13776 работ.
A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z Без автора
Митрополит ФИЛАРЕТ: «Когда он молился, служил, произносил проповедь, он питался этим “кислородом вечности”, который существует только в Церкви за богослужением. Это видели все, и кто имел чувство привязанности к богослужению, подражали ему».
Митрополит Никодим… Большая личность, простой человек, доступный всем. Монах, возлюбивший Церковь до самопожертвования и в служении своем всю свою жизнь без остатка отдавший Церкви.
При наречении во епископа Подольского 9 июля 1960 года архимандрит Никодим в своей речи пред лицом святителей Божиих и всех молившихся о нем в храме Троице-Сергиевой Лавры вспомнил слова пророка Иеремии: «О, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод». «Но я помню, — продолжил тогда
Все мы, тогда — молодые студенты Духовных школ, служители, на которых он обратил свое внимание и которые стали затем епископами,
Я помню владыку
Впоследствии, за три года своего пребывания в Миссии (два из которых он исполнял послушание ее начальника) игумен, а затем архимандрит Никодим сразу вызвал глубокую симпатию к себе со стороны иерусалимлян-греков. Им было очень приятно, что молодой русский монах довольно хорошо изучил греческий язык и свободно общался с ними, впитывая огромный опыт Греческой и Иерусалимской Православных Церквей, накопленный в Святой Земле. Все весьма скоро увидели в нем человека с широко открытой душой, особо возлюбившего Церковь и ее богослужение. Поэтому о нем и доселе помнят в Иерусалиме, который он еще не раз посещал уже как епископ, Председатель Отдела внешних церковных сношений, а также сопровождая Святейшего Патриарха в его паломничестве.
Начиная уже с тех лет первого зарубежного служения, Никодим, как тепло называют его в Иерусалиме, опуская по местной традиции звания, титулы и сан, своим трудом и искренней любовью стяжал хранимую по сей день самую добрую память о себе во всех православных и инославных церковных кругах.
Те, кто работал и общался с владыкой, всегда видели в нем иерарха, который ради Церкви Христовой жертвовал собой, не думая о том, что и как будут говорить о нем. Он твердо знал, что вся его деятельность направлена на пользу Церкви. И он служил этой пользе, ибо имел о ней глубокое сердечное рассуждение и духовное понимание. Ради нее он трудился на всяком поприще сверх меры своих телесных сил.
Это факт, в котором я убежден. В свое время я сам загорелся этим огнем его сердечной горячности, любви и жертвенного служения.
Наша вторая встреча с приснопоминаемым владыкой Никодимом случилась довольно скоро. Он стал тогда уже архимандритом, начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. К тому времени я был иеродиаконом Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Здесь, в обители Преподобного Сергия, мы познакомились поближе. Расспросив меня, архимандрит Никодим узнал, что я ношу фамилию семьи Вахромеевых из Ярославля. А в этом городе он нес в свое время священническое пастырское служение и полюбил ярославскую землю, сам будучи сыном земли рязанской. Позднее, когда ему приоткрылась вся история нашего рода, он при встречах расспрашивал меня уже более подробно.
И вот в начале лета 1960 года, в один из своих приездов в обитель уже в качестве заведующего канцелярией Московской Патриархии и заместителя Председателя Отдела внешних церковных сношений митрополита Николая (Ярушевича), архимандрит Никодим вдруг посетил мое монастырское жилище. «А я, — говорит, — зашел посмотреть, где ты живешь, где твоя келия в Лавре».
Жил я тогда на третьем этаже монашеского корпуса. Конечно, я был смущен этим посещением, неожиданным и высоким для меня, простого иеродиакона. Взглядом своим он окинул мою келию: «Чем занимаешься? Какая тема твоего диплома?» В то время я работал над эпистолярным наследием святителя Филарета (Дроздова)…
Во время беседы я получил благословение быть в составе делегации на первом христианском конгрессе в Праге, который предстоял спустя год летом 1961 года. То была первая молодежная группа нашей Церкви, выезжавшая за рубеж, и подготовка к подобной поездке продолжалась в те времена весьма продолжительное время. Впоследствии, когда я закончил Академию, был рукоположен в иеромонаха и исполнял обязанности помощника и старшего помощника инспектора, у нас с владыкой Никодимом неоднократно бывали разговоры на предмет разных командировок за рубеж. Но я, как домосед, любивший уже возложенное на меня послушание, бывал несговорчив и не соглашался с предложениями владыки, которые, впрочем, всегда были искренними, а подчас и весьма настойчивыми. В частности, были предложения отправиться на послушание в Святую Землю… Но я робел. Действительно, искренне робел перед столь ответственными послушаниями и просил благословения исполнять те обязанности, которые уже были возложены на меня в Московской Академии и в Лавре.
