Деля свое служение на протяжении долгих пятнадцати лет между Москвой и Ленинградом, владыка Никодим полушутя-полусерьезно говорил, что у него две жизни: «московская» и «ленинградская». На деле же была еще и третья, отнимавшая много времени и сил, «заграничная» жизнь. Перемена мест оттеняла разные стороны митрополичьего статуса. За рубежом его встречали в первую очередь как министра иностранных дел Русской Православной Церкви, известного на весь мир религиозного деятеля. Для всезнающей Москвы владыка формально был вторым человеком в Патриархии. Неформально - первым. В Ленинграде на передний план выдвигалась другая его ипостась - правящее архиерейство. Смена мест отчасти сказывалась на содержании и интенсивности его работы. Пребывание в Ленинграде по объективным причинам занимало меньше времени, а потому владыка, приезжавший в епархию на выходные дни или церковные праздники, работал здесь с утроенной энергией. Служил в храмах, изучал корреспонденцию, встречался с просителями, занимался духовными школами, колесил по удаленным приходам. И тем не менее, он не успевал. Переделать за короткое время все дела никак не удавалось. Недописанные документы он дорабатывал уже в столице, затем отправлял их в Ленинград самолетом. Срочные бумаги возил его секретарь, иеромонах Лев (Церпицкий - ныне архиепископ Новгородский и Старорусский), который в тот же день возвращался самолетом в Москву. Случалось, он летал по два раза за день, отчего острословы в шутку прозвали его «аэромонахом». «Можно себе пред- ставить, - восклицает архимандрит Августин, - сколько полезных для Церкви дел мог сделать митрополит Никодим, если бы дожил до эпохи факса и электронной почты». Определенно, что современные средства связи непременно пришлись бы динамичному владыке по душе.

Он не признавал жесткого, расписанного по минутам распорядка дня. Часто, заработавшись, архиерей срывался из кабинета, второпях садился в машину, кидая водителю на ходу: «Поехали!» Тот выжимал газ, и митрополичья «Чайка» неслась по ленинградским улицам. Занимаясь епархиальными делами до позднего воскресного вечера, владыка оставлял время только на то, чтобы добраться до отправляющегося в столицу поезда. На перрон он почти вбегал, запыхавшийся, занимал купе в спальном вагоне, которое ему предварительно бронировали помощники.

В любой ситуации владыка чувствовал себя очень уверенно, привыкший властвовать, он вел себя везде как настоящий архиерей, никогда не отмалчивался, не стоял скромно в углу, первым начинал разговор и умело его поддерживал. Он был мастером не только длинных спичей, будь то научный доклад или церковная проповедь, но и короткой беседы. Присущие владыке безупречная логика, находчивость, разносторонние и глубокие познания, хорошее владение несколькими языками делали его прекрасным рассказчиком, ярким полемистом и, как сейчас принято говорить, искушенным переговорщиком. Он одинаково хорошо выступал на митинге борцов за мир, с приветственным словом перед гостями Отдела внешних церковных сношений, сообщением на серьезную богословскую тему или профессорской лекцией по истории Русской Церкви синодального периода. По свидетельствам современников, выступления просто-таки преображали владыку: «Митрополит Никодим не был красив, но когда он говорил и воодушевлялся, - пишет немец- кий профессор Лилиенфельд, - то казался прекрасным. Его глаза сверкали, с ним хотелось соглашаться, даже не вслушиваясь в то, что именно он говорил». Дар красноречия - одно из многих достоинств разносторонней личности владыки.

Сподвижники митрополита Никодима единодушно признают его человеком недюжинной физической выносливости. Владыку отличала редко встречающаяся у обычных людей работоспособность, непосильная для его молодых и здоровых помощников. Он был даже не двужильным, а каким-то десятижильным человеком, о чем весьма красноречиво свидетельствуют слова Святейшего Патриарха Кирилла: «Митрополит Никодим практически не уставал, мог работать без выходных. Может быть, одна из причин его ранней смерти и заключалось в том, что он не знал, что такое усталость. Ведь усталость - это защитная сигнальная система организма, извещающая человека о наступающей опасности. Усталость это знак того, что нужно остановиться, отдохнуть, дать себе послабление. Вот эта защитная система у митрополита отсутствовала. Он не уставал. Он мог работать днями и ночами без сна. Все вокруг него с ног валились, а он чувствовал себя хорошо».

