Митрополит ЮВЕНАЛИЙ

«Насколько я помню митрополита Никодима как священнослужителя и иерарха, в свое время одного из самых молодых епископов, он всегда воспринимался как человек Церкви с ее традициями и преемственностью, как служитель Алтаря Господня, впитавший в себя церковность в самом широком смысле этого слова».

Готовя настоящую статью, я перечитал информационные бюллетени Отдела внешних церковных сношений, которые несколько лет подряд в мою бытность Председателем Отдела выходили после кончины владыки митрополита Никодима, посвященные его памяти и сохранившие «свежие» о нем воспоминания многих, кто знал владыку. Вновь живо представился мне весь подвиг служения Церкви великого иерарха… И я предался воспоминаниям. Очень давно это было. Передо мной яркой чредой проходят многие события из жизни митрополита Никодима — ведь я впервые увидел его в родном Ярославле, куда приезжал он еще иеродиаконом из Рязани к владыке Димитрию, у которого я мальчиком стоял со свечой при архиерейских службах. За одной из них в 1949 году я был свидетелем рукоположения во иерея отца Никодима. Он оказал глубокое влияние на мое религиозное воспитание. Впоследствии он давал мне рекомендацию для поступления в Духовную семинарию, совершал мой монашеский постриг, водил вокруг Святого престола во время священнической хиротонии и возглавлял мою архиерейскую хиротонию. С тех пор духовная связь и братские узы соединяли меня с ним до конца его такой по-человечески короткой жизни. А затем Господь судил мне продолжить некую часть его служения Церкви в должности Председателя Отдела внешних церковных сношений, когда я стремился свидетельствовать о верности тому пути, который начал со своим духовным отцом, другом и братом. Сейчас нам кажется, что мы переживаем сложное время, в том числе и для Церкви. Но ничего нового нет, ибо от времен апостольских на всем своем протяжении история Церкви полна как славных страниц расцвета, так и трагических и даже страшных периодов гонений. На время служения митрополита Никодима выпал особый период жизни Русской Православной Церкви, о котором, как любил говорить владыка, нельзя прочитать ни в одном учебнике, чтобы иметь своего рода руководство для своей священнической и архипастырской деятельности.

В узком кругу собратьев, когда до митрополита Никодима доходила критика от «внутренних» и «внешних», он спокойно и со свойственным ему благодушием вспоминал слова прославленного русского полководца: «Мне нужно воевать, а потом пусть рассудит меня история». С тех пор Российская история сделала крутые повороты. И сегодня вновь, уже в новых условиях, Церковь призвана найти свой наиболее эффективный путь служения.

Неизгладимый след в церковной истории оставили годы служения митрополита Никодима. Его образ мыслей и действий у одних и поныне вызывает вдохновение и восхищение, а у других, как это было и при его жизни, — продолжающуюся дискуссию о различных путях служения Церкви Христовой на земле. Для тех, кого он духовно окормлял, с кем разделял бремя церковных послушаний, его образ самоотверженного служителя Алтаря Господня в нелегкое для Русской Православной Церкви время останется в благодарной памяти. Это же мое слово хочется обратить к тем, кто не застал его, но, являясь сыном или дочерью Святой Церкви, должен знать минувшую страницу церковной истории, где оставил неизгладимый след приснопамятный митрополит Никодим.

Достаточно просмотреть «Журнал Московской Патриархии» периода архиерейского служения владыки Никодима, чтобы понять, какую роль он играл тогда в жизни Церкви. Проявлением отношения к покойному было и участие целого собора епископов Русской Церкви во главе с ее Предстоятелем и представителей Православных Церквей в его отпевании, а также присутствие на похоронах его друзей от инославного и иноверного мира. Все это дополнялось бесконечным числом телеграфных соболезнований. Принято считать, что только смерть завершает личность. И это происходит как потому, что прерывается цепь ее изменений к совершенству, так и из-за того, что она входит в твердые временные границы, внутри которых мы рассматриваем и по-человечески оцениваем каждый ее поступок, каждую черту ее характера. Истолкования, оценки могут меняться. Но эволюция оценок, осознание величия ушедшего от нас человека уже не зависит от него. По-человечески нам бывает очень трудно перейти от ощущения жизни близкого человека к созерцанию его посмертного образа. Любые воспоминания неизбежно несут на себе отпечаток сугубо личного восприятия ушедшего дорогого человека. Говоря о митрополите Никодиме, не берусь давать каких-то законченных оценок громадному разнообразию всех его трудов, предпринятых ко благу Святой Церкви, во славу Отечества нашего. Их даст сама история, наша Святая Церковь и народ Божий, которым он отдал лучшие дни своей непродолжительной жизни.

Свое епископское служение владыка митрополит совершал с никогда не колеблющейся верой во всесильную помощь Божию, которая способна умудрять человека и обновлять силы его физического естества. Часто он повторял: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18, 27). Говорил он это всегда так твердо и, я бы сказал, всегда с такой отеческой ласковостью, что собеседнику, выражавшему беспокойство по поводу, например, его переутомления, становилось ясно, что это действительно так.

