Среди собравшегося в Москве духовенства было много людей, напоминающих по своему нравственному облику архиепископа Новгородского Пимена и архиепископа Рязанского Игнатия[3]; но не нашлось ни одного, кто хотя бы отдаленно походил на святых митрополита Филиппа и патриарха Гермогена.

Антонин Грановский - самый принципиальный и смелый из деятелей Собора - переживал в эти дни период глубокого духовного упадка и капитулировал (правда, на недолгое время) перед своими идейными противниками.

Второй Поместный Собор Русской Православной Церкви (как его официально в то время называли), назначенный на Фомине воскресенье 15 апреля 1923 года, был отложен на две недели.

Троицкое подворье гудело в эти дни как улей: большинство депутатов прибыло на Собор еще на Святой неделе и никак не могло понять, почему им приходится проводить время в томительном бездействии - в ответ на все вопросы работники ВЦУ только отмахивались или бормотали что-то невразумительное об организационных неполадках.

Приехавший из Петрограда Боярский читал акафисты в храме Христа Спасителя и говорил там проповеди.

А. И. Введенский разливался соловьем на диспутах. Антонин, суровый и недовольный, принимал посетителей. Красницкий не выходил от Тучкова. У этого последнего прибавилось работы: по его мнению, Собор должен был продемонстрировать перед лицом всего мира “несокрушимое единство” прогрессивного духовенства, признавшего Советскую власть. Но “единства” как раз и не получилось: помимо трех группировок (“Живая Церковь”, СОДАЦ, “Возрождение”) в эти дни в Москве появились еще две - Сибирская “Живая Церковь” и украинские живоцерковники, требовавшие для себя автокефалии. Распря живоцерковников с Антонином, затихшая было в зимние месяцы 1922/ 23 гг., вспыхнула к весне с новой силой.

Отношения обострились из-за двух постановлений, принятых ВЦУ вопреки протестам Антонина. “ВЦУ признало за благо, — говорилось в первом из этих постановлений, — все монастыри, городские и сельские, за исключением тех, кои носят характер трудовой или строго подвижнический, - закрыть. Храмы превратить в приходы. Настоятелями церквей назначить белых священников”.

“О ношении длинных волос и священнических одежд во внеслужебное время” — так было озаглавлено второе постановление.

“ВЦУ, на основании слов апостола Павла (Кор. 11, 96), Правила Вселенского Собора и постановления Поместного Российского Собора 1666 года, - говорилось в тексте, — признало за благо разъяснить, что ношение длинных волос необязательно, а также необязательно ношение присвоенных священнослужителям одежд во внебогослужебное время”.

(Пятигорский епархиальный вестник, 1923, № 1, с. 24).

Другим поводом для раздора был вопрос о белом епископате, вновь всплывший на поверхность в связи с Собором. Антонин не только упорно отказывался признать женатых епископов, но грозил выступить на Соборе в защиту канонов и уйти с Собора, если антиканоническое постано-

вление будет принято. Этого-то больше всего боялись: уход с Собора старейшего иерарха, юридического главы обновленческого движения, означал международный скандал.

В течение двух недель Антонина уламывали. После того как потерпели неудачу Введенский и Боярский (Красницкий за это дело не брался), на сцену выступил Тучков. Хорошо известно, что Тучков несколько раз беседовал с глазу на глаз с Антонином — Антонин и после этих бесед не сдался. 29 апреля 1923 года соглашение все же достигнуто не было.

Между тем откладывать больше было невозможно: слухи о крупных разногласиях среди обновленческого движения просочились в мировую прессу. Московский корреспондент одной из польских газет передал сообщение об аресте Антонина.

29 апреля 1923 года, в Неделю о расслабленном, был открыт Поместный Собор. Громогласно звенели в этот день колокола - тысячи москвичей заполнили огромное здание храма Христа Спасителя. Здесь литургию совершало 12 епископов из числа прибывших на Собор, 80 священников и 18 диаконов - богослужение возглавлял митрополит Антонин, рядом с ним стоял митрополит Сибирский Петр Блинов.

Торжественно гремели хоры, с византийской пышностью сверкали митры и праздничные облачения, но не было мира в душах молящихся. Да и мало кто молился в этот день - не было мира и в душах тех, кто совершал богослужение.

Во время литургии снова чуть не дошло, как когда-то в Страстном монастыре, до скандала: Антонин Грановский, упорно не замечая своего женатого собрата Петра Блинова, перед Символом Веры не дал ему обычного целования, не дал ему целования также и после причащения и, отойдя от престола, во всеуслышание заявил, что “Петр Блинов украл евхаристию” .

После молебна вышло на солею свыше шестидесяти епископов в мантиях, несколько сот членов Собора заполнили пространство перед алтарем: Антонин, выйдя из Царских врат и благословив молящихся, обратился к Собору с при-

ветственной речью. Он, видимо, был растроган и, утратив обычную суровость, говорил прочувствованно и взволнованно.

“Христос воскресе! - начал он свою речь. - Высшее Управление Российской Православной Церкви, с молитвенным воздаянием мироустроя-ющей Божественной мудрости, - объявляет открытие II Всероссийского Поместного Собора.

Отечество наше совершает переустройство жизни на новых началах. Изменяется уклад народного быта. Недоставало доселе этому перевороту внутреннего благодатного от веры осенения. Отечественная церковь, застигнутая революционной очистительной бурей, ужаснулась ею и не нашла в себе бодрости выйти на путь деятельного участия в общественном строительстве. Под флагом напряженного сопротивления напору действительных событий и прошел недавний Собор 1917 года.

В сей ответственный час, перед живою совестью православно верующих чад Российской Церкви, мы стоим на вершине перевала, откуда открываются дали трогательных упований верующих сердец, ищущих Божией Правды в судьбах человеческих. Прошлое осталось позади.

В священном трепете за надежды будущего, мы обращаем взор свой к светлому лику Христа, Источнику Правды и Добра в жизни. Да приидет же на нас Дух Его Благодати, подымет энергию нашей соборной мысли и согласит биение сердец в нашем соборном начинании утвердить совесть верующих и направить волю их на путь новой, трудовой общественности, созидания счастья и благоденствия общего, т.е. Царствия Божьего на земле, да святится Имя Бога нашего Дивного в совете Своем и Благого в откровении Своем, во веки веков. Аминь”.

(Деяния II Всероссийского Поместного Собора Православной Церкви. - Москва, 1923, с. 2.)

Вслед за этим управделами А.И.Новиков огласил текст приветствия Собора Правительству:

“Высшее Управление Российской Православной Церкви в

единении со всеми собравшимися на Собор верующими - всеми предстоящими, изъявляет признательность Правительству Российской Республики за разрешение через Собор осуществить православно верующему народу страны свои желания внутреннего устройства религиозной мысли - дух общественности и трудового быта. ВЦУ в декрете об отделении церкви от государства видит благородный мотив (как можно видеть мотив - это секрет, который так и остался, к сожалению, неразъясненным деятелями ВЦУ. -Авт.) предоставления церкви инициативы, т.е. свободы духа в религиозной области, раскрепощения ее от охранно-полицейских обязанностей, почин в освобождении религиозной деятельности из-под служебного подчинения политическим течениям и временным интересам. (А для чего вы собрались, друзья? - Авт.)

В принципе свободы совести ВЦУ находит условие роста религиозного авторитета в соприкосновении с группировками разных жизнепонимании и одушевляется желанием, чтобы дальнейшая церковная жизнь направляла энергию православного культа в Российской республике по принципу солидарности церкви и государства в общеморальных достижениях увеличения жизненного блага нашего отечества”. (Там же, с. 2.)