Обнаруженный у него на ранней стадии диабет больших хлопот как будто не доставлял, но исподволь, конечно, подтачивал силы митрополита. Владыка старался придерживаться прописанной врачами диеты, но без фанатизма. Опятьтаки постоянные командировки, переезды и перелеты не способствовали правильному питанию. Самым пагубным образом сказался на здоровье владыки изматывающий темп его работы. Митрополиту прямо говорили, что он расточителен к себе, просили равномерно распределять силы и нагрузку, но понимания такие увещевания у него не находили. Он не то что не признавал дневной отдых, так любимый знаменитыми долгожителями, вроде Уинстона Черчилля. Мит- рополит регулярно недосыпал и ночью, отхватывая от нее два или три драгоценных для отдыха часа. По меткому выражению митрополита Волгоградского Германа, «у владыки Никодима рабочими были и день, и ночь». Такого режима он придерживался многие годы не только потому, что ему хватало сил (это само собой разумеется), но и по глубокому убеждению, что у монаха вовсе не должно быть свободного времени.

Постоянные стрессы, несомненно, тоже сказались на здоровье святителя. Не без последствий для него прошли выборы Патриарха. Вынужденный отказаться от участия в них, он копил переживания в себе, надрывая и без того уставшее от бесконечного напряжения сердце. 25 марта 1972 года, во время епископской хиротонии архимандрита Максима (Крохи), владыка неожиданно почувствовал себя плохо. Вызванные к нему врачи констатировали поражение сердечной мышцы, другими словами, инфаркт миокарда - первый в истории его тяжелой и длительной болезни. Поначалу она приковала святителя к постели на целый месяц - больше владыка не выдержал вынужденного лежания.

Чувствуя, вероятно, что возникшие проблемы со здоровьем еще долго не отпустят его, митрополит, немного оправившись, направил Патриарху и Священному Синоду прошение об освобождении с поста председателя Отдела внешних церковных сношений. Сильный поступок, на который не всякий способен решиться. Нет сомнений, что он оставлял должность весьма престижную, более чем влиятельную и, конечно же, почетную. Оставлял добровольно и по личной инициативе. Как обычно в таких случаях, поползли слухи, что отставка явилась результатом трений митрополита с Патриархом Пименом. Кому-то очень хотелось преподнести историю с уходом владыки как существенное понижение его статуса, а то и просто свержение с пьедестала, падение с огромной высоты прежней власти. Со стороны трудно было предположить, что это собственное решение владыки Никодима, продиктованное исключительно интересами Церкви. Уверенный в том, что должность руководителя внешнеполитического ведомства Патриархии требует полной самоотдачи, он видел своим преемником молодого и деятельного митрополита Ювеналия, своего младшего товарища и ближайшего соратника, который вскоре и возглавил Отдел внешних церковных сношений. Сам владыка Никодим встал во главе комиссии Священного Синода по вопросам христианского единства и межцерковных сношений (бывшей синодальной комиссии по вопросам христианского единства), что сохраняло за ним возможность находиться в гуще большой церковной политики.

К сожалению, перенесенный инфаркт не стал для владыки предупреждением, не заставил его поостеречься. Еще не окрепший, он скоро вернулся к активной работе. В мае 1972 года святитель принял участие в работе пленума Советского комитета за европейскую безопасность и сотрудничество в Европе, в июне во главе делегации Христианской мирной конференции находился в Берлине на встрече с председателем Совета министров ГДР Вилли Штофом. Весь август посвятил работе с Всемирным Советом Церквей. Владыка заседал в комиссии по назначению нового Генерального секретаря ВСЦ, которым стал афроамериканец доктор Филипп Потер. Затем митрополит включился в деятельность рабочих органов Совета - исполнительного и центрального комитетов. В сентябре снова две заграничные командировки в Венгрию и Финляндию, но главное зарубежное турне состоялось в октябре. Митрополит Никодим вошел в состав делегации Русской Церкви, сопровождавшей Патриарха Пимена в поездке по Югославии, Румынии и Греции. Домой делегация возвращалась поездом, в котором владыка снова ощутил сильное недомогание. Ему едва хватило сил добраться до Серебряного Бора, где тщательно осмотревшие митрополита медики диагностировали у него второй инфаркт. Случившийся с интервалом в полгода повторный приступ сердечной болезни вывел владыку из строя на три месяца. Но на Рождество 1973 года он уже понемногу служил в храмах своей епархии. От активной церковно-политической деятельности ему пришлось воздержаться до начала весны.

Рецидив болезни заставил врачей проявлять строгость к владыке, но у них это плохо получалось. На все уговоры поберечь себя архиерей парировал с мягкой улыбкой: «Богу нужно не тление, а горение нашего духа». На требования соблюдать постельный режим, временно отказаться от совершения служб владыка менторским тоном (так от него быстрее отступались) замечал: «Мы должны представлять себя Богу не теплохладными, а полными живого и действенного служения, а отрезок времени, отведенный нам, в руках Божиих». Ему запрещали читать и писать в постели, а он, подобно ребенку, прятал от врачей ручку и бумагу. Медики обижались, если митрополит ускользал от их контроля. Он же, вернувшийся с богослужения, довольный и умиротворенный, в оправдание говорил: «Ну вот, померьте-ка мне давление». А потом, как бы укоряя врача: «Видите, все медицинские показатели стали намного лучше». В заключение всегда прибавлял: «Мне молитва помогает».