Он был епископом не только на богослужении или в решении административных вопросов, но, можно сказать, все 24 часа в сутки. В любой обстановке, в любой жизненной ситуации он оставался Иерархом Христовой Церкви. Насколько я помню митрополита Никодима как священнослужителя и иерарха, в свое время одного из самых молодых епископов, он всегда воспринимался как человек Церкви с ее традициями и преемственностью, как служитель Алтаря Господня, впитавший в себя церковность в самом широком смысле этого слова. Причиной этому было то, что с юных лет сначала в Рязани, потом в Ярославле и в Москве, Ленинграде и Новгороде и в бесчисленных заграничных поездках при общении с духовенством старшего поколения митрополит Никодим живо интересовался жизнью Церкви минувших лет, осмысливая через призму прошлого новейшую историю нашей Святой Церкви. Можно без преувеличения сказать, что митрополит Никодим был связующим звеном в преемственности церковной жизни и ее благочестивых традиций от иерархов и священников старшего поколения к современным ему епископам и клирикам Русской Православной Церкви. Но эта преемственная традиционность вовсе не означала, что личность митрополита выглядела старомодно в современном обществе. Напротив — как церковный иерарх он говорил с этим миром на его языке, жил его тревогами и его радостями. Когда мы говорим об этой преемственности, которая сыграла значительную роль в формировании личности митрополита Никодима, нельзя не отметить влияния его аввы архиепископа Димитрия (в схиме Лазаря), который много сделал для воспитания и формирования будущего митрополита Никодима.

Любимым святым владыки митрополита Никодима был святитель Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской. Он был для него образцом архиерейского служения. Однажды проникшись глубиной его образа, его послушанием Церкви, его умением свидетельствовать с простотой и в то же время величием о достоинстве епископа Церкви Христовой, митрополит Никодим в течении жизни своей стремился творчески ему подражать, преломляя в свете современных требований назидания и советы великого архиерея. Еще будучи на Ярославской кафедре, владыка Никодим говорил мне о мечте написать икону святого Василия Великого во весь рост и иметь ее в своей келии или кабинете. Вспоминая о глубоком почитании митрополитом святого Василия Великого, невольно на ум приходит и грустное сравнение краткости, по нашим человеческим понятиям, их земных дней. Они оба прожили 49 лет.

С уверенностью могу сказать, что на всех этапах пастырского и архипастырского служения центральное место в деятельности митрополита Никодима занимало богослужение. Совершаемые им службы носили особый, присущий ему характер и отпечаток. Он любил повторять: «Я все могу быстро делать, кроме службы…» И действительно, когда он появлялся в храме, он как бы преображался и делал все медленно, величественно, глубоко любя церковное благолепие. Так совершал он богослужения и в соборах, и сельских храмах. Владыка неустанно заботился о богослужениях, совершавшихся в святых храмах его епархий. Он с разумной строгостью следил за их уставностью и регулярностью, стремясь сделать их содержание доступным верующим людям. Сам он являл нам, его братьям-архиереям, а также и священнослужителям образ архипастыря — неукоснительного совершателя богослужений. Митрополит любил торжественные богослужения. Любовь к ним владыка пронес через все свое служение от иеродиакона до митрополита. В богослужениях митрополита Никодима никогда не было торжественности ради торжественности. У него всегда торжественность в службе стояла в подчиненном положении. Это было его методом, которым он с настоящим совершенством пользовался для достижения большего понимания содержания богослужения, которое призвано раскрывать нам Вечные Истины. Владыка говорил, что в совершении богослужений епископом «триумфальная пышность и величавая торжественность только тогда оправданы и необходимы, когда являются средством, чтобы через внешнее благолепие послужить внутреннему устроению душ, верных Богу, но вместе с тем даже и тогда, когда они необходимы, епископ должен иметь апостольскую простоту и внутреннее смирение». В ответственном сознании необходимости для епископа этой апостольской простоты и совершал свое служение митрополит Никодим. Многие хранят в памяти посещение владыкой сельских церквей, его общение с простым верующим народом, проповеди в этих храмах, его стремление говорить с каждым на доступном ему языке. Когда я имел возможность или сослужить владыке, или присутствовать на совершаемых им богослужениях, я неизменно наблюдал в нем в это время какое-то преображение, когда, как бы следуя призыву «всякое ныне житейское отложим попечение», он весь был обращен к Богу, и в этот момент трудно было представить, как может владыка во внебогослужебной обстановке шутить, как может быть по-человечески прост и близок к любому событию в жизни окружающих его людей, как может, наконец, быть и гневливым, если встречается с резко выраженным проявлением зла. Свою любовь к частым богослужениям владыка объяснял так: «Я всегда стремился к усилению литургической жизни не только потому, что это имеет значение для удовлетворения внутренних духовных запросов, но и потому, что это способствует осуществлению и внешней миссии Церкви — провозглашению Евангелия…»

В своей же практической деятельности митрополит Никодим постоянно искал пути к осуществлению призвания и нахождению места Церкви в нашем современном обществе и ее служения разделенному человечеству. И можно сказать, что ему удалось выполнить долг и гражданина, и христианина как перед своей Родиной, так и перед Святой Церковью. И за это он всюду снискал высокое уважение. Тот, кто много лет трудился вместе с митрополитом Никодимом, знает, какой постоянной глубокой заботой о благе и благополучии Церкви было проникнуто его служение.

