Том 3. 1925-й

По епархиям:

Что из себя представляла эта многочисленная армия обновленческих священнослужителей?

Мы знаем, что среди обновленцев было много недобросовестных людей - карьеристов, стяжателей, агентов ОГПУ. Глубокой ошибкой было бы, однако, считать, что таких было большинство. Большинство обновленческих священников были честными верующими людьми.

Среди них были люди, попавшие в обновленчество случайно - было, однако, и немало идейных обновленцев.

Как признают все, без исключения, беспристрастные наблюдатели, материальное положение низшего духовенства в обновленческой церкви было в большинстве случаев совершенно невыносимым: бойкотируемое местным населением, обложенное налогами, превосходящими заработок, обновленческое духовенство вело жалкое, полуголодное существование, служило в холодных, по-

47

луразвалившихся церквах, непрестанно подвергалось оскорблениям со стороны фанатиков староцерковного и антирелигиозного лагеря. На этом жалком фоне особенно выделялись откормленные, упитанные фигуры священников-богатеев, обычно связанных с ОГПУ. Однако, подчеркиваем, их было ничтожное меньшинство, и нельзя по ним судить обо всем многочисленном обновленческом духовенстве.

“Я готов плакать от того, что вижу здесь вас, собравшихся вместе, Потому что я видел, как вы работаете... - говорил А. И. Введенский в своем заключительном слове на Соборе 1925 года. - Знаю, как епископы обедают по одному разу в три дня, знаю, как священники живут на 10 рублей в месяц. Когда вижу епископов, работающих, седовласых, которым подносятся злословия, когда гляжу на мирян, постигнувших ценность обновления Церкви, я им всем поклоняюсь. (Кланяется Священному Собору в ноги и встает.) В этом наша сила моральная и это радость свободной Православной Церкви”. (Церковное обновление, 1925, № 15-16, с. 128.)

“Обновление выявило героев даже в глухих уголках, - говорил А. И. Введенский в другом месте, - во Владимире, в Череповце и в других местах, откуда приходили ко мне священники и диаконы пешком за 30-40 верст.

Жуть берет: вот идет диакон Иванов. Тихоновцы изгнали его из прихода. Все у него отнято. Нет у него хлеба, одна картошка, нет керосина, за 4 месяца один раз пил чай в праздник Рождества Христова. Все продано. Осталась одна рубашка, в ней

48

и ходит. Одна женщина сжалилась и подарила ему другую. Он - в лаптях, в одном подряснике, пришел из деревни на диспут, чтобы послушать и порадоваться, как развивается наше обновление. Издевается над ним кулачье, а он стоит, горит огнем. Тихоновцы издеваются тоже: “Иди к нам, и все у тебя будет: и рубашка, и обувь, и кусок хлеба”. Если что его и вооружило, так это правда в нашем обновлении...” (Церковное обновление, 1925, 2 апреля, № 5, с. 35-36.)

Многие читатели нашего труда отнесутся к этим строкам с недоверием: они скажут, что вождь обновленчества преувеличивает. Заодно заподозрят в тенденциозности и авторов, про одного из которых хорошо известно, что он был обновленческим диаконом.

Обратимся поэтому к беспристрастному свидетелю. Вот перед нами рассказ советского (умершего в 1963 г.) талантливого и, безусловно, честного писателя Всеволода Вячеславовича Иванова “Счастье епископа Валентина”, вышедший в 1928 году. В этом рассказе неверующий писатель, которого трудно заподозрить в каком-либо пристрастии к обновленцам, изображает захолустного обновленческого епископа (одного из тех 95 викариев, о котором говорится в официальном отчете Синода).

“Епископу Валентину (умилявшему граждан молодой своей малостью, от которой казалось, что голос епископа звучит как бы во вчерашнем дне) председатель церковного совета Трифон Николаевич Архипов сообщил, что паства, собрав последние крохи и скорбя сердцем за епископа, жившего у мужика, отремонтировала светелку, где ранее помещалась ризница...