Пренебрегая необходимой в таких случаях осторожностью, владыка рисковал жизнью. У него, похоже, отсутствовала не только защитная система, сигнализирующая об опасности, но и инстинкт самосохранения, побуждающий поберечь себя, осторожно распределять силы. Этого он просто не умел делать. В его отношении к своему недугу не было ничего от безрассудства или демонстрации собственной силы не той породы и воспитания был человек. Поведение митро- полита являлось проявлением жертвенности, деятельного служения и безоговорочной веры в помощь Спасителя: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе». Так случалось и ранее, например в январе 1966 года, когда у прооперированного по поводу аппендицита владыки стал развиваться перитонит. Он поздно обратился в больницу, ему не сразу поставили верный диагноз, в итоге митрополит едва не умер. Рану долго не зашивали, делали частые и болезненные перевязки и, тем не менее, он упросил врачей Боткинской больницы отпустить его. В туго стягивающем живот бандаже, владыка тотчас уехал в Ленинград, немедленно приступил к совершению богослужений, которые, как он искренне считал, помогают ему. И действительно, несмотря на тяжелое течение болезни, владыка Никодим поправился. Так было и холодной зимой 1968 года на освящении храма апостола Филиппа в Новгороде. Простуженный митрополит страдал воспалением среднего уха, отчего уже более месяца носил на голове черную повязку. Торжественный акт освящения включал совершение Крестного хода вокруг храма. Шел обильный снегопад, стоял двадцатиградусный мороз с ледяным, пронизывающим до костей ветром. Владыку отговаривали от участия в Крестном ходе, но он был непреклонен, говорил, что именно таким образом Господь его полностью исцелит. На глазах толпы митрополит снял митру, водрузил на голову дискос с мощами и пошел во главе верующего люда. На следующий день он, как ни в чем не бывало, снял повязку и сообщил своему окружению, что, как он и предполагал, болезнь ушла. Еще одно свидетельство силы его веры.

После выздоровления довольно долго владыка не покидал страну - дел хватало и дома. Он провел несколько крупных миротворческих акций по линии ХМК, Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, Советского комитета за европейскую безопасность и сотруд- ничество, Комитета стран Азии и Африки. В Европе митрополит появился только в сентябре 1973 года, в составе делегации он сопровождал Патриарха Пимена с визитом в Женеву, в штаб-квартиру Всемирного Совета Церквей. Надо было видеть, с какой предупредительностью встречали владыку функционеры Совета. Там знали о его болезни, поэтому он постоянно слышал слова сочувствия и пожелания здоровья. Религиозные деятели с мировым именем уважали русского митрополита за профессионализм и деловитость, коммуникабельность и открытость, и даже его православная принципиальность вызывала у западных партнеров симпатию. Они искренне приветствовали возвращение владыки к работе.

Середина семидесятых прошла под знаком высокой активности владыки. 3 сентября 1974 года к его обязанностям председателя Комиссии по вопросам христианского единства прибавилась должность Патриаршего Экзарха Западной Европы. В декабре 1975 года на заседании V ассамблеи ВСЦ в Найроби (Кения) владыку избрали одним из президентов Всемирного Совета Церквей, что, конечно, явилось признанием его выдающейся роли в мировом экуменическом движении. Митрополит вновь энергично перемещается по свету. Дела экзархата требовали его присутствия в Париже и Брюсселе, богословский диалог с католиками - в Риме и Бари, миротворческие планы - в Праге и Нью-Йорке. Евангелисты ждали владыку в ГДР, организация «Паке Кристи Интернационалис» - в Вене, автономная Православная Церковь Финляндии - в Хельсинки. Повсюду он выступает с речами, разнообразие тем которых поражает: «Святая Евхаристия таинство жизни Церкви», «Что значит христианская миротворческая деятельность?», «Святой Климент Охридский в русской литературе», «Иисус Христос освобождает и объединяет», «Предание и современность», «Воплощение и ответственность христианина» и т.д.