Он вошел в историю как миротворец, и в связи с этим мне хотелось бы сказать о глубоких корнях его патриотического и миротворческого настроения, уходящих еще в детские годы. Живя в Рязани, он мальчиком пережил все лишения минувшей войны: отец на фронте, голод и холод, забота о хлебе насущном и труд в связи с этим уже в детские годы. Несколько раз я слышал от него трогательный рассказ об истории, относящейся к периоду войны и врезавшейся в его детское сознание. Враг подходил к Рязани, в храме Скорбящей иконы Божией Матери служился ежедневно молебен о победе защитников отечества и читалась молитва святителю Василию Рязанскому, покровителю этого края. И в самый критический момент, когда не было уже у людей надежды на спасение от захвата города завоевателями, среди верующих в храме распространился слух, что явившийся святитель Василий сказал, что не отдаст своего родного города и народа на поругание врагу. Так оно и случилось. Вспоминаются рассказы владыки о его юношеских годах, проведенных в Рязани. Вскоре после войны, будучи подростком, он посмотрел там фильм о Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1945 года. Этот фильм произвел на него сильное, неизгладимое впечатление. Он смотрел его чуть ли не 20 раз. Его захватила основная идея фильма — служение Церкви своему народу и Отечеству. Будучи уже иерархом, митрополит Никодим неоднократно с волнением вспоминал, как тогда Патриарший Местоблюститель Блаженнейший Сергий, митрополит Московский и Коломенский, в первый же день войны по своей инициативе собственноручно написал обращение к пастырям и верующим и в тот же день разослал его по всем приходам. В нем он благословлял всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Такая личная позиция Предстоятеля Русской Церкви в критический для страны момент оставила глубокий след в сердце митрополита и вдохновляла его в миротворческом служении.

Говоря теперь о его личных качествах, я уверен, что он запомнится всем, кто его знал и кому он был близок, как искренний, открытый человек, не стеснявшийся говорить в глаза своим близким и дальним подчас горькую правду, не теряя с ними в то же время добрых и сердечных отношений.

Поразительным было и его широкое гостеприимство. Двери дома его никогда не закрывались для друзей и близких, а люди, которые нуждались в его помощи или совете, находясь в пределах Отечества или за границей, невозбранно могли попасть к нему на прием, связаться с ним по телефону в любое время дня и ночи.

Наконец, я хотел бы сказать, как благоговейно чтил митрополит Никодим Пресвятую Деву Марию. Мне вспоминается рассказ его родителей о том, что когда ему было всего лишь несколько месяцев, он тяжело заболел, врачи были бессильны помочь и ожидалась его кончина. Мать горячо молилась. И буквально вопреки законам природы, начиная с 9 июля, мальчик стал чудесно быстро выздоравливать. Это был праздник Тихвинской иконы Божией Матери. Зная об этом событии и воспринимая его как чудо Богоматери, митрополит Никодим всю жизнь особо чтил образ Тихвинской иконы и никогда не расставался с ним, когда менял место жительства или служения. Он брал чтимую им икону в Иерусалим во время своего послушания в Русской Духовной Миссии.

Особо следует сказать о времени пребывания его в Святом Граде Иерусалиме в Русской Духовной Миссии, где он начал свое служение в должности члена Миссии и закончил ее начальником. За эти годы (1956—1959) были установлены добрые контакты с представителями христианских исповеданий в Иерусалиме. Но самое главное — были укреплены братские отношения с Иерусалимским Патриархатом и лично с Блаженнейшим Патриархом Венедиктом  I. В этот период не только христианские Церкви и церковно-религиозные представительства в Святой Земле, но и официальные государственные власти Израиля по-иному стали относиться к Русской Духовной Миссии. В период возглавления Миссии архимандритом Никодимом президент Израиля Бенцви посетил нашу Миссию и находился в ней более часа.

Владыка тщательно изучил архивы Русской Духовной Миссии, по ним он написал кандидатскую работу на тему «История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме». Во время пребывания в Святой Земле он изучил древнееврейский язык, мог объясняться по-арабски, говорил по-гречески. В Иерусалиме владыка прочитал дневник, который назван «Книга бытия моего», Преосвященного Порфирия (Успенского), первого начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Путешествуя по Святой Земле, отец Порфирий повторял такую молитву: «Боже, путеводивый Израиля от Синая к Сиону, в мире управи путь мой». Эта молитва запала в душу митрополита Никодима, и он каждое свое путешествие начинал с нее, истово осеняя себя крестным знамением.

С периодом его пребывания в должности начальника Миссии совпали тревожные события на Ближнем Востоке. Они всем нам известны. Это англо-франко-израильская агрессия против Египта. Владыка тогда оставался в Святой Земле. И именно в этот период он получил известие, что его мать Елизавета Михайловна неисцелимо больна. Она сначала лежала в больнице, но потом врачи отказались дальше ее лечить, выписали из больницы, сказав родственникам, что следует ожидать ее кончины. Его отец, Георгий Иванович, написал Святейшему Алексию письмо, в котором просил, чтобы Святейший Патриарх благословил его сыну приехать в Рязань проститься со своей матерью. Владыка все это знал, но он не мог тогда выехать из Иерусалима, потому что у него не было гарантии, что он в тех тревожных обстоятельствах сможет вернуться, а он не мог обезглавить нашу Миссию в трудный для нее исторический час. Он не хотел оставить членов Миссии и насельниц «Горнего» без духовного руководства в трудное время.