49

Паства уважала епископа, епархия была маленькая, недавно образованная: в церковном центре не знали, что уездный городишко вот уже полгода превращен за ненадобностью в волость. Добро, если епархия насчитывала полтора десятка сел. Все же епископ приехал в епархию свою с радостью, исполненный надежд и любви. Дело в том, что уже как год епископ полюбил девушку, назовем ее Софьей, - ничего в ней, отделяющего ее от толпы других девушек, не было...

Каждый день епископ Валентин писал ей письма, длинные, со вздохами со следами слез и с подписью в конце каждой страницы: “продолжение на обороте”.

Шапка епископа, высокая, потертая, из поддельного котика, была починена ее руками. Епископ тихо любовался неровно лежащими синими нитками, привык за последнее время часто снимать шапку: перевернет ее в тонких и белых ладонях, вдохнет холодный и необозримо широкий воздух пустынного городка, - печальные мысли все чаще и чаще посещали его голову”.

Таков образ обновленческого епископа. Далее писатель необыкновенно правдиво рисует быт обновленческого духовенства.

“А от него требовалось, – читаем мы далее, - постоянно мыслить, что он - епископ Валентин, слуга Бога и Живой Церкви, борется с тихоновщиной в своей крошечной епархии; что епархии такие крошечные открывают для прельщения глупых и неразумных чад блеском архиерейского служения. Хлеб и паства доставались с трудом: даже песнопения из великих церковных композиторов надо было назначать с выбором, ибо постоянно стоял возле хора агент, бравший налог за исполнение песнопений, а миряне в кружку опускали

50

мелкие монеты, и больше всего раздражало, что вот уже год, но каждый день в кружке находят николаевский двугривенный и никак не удавалось уследить, кто так озорничает, и кроткая радость медленно угасала в нем...

Архипов, берясь за выпачканную известкой скобу низенькой двери, воскликнул:

- Нам ли, ваше преосвященство, не понимать ваших мучений. Живете вы у мужика, спите на досках, у Митрия клопов-то, поди, больше гвоздей, Господи!..

Митрий, квартирохозяин епископа, был сапожник, и клопов, действительно, было много. Помимо клопов, епископа мучила духота: кроме Митрия, в комнате спало трое детей, теленок, стояли вонючие кадушки с огурцами и капустой. Митрий, сутулый, с грудной жабой, сильно некрасивый, настаивал перед епископом и перед Живой Церковью, чтобы требовали христиане уничтожения икон. “Больно святые ликами прекрасны”, - озлобленно хрипел он. Тоже, должно быть, любви в своей жизни не встретил...

Епископ смущенно осмотрелся... Он с умилением думал, что вот: собор дряхл, служат в одном зимнем притворе, через весь притвор тянется к алтарю ржавая труба железной печки, и ладану никак не удается осилить запах сырых дров, а колокол гремит так, будто ему надо сзывать тысячную паству”.

И заключительный взгляд на епископа: “Он глядел на епископа - и ничего не замечал в нем: не замечал острого, усталого лица, красных пухлых век, длинного пальто с отрепанными рукавами и шапки в руках, шапки, снятой, несмотря на мороз, и на то, что волосы у попа жидкие, серые... Шея епископа, закутанная грязным оренбургским платком, казалась не-

51

обычно длинной, а голова (все от того же пухлого платка) испуганной и больной”. (Иванов ВВ. Счастье епископа Валентина. Сб. рассказов. Госиздат, 1928.)

Кроме материальной нужды, обновленцам порой приходилось страдать от эксцессов фанатичной толпы: масса, инстинктивно чувствующая неправду, лежащую в основе обновленческого раскола, но совершенно бессильная разобраться в сложной ситуации, обычно срывала свой гнев на первых попавшихся людях. На этой почве порой происходили бурные инциденты. Об одном из таких инцидентов рассказывает А. И. Введенский в своей речи на пленуме Священного Синода:

“В Череповце сокрушали и черепа, - говорит он. - В прошлом сентябре 1924 года по улицам Тихвина началась охота тихоновцев за двумя обновленцами, охота, в буквальном смысле этого слова. По внушению тихоновского епископа, указаны были, как предмет облавы, священник Борисов и священник Мальцев. Начали их бить. Вся толпа в 500 человек, в буквальном смысле, била их. Оба священника бежали по полю около монастырских стен... Один священник засунул свою голову в частокол, чтобы сохранить ее от проломов, а свое тело предоставил побоям. Мальцев поехал с забинтованной головой”. (Церковное обновление, 1925, № 6-7, с.36.)