Прослушав эти приветствия (автора определить нетрудно - таким тяжелым языком писал только один Антонин), “предстоящие” выразили молчаливое согласие (что им еще оставалось делать?) и разошлись. “Исторический момент” прошел благополучно - торжественное открытие Собора состоялось.

Начало деловых заседаний было назначено на 2 мая; остававшиеся два дня решено было употребить для кулуарных совещаний.

Мы также воспользуемся этим перерывом, чтобы рассмотреть состав Собора.

Собор состоял из 476 человек. Из них 287 были выбраны от епархий. 139 членов Собора были назначены ВЦУ. В эту группу “назначенных” входили 62 архиерея (их список см. в приложении к настоящей главе). 56 епархиальных упол-

номоченных ВЦУ, 70 представителей от центральных комитетов различных обновленческих групп и членов ВЦУ: 32 -от ЦК группы “Живая Церковь”, 20 - от ЦК СОДАЦа, 12 - от ЦК “Возрождения”, 6 членов ВЦУ и один (проф. Б. В. Титлинов) получил почетный мандат как представитель богословской науки.

Из 74 епархий русской православной церкви были представлены 72. Партийный состав Собора следующий:

“Живая Церковь”	200 человек
СОДАЦ	116 человек
“Возрождение”	10 человек
Беспартийные (так называли “умеренных тихоновцев”)	66 человек
Непартийные обновленцы	3 человека

Перед самым открытием Собора был выдвинут проект объединения групп “Живая Церковь” и СОДАЦ в единую группу под названием “Свободная Православная Церковь”. Однако этот проект не был проведен в жизнь. (Известия, 1923, 5 мая, № 98, с. 3).

Как видно из приведенных цифр, группа “Живая Церковь” имела а Соборе большинство. Большинство это, однако, было очень непрочным, так как в состав группы входило 60 делегатов из Сибири, возглавляемых Петром Блиновым, которые образовывали независимую организацию под названием “Сибирская группа “Живая Церковь”, которая имела программу, совпадающую с СОДАЦем. Красницкому удалось лишь с большим трудом удержать сибиряков в своих рядах. Сибиряки это понимали и, лавируя между группировками, играли роль арбитра в партийной борьбе.

Содацевцы также увивались вокруг Петра Блинова: переход сибиряков в их лагерь фактически означал для них победу: 116 содацевцев плюс 60 сибиряков равнялись 176 голосам против 140 живоцерковников.

Этим объясняется то, на первый взгляд совершенно необъяснимое, обстоятельство, что никому дотоле не известный

захолустный священник Петр Блинов неожиданно становится ведущей фигурой на Соборе. Эта новая конфигурация определялась в стенах Троицкого подворья в те две недели, которые прошли между Фоминым воскресеньем и Неделей о расслабленном. Во время совещаний, которые происходили в эти дни в стенах Троицкого подворья, было принято сногсшибательное решение выдвинуть Петра Блинова на пост председателя Собора, оставив за Антонином лишь почетное председательство. Помимо тех, чисто фракционных соображений, которыми руководствовались деятели ВЦУ, ими руководил также страх перед Антонином, который мог бы повторить на Соборе инцидент Страстного монастыря, на этот раз в грандиозном масштабе. Два дня, оставшиеся между торжественным открытием и началом деловых заседаний, должны были решить, как будут складываться отношения с Антонином в дальнейшем.

Выдвижение председателем Петра Блинова - неизвестного человека, которого Антонин не признавал епископом, было открытым ему вызовом. Перед Антонином, таким образом, стояла следующая дилемма: признать белый епископат и Петра Блинова - и остаться первоиерархом, или остаться на своей старой позиции - и уйти от руководства (не мог же он все время “не замечать” председателя Собора и говорить, что он “ворует евхаристию”).

Прошли два дня - и Антонин не принимал никакого решения. “И умел же поиграть на нервах этот человек”, - говорил А. И. Введенский.

Наконец, наступил последний срок: 1 мая вечером в Троицком подворье состоялся Собор епископов. Так как ни Красницкий, ни Введенский здесь присутствовать не могли, то роль партийного лидера играл Петр Блинов. Председательствовал, разумеется, Антонин. Он и на этот раз остался верен себе: предоставив слово докладчику, он назвал его просто Петром Блиновым, без всяких титулов. Во все время собрания Антонин Грановский

продолжал “играть на нервах” у своих противников, ничем не выражая своих намерений, и только в самом конце заседания, когда нервы всех были напряжены до крайности, после обсуждения вопросов о белом епископате, когда высказались все, кроме Антонина, первоиерарх выпрямился во весь свой огромный рост и сказал: “Ну что ж, нехай, пусть они будут епископы, может, какой-нибудь толк из этого будет”. И тут же, обратившись к Петру Блинову, назвал его “Вашим Высокопреосвященством”. Вздох облегчения вырвался у многих: несокрушимый впервые в жизни капитулировал.

Это определило его роль на Соборе. В течение всего Собора он играл совершенно несвойственную ему роль “святочного деда”. Почему он так поступил? Странно было подозревать Антонина в отсутствии стойкости и смелости. Еще страннее было бы упрекать его в беспринципности. Видимо, главным мотивом, который руководил Антонином, был страх одиночества. Очутиться на старости лет в положении сектанта-отщепенца, имея за собой группу в 10-20 человек, - вот что пугало человека, выросшего в церковных традициях. Чтобы избегнуть этой участи, он пошел на компромисс со своей совестью и признал все те решения Собора, которые глубоко противоречили его убеждениям.

Как и всякий компромисс, уступка Антонина ничего не спасла и ничему не помогла: через несколько месяцев он отверг постановления Собора, порвал с обновленцами и оказался в том самом положении сектанта-отщепенца, которого он так сильно боялся.

На другой день, 2 мая 1923 года, в среду, на праздник Преполовения Пятидесятницы, в 7 часов вечера откры-

лось первое деловое заседание Поместного Собора.

Собор заседал в том самом зале 3-го Дома Советов (бывшем актовом зале семинарии), в котором уже происходила работа съезда группы “Живая Церковь” и СОДАЦа.

Высокий светлый зал с лепными украшениями, построенный еще в XVIII веке, не мог вместить всех желающих попасть на открытие Собора. И это заседание открыл Антонин.

“Священному Собору Российской Православной Церкви - пасхальное радование! - восклицал он с трибуны. - Зарю ныне воссиявшего дня я предвидел еще в 1905 годе. Высится алтарь народной святыни, который мы обступили с благоговейным трепетом растроганной души.

Но мог ли я предполагать, что тогдашний трепет моего сердца Господь превратит в расходящиеся круги нашей духовной бодрости и христианской силы, и в мою десницу - тогдашнего викария Петроградского митрополита, - вложит жезл, чтобы я ударил по волнующейся стихии веры народной и подвел нашу Православную отечественную Церковь на крещение в бурлящих волнах совершающегося революционного очищения”.

После этого выступления, отличающегося более пышностью, чем скромностью, митрополит столь же выспренне говорил о великой миссии Собора. Вслед за тем он был выбран почетным председателем Собора, а деловым председателем был избран “митрополит всея Сибири” Петр Блинов. Вслед за тем был избран президиум из 16 человек (его состав см. в приложении) и почетный президиум из 11 человек.