И, сознавая свой долг, сыновний долг перед матерью, он выше всего поставил долг свой перед Церковью. У меня сохранилось его письмо, в котором он описывал эти обстоятельства и просил: «Если что случится — будь там вместо меня». И в то же время он горячо молился за здоровье своей матери… И там, где медицина отступила, помощь Божия оказалась сильнее. Можно сказать, что по его дерзновенным молитвам чудесно исцелилась его мать. И потом еще долго жила.

Митрополит Никодим любил Святой Град. Уже после того, как он вернулся на родину и нес различные послушания, он многократно бывал в нем во главе паломнических групп. Ему принадлежит благословенная инициатива возрождения доброй русской благочестивой традиции паломничества по Святым Местам. Эти паломничества стали ежегодными, и не только во Святой Град, но также и в земной удел Богоматери — на Святую Гору Афон. Владыка митрополит был первым представителем Русской Церкви из Советского Союза, кто после революции достиг Святой Горы и поклонился ее святыням. Владыка был потрясен тем убогим состоянием, в котором находился тогда Русский Свято-Пантелеимонов монастырь из-за кадрового оскудения. С тех пор Русский Афон был всегда в его заботах и его молитвах. Вспоминается мне его рассказ о первом посещении Афона. Его сопровождал греческий полицейский, который не желал допустить его путешествия в русский монастырь, говоря, что дорога небезопасна, намекая, что может быть всякое с ним в дороге; на это владыка отвечал, что для монаха нет большего счастья, чем умереть на Афоне. В 1979 году из прежнего состава монашествующих в Русском Афонском монастыре святого Пантелеимона оставалось лишь три человека. Все остальные монашествующие прибыли туда уже из нашей страны благодаря заботам и многим инициативам покойного митрополита Никодима. Можно без преувеличения сказать, что дело спасения Русского Афона для Русской Православной Церкви принадлежит митрополиту Никодиму.

Всю свою сознательную жизнь митрополит Никодим посвятил служению Церкви. Ей он отдал все свои многие таланты, которыми его щедро наградил Господь. Вступая на служение Церкви Христовой уже в высоком епископском сане, владыка говорил при наречении: «Надеясь на милосердие Божие, уповаю на помощь Господню, верю, что сила Божия будет совершаться и через мою немощь. „Вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе“ (Флп. 4, 13), — дерзновенно скажу с апостолом Павлом».

Это свое дерзновение — служить Церкви Христовой беззаветно до конца дней своих — владыка свято пронес через все годы своего архиерейского служения, твердо следуя принципу, которого он неукоснительно придерживался и который повторял другим: «Ничего не искать и ни от чего не отказываться».

Посетив Сергиеву Лавру еще юношей вскоре после ее открытия, он навсегда сохранил в душе сильное чувство религиозного подъема и духовного восторга. Говоря о Лавре, владыка часто любил вспоминать имена ее первых насельников, которые приняли на себя труды по ее восстановлению. Владыка трогательно любил праздники Преподобного Сергия и всегда стремился в них участвовать. Когда ему приходилось планировать свой служебный календарь в Отделе внешних церковных сношений, он всегда стремился, чтобы его заграничные поездки не совпадали с днями памяти Преподобного Сергия. Думая о митрополите Никодиме и его любви к Лавре Преподобного Сергия, не могу не рассказать и о том, как он любил малую вечерню с Акафистом Преподобному накануне праздника, которая поднимала его дух и создавала праздничное настроение. Вспоминается мне и такая небольшая, но характерная для владыки митрополита деталь, свидетельствующая о его глубокой вере. Как известно, в день праздника Преподобного совершается на площади молебен и между иерархами — участниками лаврских торжеств нередко бывают разговоры о том, какая будет погода после Литургии на молебне, не помешает ли дождь. Участники этих разговоров помнят до сих пор, как митрополит Никодим с глубоким убеждением повторял: «Всегда в этот день бывает хорошая погода, и она обязательно будет такой и на этот раз». И, уже разоблачаясь после совершения молебна на лаврской площади, митрополит Никодим в благодушии любил повторять: «Я же говорил, что будет хорошая погода!»

В день Преподобного из Лавры митрополит всегда уезжал поздно. У его номера в лаврской гостинице всегда была целая очередь людей, желавших с ним побеседовать. Здесь митрополит Никодим всегда искал и находил людей, могущих принести Церкви пользу на тех или иных послушаниях. В последние годы, когда заходил разговор о церковных кадрах, владыка митрополит говорил о своем желании побывать в Лавре, в Московской Духовной Академии для того, чтобы найти здесь людей, могущих нести то или иное служение в нашей Церкви. Многие годы подряд митрополит Никодим приезжал на праздник Покрова Божией Матери в Московскую Духовную Академию, потому что любил участвовать в годичном акте Академии, любил встречаться с профессорами и преподавателями, любил непосредственное общение с нашим студенчеством. Часто он оставался и на следующий день в Лавре, чтобы в молитве провести день своего рождения. В эти дни митрополит Никодим участвовал в вечерней молитве в академическом храме и беседовал со всеми, кто искал его совета и наставлений. В общении со студентами он был прост и говорил с ними так же, как он говорил бы со своими собратьями-архиереями, потому что в каждом студенте видел будущего служителя Церкви Христовой.