Если отбросить ссылку на “тихоновского епископа”, якобы подстрекавшего людей, что совершенно неправдоподобно, то картина представляется близкой к действительности. Впрочем, А. И. Введенский говорил со знанием дела: ведь он сам подвергся избиению в Минске, куда он поехал сразу после архиерейской хиро-

52

тонии.

“Приехал я в Минск, - рассказывал он однажды. - В воскресенье должен я служить в соборе. Утром говорит мне местный архиерей: “Владыко! Служить невозможно - толпа возбуждена, помолитесь дома”. Я отвечаю: “Владыко! Как старший по сану, прошу вас служить - и сам непременно буду служить”. Иду в собор, навстречу - разъяренная толпа. Кричит мне: “Какой ты архиерей?” Говорю: “А чем я не архиерей?” - “А какой ты архиерей, у тебя на груди икона, а не крест!” Ну, думаю, что говорить с дураками - пошел напролом. Ну, тут и дали мне жару...”

В других случаях А. И. Введенскому приходилось вести словесную дуэль. Он парировал словесные удары мастерски. “А где же ваш белый клобук, отец Александр - вы его потеряли?” - с таким вопросом подошла к нему однажды женщина на одной из ленинградских улиц (это было в 1933 году - мы шли с ним по Верейской улице, и А. И. Введенский был одет в модный однобортный пиджак). “Лучше, милая, без клобука, чем со злобой в сердце”, - не задумываясь ни на минуту, без запинки ответил он. “Как вам не стыдно, товарищ Введенский, забирать наши церкви?” - с таким вопросом обратились однажды к А. И. Введенскому при выходе из храма три хорошо одетые девушки. “Извините, я не знал, что вы митрополиты”, - последовал мгновенный ответ. “Как митрополиты?” – “Я митрополит, и мои товарищи – митрополиты”.

Один из пишущих эти строки сам стал однажды объектом язвительного остроумия А. И. Введенского, сказал однажды с мальчишеской резкостью: “Недаром народ так не любит попов. Что может быть хуже попа?” - “Дьяконы некоторые, которые осуждают старших”, - не глядя

53

на автора, быстро ответил Александр Иванович.

*

“Священный Синод слушал доклады с мест о деятельности тихоновцев, - говорилось в одном из синодальных циркуляров. - По доклада” выяснено с очевидностью, не подлежащей никакому сомнению, что “смиренные” тихоновцы-епископы:

1) врываются в православные храпы во время богослужения и, не взирая ни на что, произносят погромные речи, к великому смущению молящихся (город Симбирск);

2) захватывают православные храмы, врываясь в них с кучкой своих сторонников хитростью, обычно за час до звона и начала богослужения (г. Вольск);

3) в своих проповедях, уподобляясь псам лающим, изрыгают на тех, кто отдал все силы своего ума, громадного административного опыта, глубокого и всестороннего образования исключительно на дело спасения потрясенной до основания Церкви, такие хулы и клеветы, которые не могут иметь место ни в разуме, ни в совести самого простого, но действительно христианина (г. Рязань);

4) в своих распоряжениях доходят до такой дерзости, что сами, будучи только вчера, и притом незаконно, рукоположены, запрещают в священнослужении тех, которые рукоположены старейшими, сильнейшими, лучшими архипастырями Православной Церкви (город Новгород);

5) будучи сами, по меньшей мере, сомнительно благодатными, объявляют неблагодатными священнодействия тех, в благодатности, каноничности хиротонии коих никто, нигде и никогда до сих пор не сомневался (Москва);

6) наводняют всю нашу землю сотнями темных агита-

54

торов, массу сбили десятками ложных воззваний со ссылками: или на несуществующих патриархов (Лазарь), или на никогда не получающиеся грамоты восточных патриархов (Петрозаводск);

7) бросают в темные массы средства или подкупают всякого рода дельцов для организации различных бесчинств (г. Воронеж);

8) при появлении своем везде и всюду производят такие смуты и волнения в дотоле мирном и спокойном населении, что долготерпеливой власти (гм! гм!) иногда приходится выселять и губерний этих новых “апостолов” мира и любви (гм! гм! почтеннейшие, как писал в таких случаях В.И.Ленин).