Итак, через несколько дней после этого визита я узнал о предстоящей хиротонии архимандрита Никодима во епископа Подольского, викария Московской епархии, и о назначении его Председателем ОВЦС.
На следующий день по епископской хиротонии владыки Никодима за его первым самостоятельным архиерейским богослужением мне выпала честь быть старшим диаконом. Со мной тогда служил иеродиакон Макарий (Васькин), мой товарищ по Академии. Тогда я впервые увидел и убедился в том, насколько владыка Никодим любил богослужение. Он превосходно знал не только порядок службы и церковный устав, но практически наизусть помнил весь месяцеслов! Святых любого дня, о каком бы его ни спросили, владыка перечислял по памяти. С ныне здравствующим архиепископом Брянским и Севским Мелхиседеком (Лебедевым) они часто соревновались в знании церковного Устава, месяцеслова, различных праздничных стихир. Позже я был свидетелем этих братских соревнований в Серебряном Бору.
Спустя год во время работы того самого первого христианского конгресса покойный ныне отец Алексий Остапов привез в Прагу постоянному члену Священного Синода епископу Подольскому Никодиму указ о том, что он возведен в сан архиепископа.
Владыка быстро продвигался по служебной иерархической стезе: епископ Подольский, потом — архиепископ Ярославский. И вот во время очередного пребывания в Лавре в первых числах августа 1963 года он меня спросил: «А давно ли ты был в Ярославле, на родине отцов?» Я говорю: «К стыду моему, владыка, я до сих пор никогда не был в Ярославле». «Ну, — говорит, — это непростительно! Готовься: сегодня же едем в Ярославль. Я улажу с начальством этот вопрос». Я быстренько собрался, и вместе с ним в машине мы проследовали в Ярославль. Там его встречал секретарь епархии игумен Мелхиседек, а в архиерейском кабинете для владыки Никодима был приготовлен белый митрополичий клобук, который Его Высокопреосвященству и был вручен.
…А я и не знал, что в тот вечер, когда владыка пригласил меня в Ярославль, он был назначен Председателем Комиссии Священного Синода по вопросам христианского единства и удостоен сана митрополита. Спустя три дня владыка получил назначение на Минскую кафедру, где пробыл три месяца перед своим назначением в Ленинградскую епархию.
В Ярославле я, будучи к тому времени игуменом, сослужил владыке Никодиму Божественную литургию, после которой мы вместе объехали старинные городские кладбища. Я тогда впервые увидел могилы своих предков…
Владыка каждый год приглашал меня на Актовый день Ленинградских Духовных школ от Московской Академии. Тогда в разговорах он высказывал намерение видеть меня ректором Ленинградской Духовной Академии и семинарии. И хотя это не исполнилось, викарием Ленинградской епархии я все же был более полугода. В этот период я познакомился с нынешним митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом, тогда — Володей Гундяевым, иподиаконом и келейником владыки Никодима.
В 1965 году на Сергиев день 8 октября состоялось заседание Синода, на котором был положительно рассмотрен рапорт митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима и вынесено решение о моей епископской хиротонии и назначении епископом Тихвинским, викарием Ленинградской епархии.
Хиротония была организована владыкой очень торжественно. Он пригласил моих родных: отца и мать, сестру с мужем и племянником… В этот день 24 октября 1965 года в Ленинград прибыло много гостей; все было очень торжественно, искренне и радостно.
Как правило, владыка Никодим недолго изучал людей. Он умел рассмотреть некую глубинную суть того или иного человека и в большинстве случаев не ошибался в людях. Если когда-нибудь у него и бывали такого рода ошибки, то таковыми они могут казаться лишь с нашей человеческой точки зрения, ибо с точки зрения Промысла Божия подобных ошибок не бывает.
Владыка искал молодых людей, и, я думаю, высокая честь была оказана Божественным Провидением тем, кто попадал в поле его зрения и в поле его сердца, потому что он многое чувствовал, привлекая людей к себе… А вернее, не к себе он привлекал, а к церковному делу. Ведь с ним работали не только такие, которые как бы нравились ему лично, но и те, в ком он просто видел людей, способных принести определенную пользу.
Митрополит Никодим любил молодежь и дерзал привлекать ее к церковной ответственной работе. Наверное, потому, что был молод сам и сознавал, что без притока новых, молодых сил Церкви действительно придется очень трудно.
Начиналась новая и очень непростая эпоха: 1961 год, вступление Русской Православной Церкви во Всемирный Совет Церквей, усиление хрущевских «заморозков» в отношениях государства и Церкви. Конечно, нужны были молодые силы. Многие говорят и пишут, свидетельствуя, что он был первым иерархом в Русской Православной Церкви, который начал смело и активно привлекать церковную молодежь к исполнению весьма ответственных послушаний.