Он всегда стремился поставить церковных людей на такое послушание, которое бы отвечало их способностям и индивидуальным наклонностям. Владыка горячо любил монашество. Многих он подвигнул к принятию иночества, и каждый из них до конца земных дней владыки митрополита ощущал его заботу о нем и отеческое попечение.

Его постриженики помнят, как в начале Великого Поста он всех их, ближних и дальних, созывал к себе на исповедь, потому что глубоко сознавал огромную ответственность перед Богом за вверенные ему души. Владыка хотел, чтобы будущие священнослужители были способны понимать современное им общество и чувствовать настроение и запросы окружающих их людей, успешно вести практический диалог Церкви в обществе. Этому воспитанию он отдавал много сил и не жалел времени.

Неоценима заслуга митрополита Никодима в подготовке для Церкви епископских кадров. Комментируя многие монашеские постриги, совершенные им в стенах Ленинградской Академии, владыка говорил, что, конечно, всегда могут быть просчеты; но если мы будем сидеть сложа руки, говорил он, и призывать к монашеству только тех, кто может считаться кандидатом в епископы или способным к какому-нибудь ответственному церковному послушанию, то этот метод не будет эффективным.

Вспоминая образ архипастыря, хочется отметить, что владыка никогда не боялся служебной конкуренции, а, напротив, думал о кадрах, думал о смене, стремился выдвигать по иерархической и служебной лестнице наиболее одаренных людей. Иногда эти поиски проходили буквально в муках деторождения, когда он днями, а порой и неделями взвешивал достоинства предлагаемого им кандидата на то или иное место, а потом искренне радовался, если его надежды и ожидания оправдывались, и глубоко печалился в случае неудачи и притом не стеснялся об этом говорить. Но и в случаях неудач он по-отечески подходил к своим ставленникам. Наказывая человека со всей серьезностью, он, видя плоды исправления, вновь пытался поставить его на такое послушание, в котором бы раскрылись его лучшие качества. Для каждого своего чада, как он любил их называть, у него всегда было время. Характерной чертой общения митрополита Никодима с его воспитанниками, да и не только с ними, а и со всяким, кто искал его наставлений и советов, была глубокая внутренняя деликатность. Его собеседник был всегда гарантирован, что его беседа с владыкой, как исповедь, останется в недрах его любвеобильного широкого сердца. При всей его строгости, принципиальности, а иногда даже и горячности он сохранял свойственную ему теплоту во взаимоотношениях с людьми. Бывало так, что разговор начинался с обсуждения проступка собеседника митрополита, и тогда владыка мог быть горяч, иногда даже гневен, но никогда — зол, а завершив этот неприятный разговор, он говорил: «Ну, теперь все», — и переходил на теплый дружеский тон, и перед собеседником вновь оживал душевный и дружелюбный человек. Этим он как бы подбадривал и побуждал человека к скорейшему исправлению и неповторению опрометчивых поступков.

Памятны выступления владыки во время различных богословских встреч и диалогов, когда его блестящие речи неизменно вызывали восхищение, а умение вести дискуссии по самым сложным богословским проблемам свидетельствовало о незаурядной эрудиции.

Многое мог прощать людям владыка митрополит, мог понять их слабости и недостатки, но он всегда больно переживал небрежение священнослужителей к пастырским обязанностям. Большое значение митрополит Никодим уделял проповедям, сам проповедуя за каждым богослужением. Он часто повторял апостольские слова: «Горе мне, если не благовествую!» (1 Кор. 9, 16). В личных беседах с учащимися Духовных школ владыка всегда говорил о необходимости проповеди Христова Евангелия не только словом в храме Божием, но и делом и всей жизнью пастыря. Особенно категорично владыка требовал от проповедников не подражать в словах и проповедях худшим образцам гомилетики прошлого века, не пересыпать своих слов малопонятными выражениями. От проповедника митрополит требовал предельной ясности при возвещении вечных истин. Владыка Никодим часто повторял, что «глаголы вечной жизни» должны звучать на современном языке и должны быть понятны человеку сегодняшнего дня. При обсуждении любых реформ в Церкви владыка неизменно говорил о своем взгляде, что их нужно делать «благоговейной рукой». И хотя известно, что он был убежден в своевременности введения в богослужение чтения на русском языке Апостола, кафизм, шестопсалмия, паремий, тем не менее он никогда не вводил это «административным» путем, а допускал лишь там, где всеми принималась такая практика.

После первого инфаркта, произошедшего с ним 25 марта 1972 года, он сам или его келейник-иеромонах ежедневно совершали Божественную литургию в Крестовой церкви. Когда он не мог сидеть или стоять, он пел лежа, активно участвуя в молитве, и обязательно причащался. И так было последние 8 лет. Когда же к нему вновь возвращались силы и он, по обычаю, исполнял церковное заграничное послушание, он брал в поездки запасные Святые Дары и ежедневно причащался. Врачи не скрывали от него опасности его заболевания, могущего повлечь в любой момент смерть. И частое причащение Святых Христовых Таин не было у митрополита данью страху перед возможной близкой смертью, а это было глубокое внутреннее проникновение в Тайны Евхаристии, это было его истовым стремлением пребывать в непрестанном единении с Тем, Кто сказал: «…сие творите в Мое воспоминание» (Лк. 22, 19) и Кто есть «…жизнь вечная» (1 Ин. 5, 20). К концу его земных дней в нем наблюдался какой-то процесс духовного преображения. Митрополит, не отходя от проблем современной церковной жизни, все больше и больше уделял внимания внутреннему деланию, много читал не для работы, а для пользы душевной. И замечательным был тот факт, что теперь в центре его духовной жизни была, как уже было сказано, Евхаристия. На протяжении многих лет при тяжелых заболеваниях владыка приступал к Таинству Елеосвящения. И любил повторять окружающим об ошибочно укоренившемся понятии среди верующих, что к Соборованию приступают только на пороге смерти.