9) величайших контрреволюционеров-эмигрантов – Платона, Антония, Евлогия, Анастасия - благословляет управлять русскими православными церквами за границей и, следовательно, вести известную политику;

10) больше чем когда-либо теперь стало видно и ясно, что “тихоновцы” ведут русский народ на кровавую Голгофу, хотят утопить русскую землю в море новых слез и страданий, развеять ее новыми пожарищами и уничтожить остатки народного достояния.

Постановили:

1) Относиться к своим недальновидным противникам с христианской кротостью и долготерпением.

2) Отвечать на хулы и клеветы их усердной молитвой за них.

3) Всякие их запрещения, распоряжения и назначения считать совершенно недействительными и ни для кого, и ни в какой мере и степени обязательными.

55

4) Окончательное суждение о каноничности “тихоновских” епископов и священников, более чем сомнительных по своей каноничности, иметь на предстоящем Соборе.

5) Сбитых с толку духовенство и народ всемерно звать к единению со Священным Синодом, который поставил своей задачей спасти Русскую Церковь, давши ей возможность благополучно существовать среди новых создавшихся условий жизни. По выяснившимся несомненным данным, в настоящее время один только Священный Синод может вывести Церковь на путь мирного и плодотворного устроения всей нашей церковной жизни, только соборный разум спасет Церковь, но не монархический”. (Самарские епархиальные ведомости, 1924, апрель, № 1, с. 11.)

Бессильная злоба, которой проникнуты вышеприведенные строки, принадлежащие, видимо, митрополиту Евдокиму, вполне понятна: в провинции обновленцев буквально сживали со свету. Даже в тех храмах, в которых они как будто прочно укоренились, всегда следовало ждать каких-либо сюрпризов.

Так, например, в Троицком соборе г. Клина, находившемся в руках обновленцев в течение двух лет, вдруг однажды, после обедни, хор грянул многолетие патриарху Тихону и местному “тихоновскому” епископу Гавриилу, - и никакими мерами нельзя было запретить хору делать это и в дальнейшем. Так продолжалось в течение полугода.

“В мае текущего года Троицкий собор перешел в ведение обновленческой общины, канонически подчиненной Священному Синоду Православной Российской Церкви. Этот переход разразился (?) целою бурей

56

благородного и неблагородного негодования по адресу обновленцев. На них вылито так много грязи, что ни единого чистого, казалось, не осталось”, - писал клинский обновленческий деятель прот. Фаворский. (Вестник Клинского викариального управления, 1924, 13 октября, с. 4-9.)

*

В резком контрасте с захудалой жизнью обновленческих провинциалов находилась жизнь обновленческих верхов в Москве. Храм Христа Спасителя, являвшийся в это время главным религиозным центром обновленчества, придавал помпезность торжественным богослужениям.

Священный Синод находился по-прежнему в Троицком подворье. По инициативе митрополита Евдокима Синод превратился в солидное учреждение со сложной бюрократической структурой, представлявшей собой причудливую смесь старого синодального устройства со структурой ЦК ВКП (б). Священный Синод разделялся на Президиум Синода и Пленум.

Президиум Синода до января 1925 года состоял из 8 человек (Политбюро ЦК также состояло из 8 человек).

В состав Президиума входили: митрополит Евдоким Одесский и Херсонский - председатель. Члены: митрополит Ленинградский Вениамин, архиепископ Владимирский, потом, митрополит Московский и Северокавказский Серафим, митрополит Александр (Введенский), епископ Георгий (Добронравов), прот.

57

П. Н. Красотин, протодиакон С. А. Добров, мирянин А. И. Новиков.

Кроме Президиума, в Синоде был еще Пленум, собиравшийся два раза в год.