По просьбе миланского издательства владыка написал несколько познавательных статей о русском монашестве. Он подготовил главу в юбилейный сборник, посвященный Патриарху Чехословацкой Гуситской Церкви доктору Мирославу Новаку. Учитывая, что все свои значимые выступления владыка готовил лично, нельзя не восхищаться его феноменальной работоспособностью. Видеть архиерея в рабочем кабинете с высоченной стопой книг на столе было настолько обыденно, что любая другая картина казалась противоестественной. В начале своего архиерейского пути он сам писал речи по случаю монашеских постригов, священнических и епископских хиротоний. Когда тоненький ручеек из первых учеников превратился в мощный поток полноводной реки, митрополит стал прибегать к помощи подготовленных сотрудников, которые делали заготовки таких выступлений. И тем не менее, владыка всегда их редактировал, насыщая очередное посвящение чем-то сугубо индивидуальным, обязательно трогательным и по-отечески заботливым. Всякий формализм в таком деле он отвергал.

В дни болезни митрополит продолжал заниматься научной работой. Центральными темами его публикаций являлись вера и благочестие, Царство Божие и Боговоплощение, роль и значение Церкви в истории человечества и в современном мире, христианское смирение и епископское служение, человеческий грех и спасение. К ним владыка обращался наиболее часто и в многочисленных проповедях, и в опубликованных «Журналом Московской Патриархии» статьях. Они-то и дают представление о некоторых воззрениях святителя, касающихся глубинных религиозных, философских и социальных проблем. Интересны, к примеру, суждения владыки о миссии Церкви. Она не может быть замкнутой, изолированной и погруженной в себя, словно вошедший в мистический транс йог. Напротив, рассуждал митрополит,

Церковь должна сама открываться людям, быть обращенной к ним, находить и предлагать обществу ответы на вызовы времени. Он одним из первых русских иерархов увидел и понял это стремление Католической Церкви, которая активно искала себя в изменившем мир XX столетии. Потому и интересовался делами католиков, зная наперед, что Русской Церкви когда-то предстоит то же самое. Так же и пастырь не может загородиться от людей иконостасом, спрятаться от них в алтаре. Идите к людям, будьте мудры как змии и просты как голуби, призывал владыка духовенство. Боец по духу, митрополит Никодим едва ли мог дать иную трактовку роли Церкви и духовенства. Главное, что такое понимание церковной миссии не ушло вместе с владыкой. Он успел передать его своим ученикам, которые и продолжили дело святителя в наши дни.

В работах владыки по теме христианского подвижничества звучала мысль о том, что подлинное служение Богу заключается не в духе трепещущего рабства, а в преданной любви к нему. Это состояние радостное и блаженное, дающее человеку нравственное удовлетворение и счастье. Используемое в Церкви понятие «раб Божий» не унизительно, оно не является тождественным понятию рабства, противоестественному самой идее божественной природы человека. Звание раба Христова, учил владыка, свято и праведно, служение Богу состоит не только в прославлении Его имени, но и в деятельном исполнении Его заповедей. Здесь присутствуют те же мотивы активного служения делу Господа и Церкви, если угодно, соработничества с ними. Сам владыка воплощал образ именно такого христианина.

Семидесятые годы стали временем широкого признания научных заслуг митрополита Никодима. Словно соревнуясь между собой, богословские школы одна за другой присваивают ему почетные докторские степени. Среди них: Дебре- ценская реформатская богословская академия (Венгрия), Софийская духовная академия, Варшавская христианская академия, Карлов университет в Праге. Ряд православных и протестантских учебных заведений присудили митрополиту звание почетного члена академического (факультетского) совета. В ФРГ и Швейцарии была издана его магистерская диссертация, посвященная папе Иоанну XXIII. В феврале 1975 года Ленинградская духовная академия присвоила владыке Никодиму ученую степень доктора богословия за пятитомный «Сборник сочинений» (практика присуждения докторской степени по совокупности научных трудов распространена в Русской Церкви). Это издание общим объемом 1700 машинописных страниц объединило наиболее значимые речи, статьи и проповеди владыки за пятнадцать лет его архипастырского служения. В него вошли как ранее опубликованные работы, так и специально отобранные владыкой из его личного архива и не предназначавшиеся для публикации.

В апреле 1976 года прошло чествование Отдела внешних церковных сношений в связи с тридцатой годовщиной его образования. Владыка, возглавлявший внешнюю деятельность Русской Церкви в течение двенадцати лет, получил поздравительное послание Патриарха Пимена: «Тот авторитет, которым Вы пользуетесь в православном мире, является признанием Ваших трудов и заслуг». В превосходных степенях оценивалась роль митрополита Никодима и в деле сотрудничества с инославными. Ко многим знакам высшего иерархического отличия, дарованным владыке русским священноначалием, в этот период добавились ордена нескольких поместных Православных и реформатских Церквей. Деятельность митрополита была отмечена государственными наградами Греции, Ливана и Югославии.

Направляясь за границу, владыка безбоязненно оставлял родные пенаты. Налаженная им система работала без сбоев.