Петр Блинов зачитал регламент Собора, который тут же был принят. Выписываем из регламента следующие два пункта, характерные для той обстановки, в которой заседал Собор:

“Пункт 9. Собор имеет суждения лишь по тем вопросам, которые значатся на повестке работ Собора, утверждены ВЦУ и на обсуждение которых было получено разрешение от государственной власти.

Пункт 10. Голосование производится на Соборе открытой подачей голосов”.

Повестка дня Собора состояла из 10 пунктов:

“I. Открытие, выборы президиума, утверждение регламента и повестки дня. Заслушание приветствий.

2. Доклад об отношении Православной Российской Церкви к Социальной Революции, Советской власти и патриарху Тихону.

3. Вопрос о белом епископате.

4. Вопрос о мощах.

5. Вопрос о монашестве и монастырях.

6. Реформа календаря.

7. Проект административного устроения и управления в Российской Православной Церкви.

8. Выборы во Всероссийский Центральный орган Управления Православной Церковью.

9. Информационные доклады представителей обновленческих групп Православной Церкви о реформах церковной жизни, выдвигаемых группами на предмет обсуждения и рассмотрения их следующей сессией настоящего Поместного Собора.

10. Текущие задачи”.

Вслед за этим начались приветствия.

Неизвестно, присутствовал ли на Соборе Тучков, но если присутствовал, то он не мог бы не испытать чувства глубокого разочарования. Собор должен был, по его замыслу, явиться трамплином для прыжка в Европу. Не надо забывать, что в это время связи с Западом налаживались с огромным трудом. “Ваш Собор, если представить дело умело, может при-

влечь в Москву весь Запад”, - сказал он однажды А. И. Введенскому.

“Так и будет: “все флаги в гости будут к нам”, - уверенно ответил А. И. Введенский.

И вот оказалось, что все “флаги” остались у себя дома: не только не явились представители западных церквей (за исключением представителя методистов), но не явились и представители автокефальных церквей. Мало того, представители Константинопольского и Александрийского патриархов, проживавшие в Москве и присутствовавшие осенью на съезде группы “Живая Церковь”, на этот раз блистали своим отсутствием.

Это объясняется, очевидно, широкой кампанией в защиту патриарха Тихона, поднятой на страницах западной прессы. Пришлось поэтому довольствоваться приветствиями Красницкого и Введенского.

Красницкий, по своему обыкновению, произнес краткую деловую речь. “С чувством глубокого удовлетворения я отмечаю, что настоящее заседание Собора происходит ровно через год с того дня, когда родилась группа “Живая Церковь”, - говорил Владимир Дмитриевич. - Группа видит в Соборе исполнение своих надежд и оправдание взятого ею курса”.

Вслед за тем выступил от имени СОДАЦа А. И. Введенский, который попытался заменить недостаток приветствий ослепительным фейерверком.

“Обновленческое движение в церкви, - говорил он, - вспыхнуло как естественный порыв протеста. Обновленческое движение хотели утопить в клевете, его представителей — побить камнями. Прошел год, и движение окрепло, и представители его со всех концов страны слетелись на Собор.

Прежде всего мы должны обратиться со словами глубокой благодарности к правительству нашего государства, которое, вопреки клевете заграничных шептунов, не гонит Церковь. В декрете об отделении церкви от государства

нет гонения на религию. В России, согласно конституции, каждый может свободно исповедовать свои религиозные убеждения. Если представители религиозных учений привлекались и привлекаются к ответственности, то они страдают только за свои контрреволюционные действия.

Я верю, - закончил свою речь А. И. Введенский, - что Собор, осудив контрреволюцию как явление временное и проходящее в церкви, построит на основе декрета чистую религиозную жизнь. Слово благодарности и привета должно быть высказано нами единственной в мире власти, которая творит, не веруя, то дело любви, которое мы, веруя, не исполняем, а также вождю Советской России В.И.Ленину, который должен быть дорог и для церковных людей как граждан единой Республики”. (Там же, с. 3-4.)

Потом от имени СОДАЦа А. И. Введенский предложил Собору принять текст приветствия Правительству, полагая, очевидно, что приветствие, составленное Антонином, слишком “беспартийно”.

Приветствие, составленное Введенским, столь характерно, что мы приводим его полностью. Тем более, что оно предвосхищает основные мысли его доклада. В противоположность приветствию Антонина, выдержанному в церковных тонах, документ, составленный Введенским, написан в стиле хлесткой политической прокламации.

“Второй Собор Российской Православной Церкви, - говорится в приветствии, - открыв свои работы, шлет благодарность ВЦИК за разрешение собраться избранным сынам Церкви, чтобы обсудить назревшие вопросы. Вместе с этой благодарностью Собор шлет свое приветствие верховному органу рабоче-крестьянской власти и мировому вождю В.И.Ленину.

Великий Октябрьский переворот проводит в жизнь великие начала равенства и труда, имеющиеся в христианском учении. Во всем мире сильные давят слабых. Только в Советской России началась борьба против этой социальной неправды. Собор полагает, что каждый честный христианин должен стать среди этих борцов за человеческую правду и

всемерно проводить в жизнь великие начала Октябрьской революции. Владимиру же Ильичу Собор желает скорейшего выздоровления, чтобы он снова стал вождем борцов за великую социальную правду”. (Деяния, с. 4.)

Вслед за тем состоялся “главный номер программы” - слово было предоставлено единственному иностранному гостю, присутствовавшему на Соборе - епископу-методисту Эдгару Блэку, прибывшему накануне из Парижа. Его присутствие не было, конечно, случайным: методизм был всегда демократическим движением, и, быть может, самыми искренними из всех слов, сказанных на Соборе, были следующие слова последователя братьев Вислей: “Церковь не должна отходить в сторону. Ее обязанность идти рука об руку с теми, кто защищает интересы угнетенных масс”. (Деяния, с. 4.)

После того как Эдгар Блэк был избран почетным гостем, Петр Блинов закрыл заседание...

Четверг 3 мая 1923 года - большой день на Соборе.

Ровно в три часа открылось заседание - задолго до назначенного часа публика заполняет зал, в ложах иностранные корреспонденты, на хорах установлены юпитеры для киносъемки. Они вспыхивают в тот момент, когда Петр Блинов провозглашает: “Слово для доклада по вопросу об отношении Церкви к Социальной Революции, Советской власти и патриарху Тихону предоставляется заместителю председателя Высшего Церковного Управления протоиерею Александру Ивановичу Введенскому”.

“Златоуст, наш Златоуст”, - раздается с хор женский голос. Все взгляды устремляются к трибуне, на которой стоит высокий худощавый брюнет с восточным смуглым ли-

цом.

Накануне были распространены 13 тезисов его доклада, но сейчас перед ним нет ни одной бумажки. Как всегда экспромтом, начинает он речь - тщетно было бы искать в его речи что-нибудь напоминающее эти тезисы (кроме, разумеется, основного содержания).

Тихо, очень тихо, глубоко прочувствованным тоном он произносит следующую фразу: “С внутренним трепетом стою я перед Священным Собором, ибо сегодня у нас не только Собор, но и суд”. Потом голос крепнет, и к концу двухчасовой речи в зале не остается ни одного человека, который не был бы потрясен этой речью - взволнованы все: друзья и враги, содацевцы и живоцерковники, обновленцы и тихоновцы.

Речь А. И. Введенского на Соборе действительно можно считать шедевром ораторского искусства. Мы пытались выписать из нее наиболее яркие места. Это оказалось, однако, решительно невозможным: в докладе Введенского буквально нет ни одного блеклого места - каждая фраза, каждое слово волнует читателя и сейчас, почти через 40 лет, так, как будто речь была произнесена только вчера.