Среди своих многообразных занятий владыка Никодим всегда находил время для того, чтобы быть в курсе епархиальных дел. Он посещал приходы своих епархий, входил в нужды приходского духовенства, знал хорошо не только священнослужителей, но и их семьи, был в курсе их семейных проблем и радостей. В праздник Рождества Христова и Пасхи в храмах его епархий всегда оглашались послания митрополита. Они были пространными и посвящались какой-то определенной теме. Эти послания появлялись в самый праздник или же в дни праздников. Они обычно рождались в предпраздничной атмосфере и несли на себе отпечаток живой веры и глубокого религиозного переживания митрополита. Владыка часто говорил, что он не может писать послания до наступления празднуемого события, которые он всякий раз духовно переживал, и иногда он почти под праздничный звон колоколов заканчивал последние правки своих приветствий. Первую седмицу Великого поста, Страстную и Пасхальную седмицы, предпразднство Рождества Христова владыка неизменно стремился проводить в своих епархиях: будь то Ярославль или Минск, а затем Ленинград и Новгород. Бывали случаи, когда это ему не удавалось, и от него тогда можно было слышать, что в связи с этим для него в духовном плане был потерян целый год.

В общении со своим епархиальным духовенством, да и с иными своими подчиненными владыка был прост и доступен, он часто обращался к людям «дорогой мой», и это обращение было одинаково и к прихожанину, и к церковному старосте, и к студенту-богослову, и к приходскому священнику. Его простота и доступность создавали домашний духовный климат между собеседниками и открывали души, сердца и помышления владыке митрополиту.

Помимо такой доступности, можно сказать, что митрополит Никодим и жил на виду у всех. Двери его келии как в Москве, так и в Ленинграде были всегда открыты, и даже в периоды инфарктных заболеваний он принимал посетителей и живо интересовался подробностями жизни Церкви. Говоря о церковности митрополита Никодима, я бы хотел упомянуть одну малую, но интересную деталь. Митрополит очень любил церковную одежду. Он часто повторял, что так привык к ней, что неловко чувствует себя в светском костюме. Со вступлением владыки Никодима в должность Председателя Отдела внешних церковных сношений 21 июня 1960 года совпало время оживления внутриправославных связей, начала подготовки Великого и Святого Собора Православной Церкви. Владыка митрополит был активным участником четырех Всеправославных совещаний, а также Межправославной комиссии по подготовке Святого и Великого Собора Православной Церкви. Здесь митрополит Никодим явил себя православному миру как богослов, обладающий энциклопедическим запасом знаний, мудро и смело смотрящий на проблемы Святого Православия. В православном мире митрополит Никодим снискал себе авторитет иерарха-богослова, с его оценками тех или иных событий и явлений в жизни современного Православия считались представители различных кругов братских Поместных Церквей. В течение ряда лет владыка возглавлял так называемую Родосскую комиссию в Русской Церкви, которая тщательно изучала весь список вопросов, определенный на первом Всеправославном совещании на острове Родос в качестве возможной программы будущего Собора. Завершив эту работу, владыка Никодим часто любил повторять: «Теперь Русская Церковь готова к Собору».

Нельзя не упомянуть о большом интересе митрополита Никодима к истории Церкви и, в частности, к истории Русской Церкви. В последние годы владыка преподавал в Ленинградской Духовной Академии историю Русской Православной Церкви, ее новейший период. Поистине, это был научный подвиг, который владыка совершал ради любви к Церкви. Разрозненность материалов, разноречивость оценок событий и личностей — все это усугубляло тяготы его труда. Владыка мечтал написать серьезный труд о данном периоде нашей церковной истории и много прилагал к тому усилий. Рассказывают, что уже почти накануне своей кончины, пребывая на лечении в пражской больнице в Чехословакии, митрополит Никодим просил ему искать в местных библиотеках книги по этому периоду, которые он затем внимательно читал и прорабатывал. Врачи запрещали ему много работать за столом, но он, как ребенок, прятал ручку и бумагу и вечерами подолгу сидел над принесенными ему книгами. Когда его спрашивали: «Владыка, зачем вы это делаете?» — он отвечал: «Как же? Ведь я же профессор, и меня ждут лекции, я должен давать новый материал, я не могу повторяться перед студентами». В течение ряда лет владыка собирал материалы Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917—1918 годов и хотел написать об этом еще один труд. Он при этом говорил, что материал этот не изучен и ему особенно интересно этим заняться.