Доверенные лица святителя, подготовленные и уже многоопытные, заняли ответственные участки служения: митрополит Алексий, бывший его заместитель, стал Управляющим делами Патриархии, владыка Ювеналий успешно руководил Отделом внешних церковных сношений, архиепископ Филарет (Вахромеев) назначен Патриаршим Экзархом в Средней Европе, епископ Мелитон по мере сил замещал владыку на Ленинградской кафедре. Один из лучших учеников митрополита архимандрит Кирилл вступил в должность ректора Ленинградской духовной академии. Сподвижники и воспитанники святителя возводились на кафедры внутри страны и за рубежом. Плоды деятельности митрополита давали свои всходы, постепенно в Русской Церкви сформировалось «никодимовское» ядро, представляющее собой многочисленную группу молодых архиереев.

Все как будто неплохо, за исключением самого главного - здоровья. Оно оставляло владыку с каждым новым витком болезни. В ноябре семьдесят четвертого и октябре семьдесят пятого случились третий и четвертый инфаркты. Через год в городке Бад Саарове, в Восточной Германии, митрополит Никодим, находившийся на заседании рабочего комитета Христианской мирной конференции, перенес очередной сердечный приступ. Совсем измученный, без сил, он с трудом долетел до Москвы. В аэропорту его встречала бригада медиков. Короткое обследование привело к неутешительным результатам - инфаркт, уже пятый по счету, и снова пришедшийся на осень. Воспетая в поэтических строках, она, к несчастью, стала ассоциироваться владыкой с больничной койкой. Его хотели незамедлительно госпитализировать, но митрополит уговорил медиков позволить ему уехать в Ленинград, под предлогом, что там он быстрее восстановит силы. На это теперь уходило все больше времени, инфаркты от раза к разу становились тяжелее, периоды реабилитации увеличивались. Митрополит стал постоянно испытывать недостаток воздуха. Особенно трудно ему приходилось летом. Во время долгой церковной службы, в тяжелом праздничном облачении владыка неимоверно страдал от духоты, неизбежной в стесненном пространстве маленьких приходских церквей. Знающие о его недуге настоятели держали в храмах открытыми настежь окна и двери. Владыка давно не расстается со стеклянной колбочкой нитроглицерина, в поездке по епархии его сопровождает лечащий врач, за границей помогают обученные медицинским навыкам помощники. С кем-то из них обязательная аптечка со стетоскопом, набором шприцев и лекарств. Отцу Маркеллу (ныне епископ Петергофский) уже приходилось ею пользоваться. В ГДР, спасая владыку, он вколол ему иглу прямо через рясу - нельзя было терять ни минуты. И тем не менее, отлежавшись, преодолев слабость, святитель вновь вставал, и, как солдат, залечивший очередную рану, возвращался в строй Христовых воинов.

Болезнь заметно изменила владыку внешне. Он всегда выглядел старше своих лет, а теперь и вовсе... Нездоровая полнота, отечное лицо и частая сетка из мелких морщин вокруг глаз состарили святителя. На посторонних он производил впечатление человека преклонного возраста, а ведь ему было всего-то сорок восемь! У друзей и учеников владыки слезы наворачивались, когда они видели, как трудно ему дышать, как медленно, тяжело опираясь на посох, он ходит. А когда-то владыка передвигался настолько стремительно, что бывший с ним на Родосе архиепископ Брюссельский Василий однажды укорил, мол, несолидно митрополиту выказывать спешку. Владыка Никодим в ответ только посмеялся. Теперь же старший на тридцать лет архиепископ Василий заметно опережал его при ходьбе.

Отчасти владыка изменился и внутренне. Редкими стали улыбка и шутка, которыми митрополит славился прежде.

Сейчас он охотнее откликался на остроты других людей, чем шутил сам. «Его вид, - пишет профессор архимандрит Ианнуарий, - как правило, был видом озабоченного человека. Но эта была не озабоченность суетности, а скорее внутренняя самоуглубленность и именно серьезность. Она отражала его осознанное или бессознательное предощущение близкого конца собственной жизни». К владыке обращались с предложениями о сулившей перспективу выздоровления операции. Митрополит Филипп из Антиохийской Церкви в США, страдавший прежде аналогичным заболеванием, предлагал даже оплатить ее. Но владыка упорно отказывался, отвечая, что наша жизнь в руках Божиих, сколько он определит, столько и будет. Похоже, что он примирился с исходом, но духом не падал, стоически переносил трудности. К своему недугу, подчеркивает митрополит Ювеналий, относился с христианским смирением и благодушием, болезнь воспринимал как посылаемые от Бога испытания, приводящие к духовному совершенствованию и очищению.