Вскоре после епископской хиротонии Его Высокопреосвященство вручил мне грамоту, перечислив в ней мои обязанности как викария, которые я старался в строгости соблюдать. У меня остались самые светлые воспоминания об этом полгоде на Ленинградской кафедре в качестве викарного епископа. Высокопреосвященный Никодим сам решал все вопросы управления, а я местоблюстительствовал во время его отсутствия. Порою приходилось долгое время оставаться без него… Всякий раз, когда правящий архиерей возвращался из Москвы, я смиренно докладывал ему о происходивших в епархии событиях, а он очень тактично, деликатно, просто и откровенно подсказывал, как надо себя вести в тех или иных обстоятельствах. При этом он выказывал по отношению ко мне и моим самостоятельным действиям полное доверие. Мы все — я говорю «мы», потому что был первым викарием Ленинградской кафедры, но после меня были еще многие — чувствовали его простоту, открытость и в то же время принципиальность и требовательность в его отношении к тому, как мы несли свои послушания и совершали богослужения. Это была хорошая школа. То, что было воспринято мною в те короткие месяцы, остаются по сей день моим правилом служения: от устава службы до управления епархией.
Владыка был очень прост в отношениях с людьми. Он принимал всех, оказывая всем равное уважение. Когда он присутствовал в епархии, то более всего ждал тех минут, когда будет в храме вместе со своей паствой во время молитвы, служения, проповеди. Во время богослужений и в процессе разных административных встреч он отдавал всего себя совершению исполняемого дела — от беседы с Богом в молитве до тонкого дипломатического разговора или сложной богословской дискуссии.
Богослужение было тем единственным моментом его жизни, когда он принадлежал только Богу и самому себе. Когда он молился, служил, произносил проповедь, он питался этим «кислородом вечности», который существует только в Церкви за богослужением. Это видели все, и кто имел чувство привязанности к богослужению, подражали ему.
Требовательность к совершению богослужений была у него очень высока: он буквально «пробудил» духовенство Ленинградской епархии. Конечно, владыка мечтал о возвращении Церкви многих памятных храмов его кафедрального города и особенно — Свято-Александро-Невской Лавры, Тихвинского монастыря…
Будучи на Ленинградской кафедре, митрополит Никодим очень много внимания уделял Духовным школам. Он организовал учебу семинаристов за рубежом — в Афинах и в Риме, узрел и привлек к работе таких личностей, как отца Ливерия Воронова, владыку Михаила (Мудьюгина), профессора Димитрия Петровича Огицкого, отца Виталия Борового и многих иных. В то время все в Церкви приходило в движение: в Ленинград и в другие духовные центры направлялись целые потоки делегаций, организовывались одна за другой различные богословские встречи, консультации, собеседования. Это активизировало деятельность не только Ленинградских, но и Московских духовных школ. Вся наша отечественная богословская мысль возродилась именно благодаря подготовке к богословским собеседованиям и конференциям, на которых нужно было свидетельствовать о Православии. Эта же причина заставила нас обратиться к святоотеческому наследию и нашему отечественному богословию конца прошлого — начала нынешнего века. Это сокровище премудрости и святости сегодня не менее современно и является естественным и необходимым фундаментом нынешнего богословского знания. Одним из следствий этого подъема стало, в частности, то, что в духовных школах начали выдвигаться близкие к жизни темы научных работ.
Возвращаясь из поездок, владыка всегда привозил с собой в Ленинград каких-нибудь интересных гостей, с которыми часто и много общался. Для них составлялись весьма насыщенные программы, их сопровождали не менее интересные люди, и такое общение всегда было взаимно обогащающим. Сам он очень любил беседы с мудрыми людьми. Был такой церковно-общественный деятель Александр Львович
Когда 14 мая 1966 года я получил определение Священного Синода о моем назначении епископом Дмитровским, ректором Московской Духовной Академии и семинарии, и готовился отбыть в Сергиеву Лавру ко дню Святой Троицы, владыка Никодим сказал: «Ну что ж, мои планы не осуществились, но я рад, что ты возвращаешься в свою родную школу. Ты ее любишь, я знаю. Тебя там тоже любят, так что никаких проблем не будет. Езжай с Богом!» Я очень оценил то, что он не удерживал меня и на заседании Синода не отвел мою кандидатуру на должность ректора. Он знал, где я, скажем так дерзко, принесу больше пользы и как бы «пожертвовал» своим помощником, отпустив меня в «alma mater».