Членами Пленума являлись: митрополит Александр Введенский, митрополит Петр Блинов, епископ Георгий Добронравов, протоиерей Красотин, протоиерей А. И. Боярский, архиепископ Петр Сергеев, архиепископ Сергей Беляев (Томский), прот. Д. А. Адамов, протодиакон С.А.Добров, архиепископ Алексий Диаконов (Смоленский), прот. С.Коварский, прот. П.В.Раевский, митрополит Николай Федотов (Ташкентский) и профессор А.И.Покровский.

При Синоде функционировало 6 отделов: иностранный - под председательством митрополита Евдокима, административный - под председательством митрополита Серафима, миссионерский – под председательством митрополита Вениамина, просветительный - под председательством митрополита Александра (Введенского), церковно-юридический - под руководством епископа Георгия, хозяйственный - протоиерея П. Н. Красотина.

Канцелярия возглавлялась также прот. П. Н. Красотиным, который сменил слишком скомпрометировавшего себя своими “перелетами” из одной группировки в другую А. И. Новикова.

Красой и гордостью обновленческой Церкви являлась Московская богословская академия.

Официальное открытие Московской богословской академии, занимавшей в Троицком подворье две комнаты, состоялось 6 декабря 1923 года. Это открытие вряд ли могло бы произойти, если бы не щедрая помощь американского епископа Нильсена, собравшего средства со

58

своей паствы - несколько десятков тысяч долларов - в пользу Московской академии. Ректором Академии был епископ Георгий (Добронравов). Вскоре ео сменил сам А. И. Введенский.

Профессорский состав Академии состоял из: митрополита Евдокима, читавшего курс “Теория проповеди” и греческий язык.
Митрополита Александра, читавшего курс “Сущность и философское обоснование христианства”.
Епископа Георгия - “Священное Писание Нового Завета”.
Проф. Н.Г.Попова – “История христианской Церкви”.
В. В. Шаповалова– “Гомилетика”.
Проф. Юл. Фед. Геккер - “Христианская этика и социология”.
Прот. П. Н. Красотина - “Практика проповеди”.
Преподавательницы М.Н.Богословской - немецкий язык.
1 октября 1924 года начался второй учебный год. Профессорский состав значительно увеличился, были введены курсы:
“История Русской Церкви” - проф. В. 3. Белоликов.
“История религий” - епископ Антоний Семигановский.
“Западные исповедания” - арх. Михаил Попов.
“Догматическое богословие” - А.И.Вознесенский.
“Экзегетика” – П. В. Богословский.

Таким образом, Богословская академия насчитывала 13 преподавателей. Эта цифра приобретает особую

59

пикантность, если учесть, что студентов было всего 24 да 2 вольнослушателя. Правда, в 1924 году было подано 53 прошения и принято 47 человек. Однако большинство принятых не смогли приехать в Москву из-за отсутствия средств.

Не лучше обстояло дело в Ленинградском богословском институте, который начал функционировать в 1924 году в бывшем помещении Общества религиозного просвещения в духе Православной Церкви на Стремянной улице. В Ленинградском богословском институте обучалось 25 человек (из них 17 мужчин и 8 женщин). Количество преподавателей в Ленинградском институте было значительно меньше, чем в Московской академии.

Апологетическое богословие здесь читали Н.Ф.Платонов и И. Д. Халонов; Священное Писание - прот. Н. Ф. Платонов; историю Церкви - Б. В. Титлинов; христианскую этику - прот. П. В. Раевский; практическое богословие – А. И. Боярский; патрологию - Е. И. Запольский; “Церковь и государство” – Д. Ф. Стефанович.

Ректором Ленинградского богословского института был прот. П. В. Раевский.

Что сказать о преподавании? Оба учебных заведения скорее напоминали студии свободных художников. Религиозные люди с самой разнородной подготовкой - парни в возрасте от 19 до 27 лет - студенты подрабатывали тем, что чистили трамвайные пути, кололи дрова, мыли посуду в ресторанах. Каждый парень

60

мнил себя будущим Лютером или на худой конец А. И. Введенским и сочинял потрясающие проекты церковных реформ. Почти все говорили о второй церковной революции. Об учебе думали мало – тем более, что никаких экзаменов и никаких зачетов в Академии не было.