Что сказать о ее содержании? И тут нам вспоминается одно место из повести большого русского писателя Е.Замятина “Знамение”: “Почуял Селиверст: весь он такой же, громадный, наполняющий вселенную. И в то же время — муравьино-крошечный: видел себя в той же дали, как сквозь перевернутую не тем концом подзорную трубу”. (Замятин Е. На куличках. Москва, 1928, с. 212).

Когда читаешь доклад А. И. Введенского (он был издан в 1923 г. отдельной брошюркой под названием: “За что лишили сана патриарха Тихона?”), кажется, что ты все время переворачиваешь то одним, то другим концом подзорную трубу: столько в этом докладе большого, правдивого -и в то же время столько здесь мелкого, пустого, лживого... И весь этот доклад необыкновенно характерен: в нем, как в зеркале, отразилась вся тогдашняя (и не только тогдашняя) русская церковь.

Но прежде приведем с небольшим сокращением сам доклад.

“С внутренним трепетом стою я перед Священным Собором, ибо сегодня здесь у нас не только Собор, но и суд. Мы приходим сюда на суд Собора для того, чтобы сказать вам, избранным сынам Матери Церкви, о том, почему пошла церковная жизнь так, как она шла истекший год. Сегодня Собор должен благословить или анафематствовать освободительное движение в Церкви. Сегодня Собор должен сказать - иди и живи - нашему течению, или сказать - ты должен умереть, обесславленный, погубивший Церковь, ты - имя которому пусть будет Иуда.

Итак, Собор имеет сказать свое суждение, дать благословение или отвергнуть. Сегодня перед Собором предстанут две правды: правда наша, освободительная, обновленческого движения, и правда традиционная, правда церкви патриарха Тихона и самого патриарха Тихона, как вождя этой церкви. И для того чтобы Собор мог иметь беспристрастное суждение по этому вопросу, важности совершенно исключительной, я имею величайшую честь от лица Высшего Церковного Управления и от лица всех обновленческих групп, представленных на нашем Соборе, доложить вам те материалы, рассказать вам всю ту правду, поведать вам о всей той обстановке, при которой текла наша жизнь. Тогда вы сами будете судить, так ли пошла Церковь, предателями, Иудами ли являются сейчас двигатели обновленческого движения и все движение, или, наоборот, те, от которых отошли мы, они радели не о благе церковном. Русская Церковь переживает мучительный кризис.

Русская Церковь вся изъязвлена ранами. Живая кровь мучающихся душ обагрила белоснежные одежды Церкви. Мы перестали понимать друг друга, мы стали друг в друге видеть врага, мы боимся общения в молитве и в Евхаристии, мы перестали быть братьями - мы, исповедующие один и тот же Символ Веры, рожденные, воспитанные, вскормленные соками той же Матери, стали как враждующие, непони-

мающие, негодующие враги. И наш Собор только один в состоянии властно, громко сказать этим враждующим и часто не понимающим, почему враждующим, - перестаньте, здесь правда, идите за ней, уйдите от той правды, хотя бы она облеклась в пышные одежды подлинности православия.

Итак, вы будете лечить, вы преподадите то лекарство бессмертной истины, хранительницей которого является Церковь, вы являетесь выразителями церковного мнения, вы здесь - сама православная Церковь.

Я хочу вам сказать о болезни, ее течении, причине, вы поставите диагноз, вы возьмете рецепт и напишете на нем тростью Истины ваше решение, и снова соберется расточенное, погасится пламя вражды, и будет Церковь тем, чем быть должна, - союзом любви, светящимся от солнца любви Господа Иисуса Христа.

Я сейчас отойду очень далеко от Русской Православной Церкви, я буду говорить о христианстве вообще. Потому что мое глубокое убеждение, что мы больны общей болезнью христианства, что только в нашей церкви с особенной мучительностью прежде всего созрел этот кризис, которого еще как будто не видно, но который уже действительно совершается среди христиан всего мира. В самом деле, сейчас мир усумнился в ценности христианства, сейчас мир хочет, по выражению французских писателей конца XIX столетия, дехристианизироваться, мир, носивший белые крещальные рубашонки, как бы нашел, что рубашки тесны. Они белоснежны, прекрасны, но они тесны. Смотрите, ваши крещальные рубашонки треснули по всем швам, обветшали. Мир уходит от христианской церкви. Общее явление отхода от Христа уже в течение целого ряда последних десятилетий подмечено верующей и неверующей наблюдающей мыслью. Вот передо мной ряд французских писателей. Я беру из них только одного, он мне пришел сейчас на память - де Мелль. Он говорит - было некогда время, и над вселенной сиял мучительный облик Христа. Теперь этот облик угас, померк, стал темнее, но нам и не надо этого света. Вот передо мной вновь Америка, ряд теперешних мы-

слителей, известный американский анархист Свифт, который пишет памфлет за памфлетом против Бога и Христа. Знаменитый американский романист Синклер говорит, что, правда, теология еще заставляет жить кое-кого, но это теологические мертвецы стучат своими костяшками - это танец смерти.

Ницше, в котором нельзя не видеть одного из крепчайших пророческих умов, сказал, что боги умерли, что по всему миру прокатилось жуткое эхо погребального рыдания над умершими богами. Возьмите его книгу “Антихрист” и вы найдете много мест, часто грубых и шокирующих вас, где Ницше не находил достаточно слов, чтобы выразить свое негодование, презрение и омерзение перед христианством. Ницше утверждает, что Евангелие самая грязная книга, которая когда-либо написана человечеством, после которой всякая книга покажется чище, что, читая ее, нужно надевать перчатки, чтобы не запачкать руки. Наша белоснежная книга в золотых переплетах, которую мы украшаем самоцветными камнями, потому что она драгоценная жемчужина веры нашей. Она, для Ницше и стоящих за ним, книга, которая пачкает. Бред безумного? Нет. Только грубо, резко, но здесь подхвачено настроение масс, масс, которые отходят от Христа, которые не хотят идти за Христом... И самое наше священное собрание для многих является странным анахронизмом. Так, Кольридж, английский писатель, пишет, что проблема церковного строительства - это Проблема небесного чревовещания.

Так, мир отходит от Христа, как будто мы начинаем присутствовать при исполнении того жуткого пророчества, которое знаменитый Эрнест Ренан сказал своему племяннику Гийо: “Мир идет к неверию, и с каждым десятилетием это неверие будет расти. Последний народ, который будет цепляться за религию - это турки, но я знаю, что и турки отойдут от веры”. Так говорил Ренан Гийо. В чем дело? Что заставляет мир отходить от Христа? Евангелие оказалось мифом, истина оказалась в противоречии с общекультурным философским сознанием?

Да, этот соблазн мысли был. Когда-то Лессинг и многие другие открыли научный поход против веры. Им казалось, что можно штурмом научных бастионов взять твердыню церкви...”

Далее Александр Иванович констатирует полный провал этого похода на христианство.

“В самом деле, я внешне объективно становлюсь критическим исследователем, я делаю сводку, я констатирую, вопреки Штраусу, что совершенное научное сознание не разбило христианской твердыни. Евангелие не система, которой можно опровергнуть другую научную систему, а Евангелие - жизнь... Евангелие имеет две стороны. Оно часть истории души:

какая польза, если вы весь мир приобретете, а душе своей повредите? — сказал Господь. С другой стороны, Господь пришел научить людей, как жить здесь. Евангелие не говорит только о горних высотах — оно пришло небо опустить до земли и землю возвысить до небес. Жизнь, Истину, которую не знали мудрецы, владевшие, как им казалось, Мудростью, - а истина так проста - все мы братья.