Еще с юных лет митрополит Никодим иногда посещал в Рязани старообрядческий храм, расположенный рядом с православным. С тех пор он показал себя как друг старообрядцев, относясь к ним с уважением и высоко ценя нашу древнюю церковную культуру, которую так бережно сохранили старообрядцы. Упоминая об этом, я прежде всего думаю о тех инициативах, которые предпринял владыка на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1971 года по отмене клятв на старые обряды. Владыка никогда не мог спокойно говорить о разделении русских православных людей, случившемся при Патриархе Никоне. Со всею открытостью христианского сердца он шел на контакты со старообрядцами. Деятели старообрядчества также с братской теплотой относились к митрополиту Никодиму, видя в нем иерарха широкой души, знающего и тонко понимающего историю русских церковных разделений. Митрополит Никодим глубоко переживал и остро чувствовал пагубность расколов христианского мира. Воистину, завет Христов «Да вси едино будут» (Ин. 17, 21) постоянно звучал в его душе и побуждал его к самому активному поиску путей восстановления Богом заповеданного единства. Как-то покойного владыку спросили, кто он в христианской экумене — оптимист или пессимист? Он ответил: «Я — реалист». Да, в экуменическом делании митрополит Никодим был убежденным реалистом, он полностью понимал, сколь тяжелы разделения, владеющие христианами, сколь велики усилия, которые нужно приложить, чтобы преодолеть их. Митрополит Никодим неустанно созидал здание современного экуменизма, твердо веря в неложность слов Христовых о единстве всех его последователей. Вот этот непоколебимый христианский реализм иерарха, отдавшего многие силы экуменическому движению, снискал ему признательность и глубокое уважение во всем христианском мире. Но не нужно думать, что все это были лишь личные инициативы владыки митрополита. Да, он умел смотреть на много лет вперед и ясно чувствовал потребность сегодняшнего церковного дня. Но все это он делал в единстве с волеизъявлением всей нашей церковной Полноты, докладывал на заседаниях Священного Синода о всех своих экуменических шагах и деяниях. Владыка как христианский реалист трезво смотрел на требования современной жизни и от имени Церкви стремился ответить на встающие перед ней проблемы. И в этих вопросах — будь то решения экуменического порядка, двусторонние и многосторонние контакты с другими неправославными Церквами, миротворческое служение, практический диалог Церкви с нашим обществом — во всем и всегда сказывалась его мудрая дальновидность иерарха, действительно знающего и умеющего держать руку на пульсе современной проблематики не только Церкви, но и общества в целом.

Многие в своих воспоминаниях указывают о чувстве юмора, который был присущ владыке Никодиму. Это было действительно так. Я бывал очевидцем, как в перерыве между сложными и порой эмоциональными официальными переговорами или собеседованиями владыка любил рассказать или услышать веселую историю, и в этот момент его можно было видеть смеющимся, на время забывающим свои заботы и создающим братскую атмосферу между людьми — порой такими разными. Расскажу такой эпизод. У митрополита Никодима были дружеские отношения с митрополитом Халкидонским Мелитоном из Константинопольского Патриархата, который также обладал чувством юмора и понимал шутки. В Турции есть газета, в которой печатают юмористические рассказы, и главный герой там — Пертык. И всякий раз, встречаясь с владыкой Никодимом, митрополит Мелитон рассказывал что-нибудь новое об историях Пертыка. Вспоминаю визит в Истамбул Святейшего Патриарха Пимена в октябре 1977 года. В аэропорту встреча, идет оживленная беседа, у всех приподнято-торжественное настроение, присущее высокому моменту. Встречавший митрополит Мелитон, на котором тогда лежали заботы по визиту Московского Патриарха, — буквально как «натянутая струна». И в этот момент митрополит Никодим говорит ему, что необходимо срочно обсудить один конфиденциальный вопрос. Митрополит Мелитон понимающе кивает и с озабоченным лицом вместе с владыкою Никодимом удаляется в противоположную часть зала. И вдруг оттуда раздается громкий смех двух иерархов. Оказывается, владыка Никодим в этот момент спросил его: «Приехав в Турцию, я в первую очередь хочу узнать, как поживает Пертык?!» И это сразу создало между русскими и греческими братьями во Христе непринужденную теплую атмосферу.

Неполным был бы портрет митрополита, если не сказать о его любви к Родине. Патриотизмом было проникнуто все его служение Русской Православной Церкви и нашему Отечеству. Владыка любил повторять, что патриот не тот, кто на всех перекрестках, бия себя в грудь, говорит о своем патриотизме, а патриот тот, кто делом служит своему Отечеству. Такое служение, исполненное искреннего патриотизма, снискало ему заслуженный авторитет как среди людей церковных, так и нерелигиозных, как у нас на родине, так и за ее пределами. И совершенно справедливо поэтому на отпевании владыки Высокопреосвященный Иоанн, кардинал Виллебрандс, сказал: «Он не только познакомил нас со своей Церковью, но, поскольку он глубоко любил свою родину, он познакомил нас еще больше с русским народом и его душой». Его интерес к жизни своей страны всегда носил самый живой, глубокий и деятельный характер. Митрополит Никодим был прекрасным знатоком отечественной истории. Когда у него были короткие передышки от работы, он ездил по стране, и эти поездки для его спутников превращались в увлекательнейшие лекции по истории нашего Отечества и родной Церкви, которую он знал и любил. Любил он и Ленинград. Восхищался его церковной и гражданской историей, радовался, что он митрополит этого славного города.

В связи с этим мне вспоминается, как примерно через два-три года после его назначения на Ленинградскую кафедру он, приехав однажды из Москвы в Ленинград, шел по перрону вокзала и какие-то прохожие, увидев его, сказали: «Это наш митрополит». Он потом с детской радостью повторял, что, видимо, к нему в Ленинграде привыкли и называют своим.