В периоды болезни редкими стали проявления митрополичьего гнева. Он, пребывая в добродушном настроении, случалось, говорил: «Ну чего меня боятся? Я ведь простой и даже какой-то застенчивый человек». Говорил без всякой рисовки, скорее в оправдание самому себе, поскольку в действительности умел внушить подчиненным страх Божий. Многие из штата его иподиаконов, епархиальных служащих и сотрудников Отдела побаивались митрополита, о чем не стесняются признаваться до сих пор. «Сколько воды утекло, а владыка все еще снится мне, - рассказывал протоиерей Борис Безменов, - и я в страхе просыпаюсь с чувством неисполненного долга. Одно слово - хозяин». Немыслимая загруженность по работе, сверхэнергичный ритм работы, прирожденная живость характера сделали митрополита Никодима вспыльчивым человеком. В дурном настроении он мог прикрикнуть на подчиненного, с размаху ударить увесистым кулаком по столу (однажды с такой силой, что настольное стекло разлетелось вдребезги), реагируя таким образом на промахи своих людей. Поводом для раздражения служили оплошности сотрудников, недосмотр или пренебрежение служебными обязанностями, собственные неудачи в общении с кем-то из власть имущих, да мало ли было обстоятельств, щиплющих архиерейские нервы.

Нет, он не был грубым в общении. Человек совершенно другого калибра, владыка давал волю чувствам только по случаю, который нельзя было оставить без внимания. Быстро распаляясь, митрополит так же быстро остывал. Спустя несколько минут, он уже примирительно заговаривал с провинившимся, а то и принимался успокаивать того. Если же провинность, по мнению архиерея, тянула на серьезный просчет, он брал паузу и держался с таким человеком официально и нарочито вежливо. Это была холодная вежливость, пугавшая виновника еще больше. Незадачливых, бесхитростных подчиненных, допустивших ошибку по работе, митрополит всегда прощал, долго не сердился на них. Для таких людей он находил одобрительные слова, давая понять, что сохраняет теплоту во взаимоотношениях. Чего он действительно не мог простить, так это обмана: «Меня можно обмануть только раз», - повторял владыка в назидание. Он категорически не переносил интриганов и хамов, от которых быстро избавлялся. «Для пользы Церкви», - такую резолюцию обычно накладывал митрополит на приказах об увольнении или переводах на другое место работы.

Властность, крутой нрав архиерея непостижимым образом уживались с демократичностью его поведения. Не раз личным примером он доказывал окружающим, что ценит откровенность в общении. Отец Виталий Боровой писал: «Я больше никогда не видел такого епископа, с которым можно было бы говорить напрямик. Ему можно было сказать, что Вы неправильно делаете. Такие вещи у его предшественников всегда заканчивались плохо. Он защищался, вступал в диалог, объяснял. Иногда дело у нас доходило до белого каления. Митрополит Никодим вскакивал, крестился на икону, говоря: «Вот Вам крест, батюшка, иначе сделать было нельзя!» Ну ладно отец Виталий. От него, старшего по возрасту, стажу церковного служения, опыту общения с представителями зарубежных Церквей, владыка, возможно, готов был выслушать возражения и даже критику. Но как воспринимать нелицеприятные слова молодых подчиненных? Любой другой на месте митрополита Никодима отпустил бы сначала гневную тираду, вроде: «Да как ты смеешь, мальчишка?!», а потом прогнал бы умника взашей. Владыка реагировал иначе. Его бывший секретарь архиепископ Лев делился примером из личного опыта. Он решил уйти от митрополита, поддавшись разного рода сплетням и слухам. Дождавшись возращения архиерея из командировки, секретарь сообщил о своем желании и причине ухода. Митрополит помолчал несколько секунд, а потом спокойно ответил: «Батюшка, говорят про всех, но ты должен понимать, почему и для чего. Я служу одному Богу и тружусь для Его Церкви, поэтому судить меня будет Бог и история. И тебе советую руководствоваться этим, иначе ничего не сможешь сделать». Больше они к этому разговору не возвращались и продолжали вместе работать до последнего дня жизни святителя.

Владыка слабел физически, но мозг его продолжал оставаться инструментом высочайшей точности. Митрополит по-прежнему быстро переключался с одного дела на другое, сохранял прекрасную память и способность к напряженной умственной работе. Его телесная немощь компенсировалась все тем же интеллектуальным блеском, ясностью мысли и жаждой нового. Он захотел попробовать себя в роли препо- давателя: «Я все-таки профессор», - объяснил митрополит свое желание. Во время лечения стал готовить лекции по истории Русской Церкви новейшего (советского) периода. Сложность, а главное, закрытость темы, разноречивость суждений, оценок событий и личностей, нехватка источников вынудили владыку искать литературу за границей. Его помощники отыскивали в архивных и библиотечных фондах Лондона и Парижа, Рима и Праги нужные святителю материалы. В сентябре 1976 года он во всеоружии досконально знающего свой предмет педагога предстал перед студентами третьего курса академии. Подобно заправскому преподавателю митрополит появился в учебной аудитории с журналом посещаемости и машинописным конспектом лекции. Владыка планировал переработать лекционный материал в книгу, начал эту работу, но завершить ее не успел.