Все вы братья - здесь Господь дал человечеству как бы тот Архимедов рычаг, которым можно перевернуть весь мир.

Христианство хочет Царства Божия не только в загробных высях, но здесь, в нашей больной, серой, плачущей, страдающей земле. Христос принес на землю социальную правду. Мир должен зажить новой жизнью. Почему ангелы пели в рождественскую ночь, почему ночь преобразилась в день? Почему к Христу стали стекаться десятки, сотни, миллионы, а потом весь мир склонился перед Христом? Потому что мир жаждал - жаждал, что станет покрытым не терниями, а теми лилиями Благовещения, что ангел вручил в час великий Приснодеве Марии. И человечество обманулось... Жизнь стала, может быть, печальней после того, как человек услыхал, что может быть другая жизнь, что она жила среди нас, и нет ее... Мир существует круглым счетом после происшествия подвига Христа две ты-

сячи лет, и неправда, жуткая неправда еще наглее существует в мире. Еще жутче тени, еще чернее контрасты после того, как мир прорезал луч от истины Христовой. Эти черные тучи встают над сознанием человека, и человечество не видит солнца, не хочет солнца, говорит, что солнце фальшивое, холодное, сусальное... Да, мир предъявил христианству счет по фактическому исполнению Церковью ее обещаний.

Но Христос по-прежнему приковывает взор. Оскар Уайльд написал в своих письмах из тюрьмы, что Христос - это Тот, при одной мысли о Котором даже у того, кто не пригибает колен у алтаря Иисуса, и у того делается легче на сердце.

Но христиане не Христовы, Церковь не живет Христом. Это трагедия, это боль, это ужас.

Я вспоминаю, четыре года тому назад был диспут: “Воскрес ли Христос?”, участником которого был и я. Народ, собравшийся в таком количестве, что буквально яблоку негде было упасть, слушал с напряженным вниманием развертывавшуюся дискуссию. У меня был диспут с известным антирелигиозным агитатором Гидони. И вот, когда я формулировал свои положения, конечно, утверждая, что Христос воскрес, Гидони сказал: “Да, по всем вашим научным данным, Христос воскрес”. — “Так вы, может быть, пойдете за Ним?” - спросил я. И он ответил: “Нет, Христос, воскресший там, не воскрес в вас: вы злы, бессердечны, черствы, и я не пойду за Христом, потому что не хочу быть с вами - христианами”. Это ответ, на который мне нечего было ответить, потому что здесь была правда.

Мир издыхает в социальных противоречиях. Мир разделился на два класса: жирные, сытые банкиры с тысячами автомобилей, у которых один рот и миллионы завтраков и ужинов, тысячи чертогов, тысячи кроватей, обнаглевшие, победившие, купившие свое счастье страданием, кровью и прежде всего потом трудящихся масс. И другой мир - мир обездоленных, у которых нет крова над головой, у которых нет черствого куска хлеба. Переводя на современную

100

терминологию - капитализм и пролетариат. Мир разделился на два стана: одним - все, другим - ничего. Одни - цари, другие - рабы. Мы знаем, что капиталисты и те, которые живут в банкирских конторах, коттеджах и виллах этого капиталиста, они гнушаются прочих. Для них прочие - навоз, рабы. Они пленили науку, государство, они захватили армию, всю человеческую технику и культуру и заставили их служить себе. Как страшные пауки, эти немногие, несколько сот всего, может быть, высасывают посредством невидимых, жутко мохнатых щупальцев всю человеческую энергию и заставляют служить своему нраву. А прочие - обескровленные, исстрадавшиеся, измученные - они тот ковер, по которому идет лакированная изящная ботинка жены банкира. И в этом неправда, трагическое противоречие теперешней жизни. Наша вера, наша церковь, наше христианство куплено этими банкирами. Наша религия Богом избрала Рокфеллера, а не Христа...

Марксисты, коммунисты, Советская власть не идут за Христом.

Марксисты, коммунисты, Советская власть работают для исполнения заветов Христа. Скажете ли вы: вы - антихристы? Не вспомните ли вы, что вера одна, сама по себе - ничто. Или вы забыли, что великий Апостол говорит, что и бесы верят и трепещут. Они, которые одни во всем мире, полагаясь только на свои силы, пошли и крикнули: “Довольно этой неправды”, - я не назову их антихристами, а тем сыном, который пошел и исполнил то, что сказал Христос. Те страдания, та кровь, те тюрьмы, то гонение, которое великая коммунистическая идея испытывала десятилетия, освятили ее и в ее нравственном сознании.

Маркс ни слова не говорит о нравственности, но является бессмертным гигантом нравственности и гигантом, перед которым многие - жалкие болтуны нравственности. А между тем Церковь и до сих пор не выявила своего отношения к этому строительству. Церковь не сказала своего слова правды. Один седой человек покачал головой

101

сейчас, ему не нравится, что я говорю, но тогда ему не нравится Киприан Карфагенский и Иоанн Златоуст. Вспомните отцов церкви, подлинную христианскую традицию, что сказано там: “Всякий богач - вор”, слова Василия Великого. Иоанн Златоуст говорит: “Никогда не бывает праведного богатства”. Киприан Карфагенский говорит: “Нужно бегать от собственности больше, чем от меча разбойника”. Но мир пошел за папами и архиепископами, а не за апостолами и отцами. Нам нужно отвернуться от тех, которые ведут служить мир капиталу, а не Богу.

Почему я думаю (лично для себя), что марксисты не верят в Бога, но творят дела во имя того братства, о котором говорил Христос? Мы переживаем сейчас минуты исключительной исторической важности, когда мир может услыхать от церкви, что капитализм - грех. Это неправда, Христос не освящает этого зла, Христос, распятый первосвященниками, и ныне распинается этими первосвященниками. Я полагаю, что нравственная религиозная обязанность - засвидетельствовать, что капитализм есть смертный грех, здесь оскверняются основы Евангелия.

Капитализм хуже, чем блуд, за который семь лет не допускаем к причастию: блуд оскверняет двух, капитализм - всех. Мир должен услышать от Церкви, что те, которые пошли бороться с этим злом, они не прокляты, а благословенны, и мы их, не знающих имени Христа, должны благословлять именем Христа. Мир должен принять через авторитет Церкви правду коммунистической революции.

Это честь, это святыня, это конечная вершина, на которую может взойти Русская Церковь.

Недаром вещал Достоевский - с Востока, мир из России услышит новое слово. Раскаты Октября потрясли вселенную. Пусть Церковь тихостью Святого Духа благословит эти громы, которые для того прогремели, чтобы на земле была рождественская тишина, благоволение человеков и мир, чтобы пели архистратиги, когда пришел на землю Отец и Учитель.

Я теперь перехожу ближе к нам, русским, и нашему правительству. Весь принцип тихоновской церкви заключается

102

в ненависти к большевикам, к революции. Вы почувствовали правду этой революции, но тихоновская церковь строилась вся на ненависти к ней...