Никогда не угасала в душе митрополита и любовь к родным рязанским местам. До последних дней владыка сыновне нежно любил родной ему рязанский край. Несколько лет подряд он буквально урывал время, чтобы съездить в Рязань и полюбоваться весенним разливом Оки. Часто гуляя по Рязанскому Кремлю, он не переставал восхищаться с какой-то детской непосредственностью красотой любимой им Рязани и мечтал о времени, когда в величественных соборах Рязанского Кремля возобновятся богослужения.

Владыка находил время интересоваться современными литературой и киноискусством и, конечно, был в курсе мировой политики. Его интересы не ограничивались историей нашей страны, но простирались также на музыку, живопись. Его жажда знаний, его любознательность во всех областях, где мог проявляться гений человека, были безграничны. Буквально накануне смерти, будучи в Риме, он провел много времени в одном из римских музеев, о котором с восторгом рассказывал мне в своем последнем телефонном разговоре, делясь впечатлениями о виденном. Когда приехала в Рим делегация нашей Церкви после кончины владыки, то священник, который сопровождал владыку в качестве гида в этом музее, говорил мне: «Мы пробыли в музее больше трех часов. Владыка ходил, рассматривал все, удивлялся, почему до сих пор он не знал об этом музее, но, видимо, очень плохо себя чувствовал. Он много раз принимал нитроглицерин, его лицо иногда становилось серым. Но интерес к музею, кажется, давал ему возможность забыть, что он в теле, что он имеет недуги, и он не выходил долго из музея». Рассказывают также, что буквально в последние часы пребывания в Праге в 1978 году, где он был на лечении, он осматривал регалии чешских королей, которые только что были открыты для осмотра посетителями. Сопровождавшие его лица по-человечески боялись за него, но он, казалось, не чувствовал своего недуга, влекомый жаждой новых знаний, и медлил покинуть этот музей, как мне говорил очевидец, даже опаздывая на самолет. Он как будто чувствовал, что его жизнь будет непродолжительной, и стремился многое познать, успеть сделать как можно больше.

Человек живой и крепкой веры, перенесший в последние годы несколько инфарктов и серьезных операций, он с христианским смирением и благодушием смотрел на свои недуги как посылаемые от Бога испытания, приводящие к духовному совершенствованию и очищению. Даже в этот период жизни, когда его оставляли физические силы, он не прекращал своей многотрудной деятельности вплоть до последнего вздоха, по совести исполнял свой долг в служении Святой Церкви, пламенел горячей любовью ко Христу, проницательно и мудро осуществлял свое многообразное служение, увлекая и зажигая своим примером и собратьев по епископату, и юные души тех, кто лишь начинал еще свое пастырское служение.

Как-то, делясь мыслями о своем жизненном пути, владыка Никодим говорил мне, что если Бог даст достигнуть ему старости, когда он уже не сможет активно трудиться для блага Церкви, он направится доживать свой век на Афон… Но Господь судил иначе. Почти через два десятилетия после кончины владыка Никодим и сейчас предстает предо мной как архипастырь железной воли.

15 октября 1979 года в Троице-Сергиевой Лавре широко и торжественно отмечался юбилей — 50-летие со дня рождения приснопамятного митрополита Никодима, дожить до которого ему не было суждено.

Выступая перед его участниками, я огласил письмо, направленное на мое имя владыкой митрополитом Алексием (ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси), который в это время направлялся на остров Крит во главе делегации Русской Православной Церкви для участия в Ассамблее Конференции Европейских Церквей. В письме, в частности, говорилось: «Господь не судил почившему архипастырю владыке митрополиту Никодиму дожить до своего пятидесятилетия, но то, что им сделано, хватило бы на несколько пятидесятилетий человеческой жизни… Душой буду с вами, потому что в такие дни особенно остро чувствуется тяжесть утраты, которая посетила нашу Церковь и всех, кто начинал свою деятельность под его руководством и началом, кто от его святительских рук принял благодать архиерейской хиротонии, кто пользовался его любовью, советом и руководством».

Лучшие слова трудно найти! На этом и закончу свои размышления и воспоминания. Хочу только привести в заключение один разговор с владыкой Никодимом.

Однажды, за несколько лет до своей кончины, митрополит Никодим сказал мне, что он хотел бы, чтобы на его надмогильном кресте были написаны слова: «Господи, аз яко человек согреших, Ты же, яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея. Иисусе, Боже сердца моего, прииди и соедини мя с Собою навеки». Я замечал, как в последние годы своей жизни владыка с особым чувством произносил эти молитвы, коленопреклонно молясь у Святого престола всякий раз во время совершения Божественной литургии перед причащением Святых Христовых Таин. Убежден, что через эти мысли он выражал тогда глубокое смирение перед Богом, чувство своего личного недостоинства, искреннее сознание, что как человек он нуждается в Божием милосердии и что самое большое желание его сердца — соединиться в вечной радости со своим Спасителем и Господом Иисусом Христом. Именно по воле почившего архипастыря эти молитвенные слова высечены на мраморном кресте над его могилой.

Воистину, «благословен человек, который надеется на Господа, и которого упование — Господь» (Иер. 17, 7).

+ ЮВЕНАЛИЙ,
Митрополит Крутицкий и Коломенский
1997 год