Однако спустя семь месяцев Председатель ОВЦС митрополит Никодим настоятельно потребовал, чтобы я был его вторым заместителем после владыки Ювеналия в Отделе внешних церковных сношений. И с 28 ноября 1966 года мы вновь работали вместе, а я при этом оставался ректором. Конечно, такое обстоятельство не позволяло мне выполнять обязанности второго заместителя в полную меру, и потому я чувствовал себя несколько неловко. Ведь Академия и семинария — это весьма большая и ответственная нагрузка, предполагающая массу мероприятий общественного характера, так что я года
Владыка Никодим был мудрый человек. Я видел, присутствуя на некоторых встречах в Совете по делам религий, сколь искренне и открыто говорил он о Церкви и ее значении в обществе. Говорил, может быть, даже неприятные для слушающих вещи, но всегда делал это открыто.
Тогда я для себя сделал вывод и принял его как правило: долг священнослужителей, поставленных на должности, контактирующие с государственной властью — показать значение Церкви в жизни общества и в жизни страны, убедить собеседника, что Церковь — это не «контрреволюция», что Церкви не свойственны никакие политические маневры, что Церковь хочет и должна заниматься только своим благословенным делом. Ну, а государственной стороне во все времена истории было всегда весьма желанно привлечь Церковь для подкрепления своих позиций и оправдания своих целей. Вот здесь как раз и заключалась мудрость пастыря стада Христова, чтобы не увлечься, но всегда держаться «золотой середины» в отношениях с властями. Митрополита Никодима государственные мужи всегда очень уважали и ценили за здоровый «мужицкий» ум. В свою очередь, владыка Никодим, безусловно, был гибкий и дальновидный тактик: он контролировал течение дел и событий и многое, многое предвидел.
Пребывая долгое время на посту Председателя ОВЦС, митрополит Никодим никогда не ослаблял своего попечения о Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, где начиналось становление его внешнецерковной деятельности, богословским основанием для которой было его академическое кандидатское сочинение на тему по истории Русской Православной Миссии в Святой Земле. Но при этом митрополит Никодим был также первым служителем Русской Православной Церкви, который «пробился» на Афон. Это его несомненная заслуга. Ведь греческое правительство не пускало на Святую Гору советского гражданина, тем более — священнослужителя, которому, кроме этой инстанции, нужно было получить согласие Вселенской Патриархии и Афонского органа монашеского самоуправления. К тому же на Афоне всегда присутствовала и ныне присутствует определенная боязнь влияния русского, славянского монашества. Потому удавшаяся поездка владыки имела огромное значение как поклонение паломника-первопроходца, и впоследствии он очень много сделал для организации регулярных паломнических путешествий чад Русской Православной Церкви на Святую Гору.
Во времена нашей совместной деятельности мне особенно запомнились так называемые «Родосские» заседания, когда специально созданная Синодальная комиссия по изучению вопросов, выдвинутых на Святой и Великий Собор Православной Церкви, начинала свою работу весьма рано, а заканчивала столь поздно, что мы возвращались из Москвы в Лавру во втором часу ночи. К этой богословской работе были привлечены сильные кадры; все сто с лишним вопросов были изучены и по каждому приняты определения и рекомендации, которые Синод впоследствии утвердил. Владыка митрополит принимал в работе комиссии активнейшее участие, невзирая ни на какие обстоятельства, связанные со здоровьем. Как говорится, он работал «на износ».
…Весть о кончине митрополита Никодима застала меня в Западной Германии. 5 сентября я в качестве Экзарха после посещения Дюссельдорфской епархии возвращался самолетом в Западный Берлин, и едва вошел в квартиру, как раздался звонок из Дюссельдорфа: «Владыка, Вы слышали? Митрополит Никодим сегодня скончался!» «Как?!» «Он скончался в Риме во время аудиенции у папы…»
Из Москвы я получил лишь подтверждение: «Да… да… да…», — и тотчас вылетел в Москву, а затем в Ленинград для участия в погребении.
Фантазия журналистов и политиков работала тогда очень активно. Но надо было знать, что для митрополита Никодима, перенесшего несколько сердечных приступов и инфарктов, ни одна зарубежная поездка в то время не обходилась без осложнений. Однако несмотря ни на какие проблемы со здоровьем, владыка шел, летел, ехал для исполнения своего церковного долга.
Владыки Никодима не стало… Он отошел к праотцам. Наш же долг, по апостолу, помнить и поминать наставников наших. И я попытался рассказать о нем — хотя не очень полно и не совершенно, но с искренней любовью, молитвой и почитанием.
+ ФИЛАРЕТ,
Митрополит Минский и Слуцкий, Патриарший Экзарх всея Беларуси
1997 год
© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.