Бог, который бодрствует над судьбами Церкви, знал времена и сроки. Когда оскудела наша вера, Господь дал нам силы. Еще летом стали проникать тревожные известия о том, что нужно помогать голодным. Родственные души имеют и родственные сознания - и одновременно и у меня, и у А. Боярского возникла мысль отдать все ценности, все, что можешь. От слов перешли к делу. Мною было написано в газету письмо. Голод креп, рос. Кошмар навис над сознанием человека. Испытывали ли вы когда-нибудь ужас, муки за родного, которому нельзя помочь. Ах, здесь ему и врач не помогает - он умирает. Вы все стояли у одра, и в ту минуту, если бы сказали - руку отрежь - лучше будет - что бы вы сделали? Братья и сестры! В то время умирали ваши братья и сестры. Что надо было сделать Матери Церкви - душу продать (?), отдать нитку последнюю, только помочь. А из Москвы декрет - кто будет помогать умирающему голодающему, если священник - будет лишен сана, если мирянин - отлучен от церкви. Помните? Это было... И тогда, тогда мы восстали, тогда нельзя было больше молчать. Тогда молчать — значило в буквальном смысле уйти от Христа. Надо было выбирать, или Христа, или Тихона.

Можно ли было выбирать?! Является массовый протест против Тихона — не пойдем за тобой, пойдем за Христом, нет таких канонов, чтобы не помогать голодающим. Большевики у власти? Бог с тобой, безумец! Они враги - говоришь ты. Но если бы были они и враги - Господь в нагорной проповеди сказал любить врага больше (?) друга [4]. Когда в Петербурге 12 священников протестовали против этой неправды Тихона, уже тогда рухнул Тихон.

Я обнажил вам свою душу.

Дальше я буду говорить спокойнее. В это же приблизительно время (в мае) мы приехали из Петербурга в Москву. Здесь к нам присоединились некоторые священники московские - Борисов, Калиновский и другие. Мы составили еди-

103

ную группу, которая добилась аудиенции у Тихона, и сказали то, что сказали. Тихон ушел. Надо было организовать Высшее Церковное Управление. Неканонично? Что ж, проклятие? Господь благословит.

Когда-то от Христа отошли вселенские патриархи, в ересь впали. Тогда дьякон Афанасий Александрийский крикнул: идите за Христом! И на диаконом пошла Церковь против патриархов.

Когда весной прошлого года рядовой русский священник крикнул:

“За Христом идите!” - рухнул Тихон.

Прокляните нас за это. Мы стоим перед вами как подсудимые, но не опускаем глаза потому, что чиста наша совесть. Если бы пошли за Тихоном - отошли бы от Христа.

Собор будет сейчас судьей. Я заранее знаю, что Собор будет судьей милостивым не потому, что разжалобил я, а потому, что милостива правда.

У нас бывают партийные счеты - забудем их раз навсегда. Мы собраны здесь Духом Святым благословить* обновленческое движение, Высшее Церковное Управление, вызванное жизнью, которая выше тихоновских канонов, а патриарха Тихона извергнуть из сана. (Возгласы: “Правильно!”)

Так высказалось собрание группы “Живая Церковь”, “Союз общин древлеапостольской церкви”, “Союз возрождения” и Собор всех епископов, здесь присутствующих. Я знаю, иногда церковным людям (в особенности, находящимся за пределами этой залы) этот акт представляется нехристианским, актом сведения личных счетов, актом мести. Неправда. Кто Тихон? Он человек. Как человека его будет судить Бог. Но он и церковный вождь - вождь всех нас. Мы не случайное сборище прогрессивных батюшек, а Собор церковный. Вы вправе высказать свое суждение о любом члене Собора. Тут выбор либо за Тихоном, либо за Златоустом, Павлом и Самим Господом. Они, наши вожди, обязаны идти за ними. А если Тихон наш вождь - идите и требуйте той же кары для себя. Если он мученик - умирайте с ним, а не срывайте головы другим, если исповедуете правду. Если он не вождь - имейте мужество сказать - не вождь! (Голоса: “Верно!”) Я не

104

сомневаюсь в том, что Собор, извергая Тихона из сана, сделает это со спокойной совестью, что это не акт мести, а Суд Божий, действующий через наше недостоинство. Ибо я верю, что эти мысли мне внушил Святой Дух.

Я кончаю свою речь, выступят после меня мудрые и ученые. Я меньший из братьев. Если я выступил первый, может быть, потому, что у меня наболела душа. Это душа не Александра Введенского - это душа наша с вами, отцы мои и братья, это души тех, кто послал вас сюда.

Изболелись души наши.

Я полагал бы, что, лишая Тихона сана, мы отвергнем и самый институт патриаршества и вернемся к коллегиальному управлению. Как это будет конкретно, мы решим в одном из следующих заседаний, но было бы в высшей степени важно принципиально отменить институт патриаршества (возгласы: “Правильно!”). Итак, новая жизнь загорается. Пасха у нас с вами в душе. Церковь воскреснет. Вы сейчас вашими возгласами, как в пасхальную ночь кликами “Христос Воскресе!” - рождаете радость. Церковь приветствует власть рабочих и крестьян. Она хочет полноты правды, она говорит: все отныне идем за Христом и со Христом осуществим его социальную правду, которая сейчас рождается в мире.

Мы не губим Церкви, мы любим ее и мы снимаем анафему.

Мы говорим: да не будет ненависти, неправды, злобы. Если так, то да благословит нас Бог на новую жизнь, на всякую работу во имя Христа, и Правда Божия и Церковь древняя, вечная, миру покажет свою красоту.

Христос Воскресе!

(Возгласы: “Воистину Воскресе!”)”.

(Введенский А. И. За что лишили сана патриарха Тихона? Москва, 1923.)

105

Мы не просим прощения у читателя за то, что привели здесь столь подробно доклад А. И. Введенского на Соборе потому, что здесь поистине узловой пункт не только истории обновленчества, но и истории всей послереволюционной Русской Церкви.

Мы должны выяснить, что здесь истинно и что здесь ложно с позиции современного духовенства.

Прав ли и искренен ли Введенский, когда с христианских позиций осуждает капитализм? Да, он, конечно, в этом прав, и даже буржуазные идеологи никогда не утверждали, что капиталистический строй соответствует евангельским идеалам. Они лишь ссылаются обычно на несовершенство человеческой природы и невозможность создать здесь, на земле, какой-либо лучший строй. (В этом они, разумеется, также неправы, потому что согласиться с ними - это означает признать учение Христа утопией.)

Далее Введенский предлагает “благословить октябрьские громы тихостью Святого Духа”. Принимаем это к сведению. Однако тут же задаем вопрос: кто будет благословлять? Из Библии мы знаем, что пророки часто благословляли царей (Самуил помазал на царство Саула, Нафан благословил Давида, и те очень дорожили их благословением). Примерно так же обстояло дело в средние века в Европе и Древней Руси. Однако это благословение имело такую силу только потому, что исходило от людей, озаренных Божией Благодатью, целиком преданных Правде Божией, от людей, которые умели не только благословлять, но и обличать. Как только русские архиереи превратились из ревнителей правды в государственных чиновников, безразлично одобряющих все действия царского правительства, сразу же их благословение потеряло всякий смысл и всякое значение.

106

Что делает А. И. Введенский? Он проклинает капитализм и безудержно восхваляет Советскую власть, видя в ней осуществление Правды Божией на земле. Пастырь должен бороться против зверства, озлобленности, произвола, зазнайства, бездумия и бюрократизма. Знал ли обо всех этих пороках советского строя Введенский? Не мог не знать. Почему же он о них упорно молчит, раз он взялся давать всесторонний политический анализ? Ведь ему, как христианскому пастырю, надлежало призывать власть к человечности, внимательному, гуманному отношению к людям.

Ответ может быть только один: Введенский выступает не как христианский пастырь, а как отъявленный льстец.