Организаторы Академии больше всего боялись “семинарской схоластики” и в результате ударились в другую крайность: в обновленческой Академии не столько преподавали, сколько читали лекции, причем читали их в таком духе, как когда-то в Религиозно-философском обществе в Петербурге.

Из поля зрения организаторов Академии выпали такие необходимые для будущих пастырей предметы, как литургика и церковный устав.

Результаты такого преподавания были самыми плачевными. “Псаломщика не могут выучить, ничего не знающих людей выпускают”, - говорил одному из пишущих эти строки про обновленческую Академию почтенный ленинградский протоиерей.

Больше оснований для гордости давало обновленческим деятелям издательское дело: в годы нэпа обновленцам удалось возродить (с огромным трудом) религиозную прессу.

Официальным органом Обновленческого Синода считался “Вестник Священного Синода”, выходивший в Москве под редакцией проф. Зарина. В журнале печаталось много апологетических статей, и он содержал в себе много ценного материала. Издававшийся в Москве в количестве 5000 экземпляров, журнал продавался в обновленческих храмах и обычно расхватывался немедленно после выпуска в свет.

61

Пожалуй, еще более содержательным был журнал “Церковное обновление”, выходивший с 1924 г. по 1927 г. в Рязани под редакцией Михаила Попова и выпускавшийся также в количестве 5000 экземпляров.

История этого органа такова: когда в 1924 году на рязанскую кафедру был назначен бывший ленинградский викарий Михаил Попов - старый петербургский священник-общественник, он задумал издавать там журнал. Не имея для этого средств, рязанский обновленческий владыка обратился за содействием к своему старому питерскому земляку и другу А. И. Введенскому. И вот А. И. Введенскому пришла в голову блестящая идея - превратить “Церковное обновление” в свой личный орган. С этого времени рязанский журнал становится одним из лучших церковных журналов послереволюционного времени. Не уделяя особого внимания вопросам богословия, журнал широко освещает церковную жизнь того времени: в этом отношении он является неоценимым пособием для истории церкви этого периода. Все статьи, печатавшиеся в этом журнале, отражают точку зрения А. И. Введенского. В этом журнале летом 1925 года была напечатана, в частности, его статья “Пастырство”, чуть не повлекшая за собой раскол в Обновленческом Синоде.

Остальные печатные органы, выпускавшиеся в это время в провинции, носили эфемерный эпизодический характер: издание обычно прекращалось на втором или третьем номере за отсутствием средств.

В 1924 году в городе Владимире вышел тиражом

62

1000 экземпляров Журнал “Церковная жизнь” под редакцией архиепископа Серафима Руженцова. Изданный на прекрасной бумаге, что было тогда редкостью, он содержал ценные документы, в нем, в частности, был в сокращении напечатан доклад А. И. Введенского на Предсоборном Совещании.

Значительно хуже отредактированы “Тульские епархиальные ведомости” (тираж - 1000 экземпляров), выходившие в 1925 году под редакцией В. М. Никольского. Журнал невыразимо скучный, он почти весь наполнен указами епархиального управления о переводе священников и псаломщиков из одного прихода в другой.

Несколько иной характер носит “Ульяновский епархиальный листок” , выходивший тиражом в 500 экземпляров под редакцией интеллигентного, энергичного архиерея Иоанна Никольского. Оформленный так, как в то время обычно оформлялись массовые агит-листки, журнал был испещрен броскими лозунгами, напечатанными жирным курсивом: “В единении - духовная сила Церкви!” (с. 9) [1], “Хотите блага Церкви и себе, идите за Священным Синодом!” (с. 13), “Забитое и обезличенное духовенство может встать на ноги только при помощи Синода” (с. 11), “Ссоры и смуты церковные погубят нас” (с. 20), “Объединяйтесь духовно вокруг Священного Синода, ибо он один на правильно-каноническом пути!” (с.21), “Бывший патриарх Тихон не спасет Церкви, им уже расшатанной” (с. 23).

Дела журнала шли, однако, плохо. Второй номер запоздал на месяц - в начале сдвоенного номера 2-3 редакция вынуждена была

63

обратиться к читателям с паническим призывом:

“От редакции.
Поддержите “Листок” своим сочувствием!