Как он не растерял интереса к жизни, уму непостижимо! Навещавшие больного владыку гости, как правило, заставали его за работой. Обложенный книгами, делающий выписки, митрополит пояснял: «Готовлюсь к VIII Вселенскому Собору, вдруг пригодится». В другой раз он, привалившийся на высоко взбитые подушки больничной койки, с радостью делился: «Вот закончил составление службы архиепископу Японскому Николаю!» Это было его личной инициативой, собственным желанием, продиктованным склонностью к такого рода творчеству. Он немало в нем преуспел, в общецерковное употребление вошли службы, написанные митрополитом Никодимом в память святой праведной Тавифы, преподобного Иоанна Русского, равноапостольного Николая Японского и некоторые другие. Владыка редактировал акафист святителю Харьковскому Мелетию, приступил к сочинению службы, посвященной Иннокентию Московскому, которую так и не успел закончить. Современники владыки признают, что составление служб было его любимым заня- тием. Он писал их в самолетах, где ничто не отвлекало его от дела, писал на каких-либо малозначительных заседаниях или в перерывах между работой. Когда что-то выходило, митрополит с радостью делился: «Начал писать - и никак не шло. А вчера сижу на Центральном комитете (Центральный комитет Всемирного Совета Церквей. - И.Б.) - и вдруг как нашло вдохновение!» Муки, хорошо знакомые творческим людям.

Митрополит Никодим не боялся служебной конкуренции, ни когда был здоров, ни тем более когда заболел. Еще в 1963 году он оставил руководство «Журналом Московской Патриархии», четырьмя годами позже отказался от редактирования сборника «Богословские труды». Даже при всем своем усердии и трудолюбии, он не мог тащить этот воз на себе. К тому же владыка был щепетилен в вопросах, касающихся его лично. Он довольно часто публиковался в этих изданиях, и ему совсем не хотелось, чтобы данный факт трактовался как банальное злоупотребление служебным положением. Кстати, именно по этой причине митрополит отказался от защиты магистерской диссертации в стенах родной ему Ленинградской академии. Он перенес защиту в «зубастый» ученый совет Московской духовной академии, известный в те годы тем, что «прокатил» не одного именитого соискателя. В случае с владыкой, кто-то из членов совета проголосовалтаки против диссертации, а значит, и против присвоения ему магистерской степени. Полного единодушия не получилось, зато не было разговоров, что все здесь предопределено.

В ноябре 1976 года Священный Синод удовлетворил просьбу митрополита, назначив ему заместителем по Западноевропейскому экзархату епископа Выборгского Кирилла. В феврале 1977 года митрополит Никодим пригласил в Ленинград руководителей Христианской мирной конференции и попросил освободить его от обязанностей президента ХМК по состоянию здоровья. Несмотря на уважительный харак- тер причины, все понимали, что уход владыки станет невосполнимой потерей, а потому в срочном порядке решено было учредить должность почетного президента Движения, единогласно отданную митрополиту Никодиму.

На всякий случай, владыка принялся отдавать распоряжения относительно своего имущества: «После моей смерти все, что принадлежит мне как архиерею, передать Церкви, остальное - родственникам». Праздничные облачения, клобуки, митры, панагии и посохи разойдутся потом по близким ему в Церкви людям, казенные дома в Серебряном Бору и Комарово отойдут Патриархии, большая митрополичья библиотека, состоящая из редких, ценных книг, поступит в фонд Ленинградской духовной академии. Некоторые личные вещи и документы святителя (гражданский паспорт, свидетельство о смерти) до сих пор хранит его верный друг - митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий. Скромные сбережения владыки распорядители передадут родственникам, которым он все годы помогал материально.

Совершенно бескорыстный человек, митрополит не скопил никаких богатств, он не коллекционировал произведения искусства или антиквариат. Как раз наоборот, приобретенные или подаренные ему предметы церковной старины владыка передавал в Патриархию. Архимандрит Августин в книге «Церковь плененная» рассказывает о некоторых таких эпизодах. Однажды, находясь в США, владыка увидел в витрине антикварного магазина выставленное на продажу большое напрестольное Евангелие. Заинтригованный митрополит выяснил, что реликвия когда-то была вывезена с острова Валаам и, проделав долгий путь, оказалась в Америке. Владыка весь загорелся, он вознамерился выкупить Евангелие и вернуть его таким образом на Родину. Свободных денег не было, и тогда владыка предложил членам русской делегации скинуться. В ход пошли представительские, суточные и про- чие средства, которых едва хватило на покупку. Довольный митрополит по прибытии в Ленинград передал Евангелие в Свято-Троицкий собор Александро-Невской Лавры.