Но кому нужно благословение заведомого льстеца и имеет ли это благословение какую-нибудь силу? Невольно хочется здесь привести, перефразировав ее, цитату из Пушкина:

... Льстец лукав,

Он горе на народ накличет,

Он изо всех народных прав

Одну лишь милость ограничит' [5].

И эта пушкинская характеристика, справедливая вообще, вдвойне справедлива по отношению к Введенскому. Став льстецом, он забыл “важнейшее в законе” - милость. Он забыл, что бесчестно судить человека в его отсутствие, вдвойне бесчестно поносить беззащитного арестанта, обреченного на смерть, - втройне бесчестно унижать того, перед которым еще вчера, когда патриарх был в силе, - преклонялся, кому целовал руку и кого славословил.

Независимо от юридических аргументов извержение из сана заключенного патриарха было глубоко безнравственным актом — столь же безнравственным, как лишение сана приговоренного к смерти митрополита Вениамина. Мир с отвращением и ужасом отвернулся от обновленческого Собора.

“Есть зрелища нестерпимые, есть сочетания слов по-

107

истине сатанинские, в соблазне своем непереносимые, - писал сотрудник одной из зарубежных газет в статье под названием “Иуды”, — служитель Христов, домогающийся убийства с ним единому Богу сослужащего — это предел земного падения, бездна, разверзающаяся в пустоту всяческого отрицания. Не нужно быть церковно-верующим, не нужно быть вообще верующим — нужно только быть существом, не утратившим образ человеческий, чтобы осудить этих потомков Иуды Искариотского”. (Известия ВЦИК, 1923, 11 апреля, с. 2.)

С отвращением и ужасом отвернулся народ русский православный от обновленцев и единодушным протестом ответил он на извержение из сана патриарха.

Здесь, на Соборе, однако, все было иначе: требование Введенского не встретило ни единого протеста. После знаменитого проповедника выступил протоиерей Алексий Дьяконов (бывший черносотенец, который в качестве содокладчика занялся “каноническим” обоснованием проекта резолюции о лишении сана патриарха).

Основные аргументы прот. Дьяконова сформулированы в виде четырех “тезисов”:

“I. Патриарх Тихон, превратно истолковавший на процессе московских священников (в мае 1922 года) заповедь о любви к ближнему, осужден уже апостолом Павлом (1 Кор. 3-9).

2. Патриарх Тихон, своими посланиями и своими действиями нарушивший эту заповедь и тем обнаруживший отсутствие в себе любви Христовой (1 Иоан. 2-9,14-15), уже получил приговор от того же апостола (1 Кор. 16-22).

3. Патриарх Тихон, затворивший свое сердце для умирающих с голоду бедняков и не желавший отдать церковные сокровища на нужды голодающих, а между тем в 1912 году продавший землю ярославского Спасского монастыря капиталисту фабриканту Корзинкину, подлежит извержению из сана по 12 правилу VII Вселенского Собора и по 26 правилу Карфагенского Собора.

4. Патриарх Тихон, сознательно впутавшийся в поли-

108

тику и убежденно и твердо проводивший в жизнь свои контрреволюционные планы, подлежит извержению из сана по суду 6, 81 и 84 апостольских правил”. (Деяния.)

Здесь что ни слово - то шедевр. Патриарх Тихон “обнаружил в себе отсутствие любви Христовой”? Но кто же обнаружил ее присутствие? Уж не Дьяконов с Красницким, пересажавшие за этот год по тюрьмам тьму-тьмущую невинных людей и надругавшиеся над приговоренными к смерти людьми?

Далее — патриарх Тихон разрешил в 1912 году продать монастырскую землю. Но разве сейчас речь идет о земле - вся земля уже давно и так отобрана. Речь идет о священных сосудах, которые патриарх не хочет (правильно или нет - это другой вопрос) отдавать в руки безбожников.

И наконец, четвертый пункт - это уже, по выражению Некрасова, “цинизм, доходящий до грации”. Патриарх Тихон подлежит извержению из сана за то, что он “сознательно впутался в политику”. А чему подлежат тогда Дьяконов с Красницким - или стать официальными агентами ГПУ -это не значит “сознательно впутаться в политику”?

Таким образом, каждое слово о. Дьяконова, как бумеранг, бьет по обновленцам - как, кажется, этого нельзя не заметить. Но никто ничего “не заметил”.

Собор спокойно, хотя и несколько вяло прослушал Дьяконова и оживился, когда на трибуну взошел Красницкий.

Владимир Дмитриевич не пытался соперничать с Введенским по части пафоса, понимая, что здесь он будет “положен на обе лопатки”. В противоположность Введенскому он решил поразить отцов Собора своей почти “математической” точностью и конкретностью. На протяжении получаса он сыпал, как из рога изобилия, цифрами и статистическими данными, перечисляя “кровавые инциденты”, которые произошли по вине патриарха. Вздохнув облегченно после конца его речи, слушатели единодушно выразили свое одобрение докладчику.

Далее следует упомянуть об одной любопытной детали: в “Деяниях” после выступления Красницкого отмечено: “За-

109

ключает доклад митрополит Антонин, который смело и выпукло обрисовал незначительность и черносотенность фигуры патриарха”.

Один из авторов беседовал в свое время с четырьмя членами Собора, которых он просил восстановить всю картину заседания 3 мая. Его собеседниками являлись: В. Д. Красницкий (1924 г.), В. З. Белоликов (1934 г.), А. И. Введенский (1943 г.) и архиепископ Виталий (1943 г.). Все они единодушно заявляли, что Антонин по этому вопросу не выступал.

На вопрос о заметке в “Деяниях Собора” три последних собеседника (В. З. Белоликов, А. И. Введенский и архиепископ Виталий) ответили пожиманием плеч. В. Д. Красницкий был более откровенен: “Да это все очень просто, молодой человек, - сказал он, смеясь, - просто Новиков, который писал протоколы, решил исправить историю - он был человек не из разборчивых, так же, как и все мы тогда, впрочем”, - прибавил он со вздохом.

Прений по докладам и содокладам решили, ввиду “ясности вопросов”, не открывать - “мудрые и ученые”, выступления которых ожидал А. И. Введенский, промолчали, а вместо них взошел на трибуну А.И.Новиков, который огласил постановление Собора и просил соответствующей резолюции, которая была тут же принята поднятием рук единогласно.

Приводим последовательно оба документа:

“Постановление Собора епископов.

По бывшем суждении по делу патриарха Тихона, Собор епископов пришел к единогласному решению, что патриарх Тихон перед совестью верующих подлежит самой строгой ответственности - каре лишения сана и звания патриарха за то, что направлял всю силу своего морального и церковного авторитета на низвержение существующего гражданского и общественного строя нашей жизни, чем подвел под угрозу самое бытие Церкви.

Подлинный подписали 3 мая [6]

1. Митрополит Антонин.

110

2. Митрополит Николай Харьковский (Федотов).

3. Архиепископ Омский Петр.

4. Епископ Кашинский Николай (Соловей).

5. Архиепископ Барнаульский Гавриил.

6. Епископ Артемий.

7. Архиепископ Ново-Николаевский Александр Сидоровский. он же епископ Зосима.

8. Епископ Василий (Щегловский).

9. Архиепископ Вениамин.

10. Архиепископ Краснодарский Иоанн.

11. Архиепископ Андрей.

12. Архиепископ Пимен.

13. Епископ Виктор.

14. Архиепископ Николай (Орлов).

15. Епископ Николай (Сахаров).

16. Архиепископ Петр (Сергеев).

17. Епископ Никандр (ошибка Новикова - епископ Никанор Пономарев).