С этим призывом редакция обращается как к духовенству епархии, так и к сознательным верующим, а сочувствие с их стороны желает встретить в содействии распространению “Листка”, в широком осведомлении о нем, в материальной помощи изданию и участии в нем своим бесплатным литературным трудом.

Редакция начала издание “Листка”, располагая лишь незначительными средствами, в надежде, что понимающие и сознающие необходимость для епархии своего печатного органа сердечно отзовутся на это начинание и облегчат ей труд выполнения поставленной задачи тем или иным участием. Не откажите же в поддержке с большим трудом положенному изданию “Листка”, существованию которого, как осведомительного по современным церковным вопросам печатного органа, весьма необходимо в настоящее время церковного развала”.

Однако даже и столь красноречивый призыв не подействовал. Сдвоенный номер журнала “Ульяновский церковный листок” оказался последним.

Не пережил своего второго номера также и другой церковный журнал, издававшийся в Поволжье, “Самарские епархиальные ведомости”, выходившие в Самаре в 1924 году под редакцией пресловутого самарского обновленческого иерарха Александра Ильича Анисимова. Между тем это журнал в свое время рекомендовался как образцовый: второй номер журнала откры-

64

вается следующим отзывом митрополита Евдокима, содержавшемся в письме на имя Александра Ильича: “Не нахожу слов, как мне благодарить Вас за дивное издание “Ведомостей”. Вы так умело подобрали материал, что Ваше издание является прекраснейшим справочником по всем текущим вопросам”. Трудно, впрочем, сказать, что именно привело в такой восторг владыку Евдокима: журнал не выходит за рамки обычного епархиального органа того времени.

Один из курьезов, которыми так обильна эпоха церковной смуты, является журнал “Вестник Клинского викариального управления”, носящий следующий подзаголовок: “Церковный журнал. 13 октября 1924 г. Выходит два раза в месяц. Адрес: г. Клин, Красный тупик, 5”. В действительности вышел только один номер тиражом в 340 экземпляров. Журнал открывается статьей, написанной высоким слогом, которая сильно напоминает пародию. Эта статья столь характерна для того, как преломлялась обновленческая фразеология в устах провинциального духовенства, что мы здесь приводим ее полностью.

“К читателям.

В тяжелую годину церковной смуты родилось Клинское викариальное управление. Родилось не от прелюбодеяния, а от законных родителей Собора 1923 года.

Как новорожденное, оно немногочисленно по числу единомышленников, но жизнеспособно. Здоровые соки очищенного от царского самодержавия православия и новая, открывающая необъятные горизонты, революции-

65

онная деятельность, намечающая перелом общественного сознания в сторону признания правоты социальной революции, служат залогом мощного и здорового роста ВЦУ в будущем.

Ныне же оно, молодое, бодро одушевленное чувством жизнерадостности, не взирая на свою материальную слабость, выступает в виде печатного своего органа “Вестник”. Вестник в толщу церковной жизни пойдет вестью о том, что для христианства после долгого застоя настала благоприятная пора раздуть в человеческих сердцах евангельский огонь и согреть стосковавшуюся о мире душу человека, подобно тому, как было в золотое время первохристианства.

Священное Писание, чистое православное учение, вместе с богатыми Уроками протекшей истории и обильным революционным опытом, будут Источниками нашего “Вестника”.

Голос его будет громко слышен во обличение того христианства, которое, в утешение богатых, говорило красивые слова о бедности, мирно уживалось со всеми видами рабства и в качестве придворного поставщика Давало самых покорных рабов. Цепи разбиты, но не убраны.

Долг христианина вместо рабских цепей образовать братский союз, Разбитые же цепи перековать в серпы.

Дорогой читатель, пойдем с нами на общую работу трудящегося класса; который Христос с такой нежной любовью звал к Себе, говоря: “Приидите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и я упокою Вас” (расстановка заглавных букв сохраняется нами

66

так же, как в журнале).

С Богом, в добрый путь!

Редакция”.

Следует также упомянуть о попытке митрополита Евдокима наладить издание научно-богословского журнала “Христианин”, а также о нескольких церковных журналах, издававшихся на Украине.