Новый 1978 год, последний в своей жизни, владыка встретил в Ленинграде. Там же он провел весь январь. Много служил на Рождество и Крещение. С одной стороны - архиерейская обязанность, с другой стороны - собственная духовная потребность и давно заведенная традиция быть со своей паствой в дни великих православных праздников. В текучке дел, выпавших на февраль-март, митрополит максимально сосредоточился на подготовке к празднованию шестидесятилетнего юбилея восстановления патриаршества в Русской Церкви. Священный Синод вновь поручил ему это ответственное дело, имея в виду богатый опыт проведения крупных церковных форумов, бесконечное внимание к деталям и напористость, с которыми он проводил их прежде. За плечами владыки Никодима было не одно такое мероприятие, и никто на тот момент не мог сравниться с ним в мастерстве их высококлассной организации.

Праздник святой Пасхи митрополит встретил в родной епархии, в которой, как он говорил, Господь его терпит шестнадцатый год. Пасхальное послание пастве, пасхальные службы, пасхальное выступление перед семинаристами и студентами академии - все это оказалось в последний раз. Оттого как духовное завещание молодым воспринимается обращение владыки Никодима к будущим священнослужителям: «Короткие, небольшие, но такие емкие слова «Христос Воскресе!» заключают в себе весь смысл нашей веры, они касаются самого существа души и сердца каждого из нас. Вот эти слова я пожелал бы, мои юные братья, хранить всегда в своем сердце. Этими словами вы будете укреплять свою веру, в этих словах будет нерушимая ваша надежда, в этих словах заключена вся любовь Божия к людям...» Жизнеутверждаю- щей и одновременно прощальной (в особенности, зная наперед дальнейшее развитие событий) прозвучала концовка выступления святителя: «В радости духовной, в радости великой, в радости, которая ни с чем иным не может быть сравнима, я хочу снова и снова сказать вам это христианское приветствие: «Христос Воскресе! - Воистину Христос Воскресе!» Эти слова: «Воистину Христос Воскресе!» - запомню навсегда, на всю жизнь, возлюбленные отцы и братья!»

В июне владыка побывал в Праге, участвовал в работе V Всехристианского мирного конгресса. Оттуда отправился на отдых (ему посоветовали чешский курорт Франтишковы Лазне). 4 августа он вернулся в Ленинград, вернулся, как все заметили, утомленным и неважно себя чувствующим. Отпуск явно не пошел владыке на пользу, у него вновь возникло чувство нехватки воздуха, хотя в последнее время он будто бы избавился от этого ощущения. На расспросы о здоровье владыка отвечал со слабой улыбкой: «Как-то не по себе. Видимо, курорт не тот». Он приступил к текущей работе. 5 августа возглавил Литургию в храме Кулич и Пасха, оказавшуюся его последним публичным богослужением. Весь следующий день митрополит занимался епархиальными делами, вечером уехал в загородный дом в Комарово. Здесь, около двадцати двух часов, его застала весть о смерти папы римского Павла VI.

7 августа собравшийся на экстренное заседание Священный Синод принял решение направить в Ватикан официальную делегацию Русской Православной Церкви. Сомнений в том, кто ее должен возглавить, у членов Синода не возникало. Выбор единодушно пришелся на митрополита Никодима, который был лично знаком с покойным понтификом. Только владыка Никодим, имевший обширные связи в Европе, досконально знал о хитросплетениях политики Ватикана. Только ему, обладавшему огромным авторитетом в религиозном мире, под силу была тонкая дипломатическая задача по установлению первых контактов с новым руководством Католической Церкви. Единственное, что тревожило священноначалие, это состояние здоровья владыки: ведь его ожидала длительная командировка, нахождение в неблагоприятном для больного-сердечника климате. Митрополиту подготовили командировочное удостоверение, купили авиабилет, в сущности, как оказалось потом, в один конец. Было ли у него предчувствие, что поездка в Рим станет последней в его жизни командировкой? Едва ли. Владыка рисовал перспективы, намечал дела, интересовался у одного из своих учеников планами на сентябрь: «Будешь в Ленинграде, послужим вместе на Александра Невского. 7-го ведь у тебя памятный день хиротонии!» Этим планам не суждено было сбыться.

9 августа владыка в сопровождении личного секретаря архимандрита Льва отправился в Рим, в свою последнюю командировку.

Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com