18. Епископ Иоанн (Заводкин).

19. Епископ Шатурский Николай.

20. Епископ Гомельский Сергий.

21. Епископ Иоанн Моршанский.

22. Архиепископ Алексий (Коронов).

23. Архиепископ Василий (Смелов).

24. Епископ Константин (Спасский).

25. Епископ Новгородский Александр Лебедев (подпись неразборчива).

26. Епископ Александр (Введенский) по Сибири.

27. Архиепископ Михаил (Орлов).

28. Епископ Алексий (Щербаков).

29. Епископ Михаил Смоленский (Постников).

30. Епископ Сергий Добромыслов.

31. Архиепископ Виталий Тульский.

32. Архиепископ Леонид.

33. Архиепископ Иоанникий.

34. Архиепископ Донской - Мельхиседек.

35. Епископ Калужский Владимир.

111

36. Епископ Игнатий (Кобровский).

37. Митрополит Сибирский Петр (Блинов).

38. Епископ Тверской Иоасаф.

39. Епископ Нижегородский Иоанн Альбинский (подпись неразборчива).

40. Архиепископ Алексий.

41. Епископ Гавриил (Ландышев).

42. Епископ Асташевский Гавриил (Адвентов).

43. Архиепископ Александр.

44. Епископ Иваново-Вознесенский Иерофей.

45. Митрополит Киевский Тихон.

46. Епископ Саратовский Николай (Позднев).

47. Архиепископ Вологодский Корнилий.

48. Архиепископ Иннокентий Екатеринбургский (Орфеев).

49. Архиепископ Казанский Алексий.

50. Епископ Сергий Яранский.

51. Епископ Прибайкальский Гавриил (Асташевский).

52. Архиепископ Таврический Петр (Рождественский).

53. Архиепископ Олонецкий Александр.

54. Архиепископ (подпись неразборчива).

Секретарь А. И. Новиков”.

Таким образом, под этим печальной памяти историческим документом имеется 16 подписей епископов старого доставления (подпись семнадцатого неразборчива). Тщетно было бы искать здесь подписи всех преосвященных, присоединившихся в сентябре 1922 года к расколу: митрополит Владимирский Сергий находился в это время в заключении, Серафим Мещеряков на Собор не явился, а Евдоким в это время “случайно” задержался в командировке в Перми и прибыл на Собор только тогда, когда все решения уже были приняты - за два дня до закрытия.

Резолюция, принятая Собором, лишь повторяет в общих чертах основные положения доклада А. И. Введенского, который, очевидно, и является ее автором.

“Заслушав доклад протоиерея А. И. Введенского, - гласит постановление Собора, - Всероссийский Поместный Собор Православной Церкви свидетельствует перед лицом

112

Церкви и всего человечества, что сейчас весь мир распался на два класса: капиталистов-эксплуататоров и пролетариат, трудом и кровью которого капиталистический мир строит себе благополучие. Во всем мире лишь Советское государство вышло на борьбу с этим социальным злом, христиане не могут быть равнодушными зрителями в этой борьбе. Собор объявляет капитализм смертным грехом, а борьбу с ним - священной для христианина. В Советской власти Собор видит мирового вождя в борьбе за братство, равенство и мир народов.

Собор клеймит международную и отечественную контрреволюцию, осуждает ее всем своим религиозно-нравственным авторитетом. Собор зовет каждого честного христианина-гражданина России единым фронтом, под предводительством Советского правительства, выйти на борьбу с мировым злом, социальной неправдой. Священный Собор Православной Церкви 1923 года, обсудив положение Церкви за время революции, постановляет:

1. Начиная с лета 1917 года, ответственные церковные вожди встали на определенную контрреволюционную точку зрения. “Церковь должна восстановить единство царской России” — вот лозунг, которым начала жить Церковь, так тесно связанная до революции с царизмом.

Собор 1917 года, состоявший, главным образом, из представителей реакционного духовенства, а также крупного дворянства, собственников и членов реакционных политических партий, с самого начала стал определенным политическим и контрреволюционным сборищем, только прикрывавшим все эти деяния именем Христа Спасителя. Собор борется с революцией. Он не признает даже Временного правительства, а после Октября эта борьба доходит до совершенно невероятных размеров.

После Собора патриарх Тихон продолжает контрреволюционную деятельность. Он делается вождем и знаменем противников Советской власти. Он вводит Церковь в контрреволюционную борьбу. Священный Собор Православной Церкви 1923 года осуж-

113

дает контрреволюционную борьбу и ее методы - методы человеконенавистничества, в особенности, Собор 1923 года скорбит об анафематствовании Советской власти и всех ее признавших.

Собор 1923 г. объявляет анафематствование не имеющим никакой силы.

2. Собор 1923 года осуждает всех тех, кто шел этим путем и других вел за собой. И прежде всего это касается ответственного руководителя церковной жизни - патриарха Тихона, так как патриарх Тихон, вместо подлинного служения Христу, служил контрреволюции и этим, как лицо, которое должно правильно вести всю церковную жизнь, ввел в заблуждение широкие церковные массы, за что Собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви и, на основании церковных канонов, сим объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное мирянское положение.

Отныне патриарх Тихон - мирянин Василий Белавин.

3. Деятели обновленческого церковного движения разорвали с контрреволюцией и за это заслужили неодобрение всех реакционных церковников. Священный Собор 1923 года объявляет все эти меры пресечения не имеющими никакой силы. Наоборот, Собор благословляет мужество этих людей и их преданность Церкви, которую они вырвали из рук контрреволюции и отдают Единому Христу Спасителю.

4. Священный Собор призывает всех церковных людей бросить все попытки использовать Церковь в земных политических расчетах. Церковь принадлежит Богу и Ему, Единому, служить должна. Контрреволюция в Церкви не должна иметь места. Советская власть не должна быть гонительницей Церкви. Согласно Конституции Советского государства, всем гражданам предоставляется подлинная религиозная свобода совести. Декрет об отделении Церкви от государства обеспечивает эту свободу. Свобода религиозной пропаганды, наряду со свободой антирелигиозных идей, дает верующим возможность идейно отстаивать ценность своих чисто религиозных убеждений. Поэтому цер-

114

ковным людям нельзя видеть в Советской власти власть антихристову. Наоборот, Собор обращает внимание на то, что Советская власть одна во всем мире имеет осуществить идеалы Царства Божия.

Поэтому каждый верующий церковник не только должен быть честным гражданином, но и всемерно бороться вместе с Советской властью за осуществление на земле идеалов Царства Божия.

5. Осуждая бывшего патриарха Тихона как вождя не церковного, а контрреволюционного, Собор признает, что и самое восстановление патриаршества было актом политическим, контрреволюционным. Древняя Церковь не знала патриаршества, а управлялась соборно, поэтому Священный Собор настоящим отменяет восстановление патриаршества, отныне Церковь должна управляться соборно.

6. Осуждая контрреволюцию в Церкви, карая ее вождей, отменяя самый институт патриаршества, признавая существующую власть, Собор создает нормальные условия для мирного течения церковной жизни. Отныне вся церковная власть должна быть построена на двух началах:

1) в отношении к Богу - на подлинной преданности церковных людей подлинным заветам Христа Спасителя;

2) в отношении к государству - на принципе отделения церкви от государства.

Основываясь на этих условиях, Церковь станет тем, чем должна быть - любовно трудовым объединением верующих в Бога, Его Христа и Его правду”.

Продолжение

Страница сгенерирована за 0.17 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии