В сентябре 1978 года я находился в Риме в качестве гостя Римско-католической Церкви по случаю интронизации Папы Иоанна Павла I. Меня сопровождал протопресвитер Александр Шмеман. Мы присутствовали на интронизации вместе с Высокопреосвященным митрополитом Никодимом, который представлял Московский Патриархат и лично Святейшего Патриарха Пимена.

Когда представители Православных Церквей один за другим входили в папскую библиотеку для личной беседы с Иоанном Павлом I, мы все ожидали своей очереди. Передо мной в кабинет Папы вошел митрополит Никодим. После того, как он пробыл там несколько минут, мы вдруг увидели, как его секретарь (ныне архиепископ Новгородский Лев) выбежал из кабинета, схватил свой портфель и тотчас поспешно вернулся обратно. Именно тогда мы узнали о том, что с митрополитом Никодимом случился инфаркт и он ушел из жизни.

Двумя архитекторами автокефалии Американской Церкви были митрополит Никодим со стороны Русской Православной Церкви и отец Александр Шмеман со стороны Православной Церкви в Америке.

Дарование автокефалии Православной Церкви в Америке происходило в определенном политическом контексте. Однако неверно было бы сводить само это событие к тому контексту, в котором оно происходило: автокефалия сохраняет свое значение до сего дня, и мы должны ясно заявлять об этом.

Действительно, жизнь и свидетельство Православной Церкви происходят в различных политических и исторических контекстах, которые оказывают влияние на события и в рамках которых совершается дело Церкви. Контекстом дарования автокефалии Православной Церкви в Америке было существование тоталитарного советского режима, который ставил своей целью полное искоренение религиозной веры. Другой аспект исторического контекста того времени — «холодная война», в которой Америка и Советский Союз были конфликтующими сторонами. Хотя именно в этом контексте Русской Православной Церковью была дарована автокефалия Православной Церкви в Америке, значение этого события гораздо глубже.

У архитекторов американской автокефалии было четкое видение миссии Православия в мире. Они понимали, что жизнь Православия требует как верности Священному Преданию, так и способности ответить на вызовы нового времени. Миссионерская деятельность Православной Церкви в Северной Америке, начавшаяся в 1774 году на острове Кадьяк (Аляска), явилась ярким примером того, как Православная Церковь, оставаясь верной своему призванию свидетельствовать о жизни, учении, смерти и воскресении Христа, способна быть динамичной в миссии и служении. Автокефалия Православной Церкви в Америке стала результатом живого преемства Святого Православия в его миссии в Северной Америке.

С радостью и великой благодарностью вспоминаю я ныне покойного митрополита Никодима — человека, обладавшего динамизмом и видением, архитектора автокефалии Православной Церкви в Америке — по случаю 20-летия со дня его кончины.

Предлагаемые вниманию читателя размышления были написаны в 1990 году по случаю 20-летия автокефалии и прочитаны в Свято-Владимирской семинарии 31 января 1990 года в качестве лекции памяти отца Александра Шмемана. Русский перевод этой лекции я посвящаю памяти митрополита Никодима.

Для начала скажу несколько слов о том, что означает слово «автокефалия». Буквальное значение греческого слова «автокефалия» — «самовозглавление», или «самоуправление». Православная Церковь в Америке стала автокефальной 10 апреля 1970 года, когда официальное провозглашение автокефалии (Томос об автокефалии) было утверждено Священным Синодом Русской Православной Церкви. Церковь, основанная в 1794 году как миссия Русской Православной Церкви в далекой Аляске, была провозглашена «независимой и самоуправляющейся». В 1924 году из-за сумятицы, возникшей после русской революции, и из-за отсутствия связи с Русской Церковью, Митрополия (как ее часто называли в то время) на своем Соборе в Детройте провозгласила себя «временно самоуправляющейся». Но в 1934 году Русская Церковь объявила Митрополию раскольническим объединением ввиду того, что Митрополия продолжала оставаться временно автономной вопреки воле Русской Церкви, а также ввиду отказа с ее стороны подписать декларацию о лояльности советскому правительству. Автокефалия, полученная в 1970 году, исцелила этот разрыв с Русской Церковью, сохранив в то же время независимость и уникальность американской миссии и своеобразие Православной Церкви в Америке.

Смысл автокефалии остается для нас таким же, каким он был в 1970 году, когда наши епископы написали верующим Православной Церкви в Америке следующие строки:

«Сознавая себя Поместной Американской Церковью, наша Митрополия часто и открыто заявляла о своей вере в то, что Православие не может развиваться в Америке без единства и независимости… Сегодня, когда Матерь-Церковь, которая 175 лет назад открыла здесь свою миссию, торжественно признает нашу автокефалию, перед нами встают три задачи: а) объединения всех православных христиан Америки в одну Церковь; б) свободного свидетельства истинной христианской веры всему миру; в) духовного возрастания от силы в силу по молитвам преподобного отца нашего Германа Аляскинского».

Можно было бы процитировать гораздо больше текстов, относящихся к истории Православия на американском континенте и к нашей автокефалии, однако моей задачей не является подробный исторический анализ тех событий. В настоящей лекции я хотел бы лишь вспомнить и поразмышлять о некоторых событиях, которые привели к получению автокефалии, о ее прямых последствиях и о тех двадцати годах, которые протекли с тех пор. Я также скажу о том, в чем мы видим смысл автокефалии сегодня.

Я оказался вовлеченным в процессы, которые привели к дарованию автокефалии, с 1966 года, когда, будучи приходским священником, был вызван в Нью-Йорк и стал секретарем Высокопреосвященного митрополита Иринея. Работая с митрополитом Иринеем шесть дней в неделю, я имел возможность своими глазами наблюдать за теми шагами, которые предпринимались нами по мере того, как мы разрабатывали детали нашей автокефалии. Одной из моих обязанностей в качестве секретаря митрополита являлось ведение протокола на заседаниях Отдела внешних сношений. Я вспоминаю, как во время одной встречи, на которой присутствовали митрополит Никодим и отец Александр Шмеман, митрополит Никодим предложил начать переговоры по поводу потенциальной автономии нашей Митрополии. Отец Александр, который играл главную роль в артикуляции нашей позиции по вопросу об автокефалии, твердо ответил: «Нет, мы рассчитываем на большее». К концу переговоров митрополит Никодим согласился, что единственным решением для Американской Православной Церкви была автокефалия.

В начале 70-х годов в наш адрес выдвигались обвинения в том, что мы получили автокефалию поспешно и что переговоры велись за закрытыми дверьми. По моему мнению, эти обвинения необоснованны. Были переговоры и диалоги с другими Православными Церквами Америки, особенно в рамках основанной в 1960 году Постоянной Конференции Православных Епископов Америки (ПКПЕА), которая принимала в этом процессе активное участие. Во время переговоров об автокефалии президент и вице-президент этой организации (архиепископ Иаков и митрополит Филипп) получали своевременную и регулярную информацию о наших действиях.

Известно также, что отец Александр Шмеман всегда представлял Митрополию в ПКПЕА. Отец Александр, которому митрополит Ириней очень доверял и который прекрасно говорил как по-русски, так и по-английски, часто выступал в роли посредника между архиепископом Иаковом и митрополитом Иринеем (весьма редко изъяснявшимся на английском).

Отец Александр также пользовался большим уважением в Греческой Архиепископии Северной Америки. Непосредственно перед моей архиерейской хиротонией в 1967 году митрополит Ириней, архиепископ Иаков, отец Александр и я участвовали в Литургии Преждеосвященных Даров, во время которой архиепископ Иаков, по благословению митрополита Иринея, возложил на отца Александра старинный русский бриллиантовый крест в награду за его служение Православной Церкви на американской земле.

К сожалению, в то время ПКПЕА не могла действовать от лица всех православных Америки. Признавая это, отец Александр писал в 1976 году:

«Я никоим образом не хочу умалить значение выдающихся достижений ПКПЕА, особенно в течение первых десяти лет ее существования. Однако я должен указать на ее заведомую и „врожденную“ неспособность не только решить, но даже обсудить проблему единого Православия в Америке. Вскоре стало очевидно, что Матери-Церкви, на которых основывалась каноничность американских „национальных юрисдикций“ и от которых все они полностью зависели, были не только безразличны к тому, чтобы прояснить канонический статус Нового Света, но даже воспринимали саму дискуссию на эту тему как прямую угрозу их собственным интересам здесь».

Нет, автокефалия не была получена секретно или внезапно. Попытки Митрополии нормализовать свою двусмысленную каноническую ситуацию и способствовать достижению православного единства на американском континенте хорошо известны. Они были вполне открытыми. В 60-е годы было предпринято несколько попыток сближения с Матерью-Церковью, но все переговоры кончались ничем.

Когда эти диалоги о воссоединении с Русской Церковью оказались безрезультатными, были сделаны попытки урегулировать статус Митрополии через обращение к Вселенскому Патриархату, но и эти попытки получили отпор. В мае 1966 года отец Александр Шмеман отправился в Константинополь в составе делегации Митрополии. Там Патриарх сказал членам делегации: «Вы — русские, так что обращайтесь к своей Матери-Церкви, поскольку никто, кроме Русской Церкви, не может решить вашу проблему».

В следующем, 1967 году митрополит Ириней вторично попытался поднять вопрос об урегулировании статуса Митрополии во время своего визита в Константинополь, однако в последний момент ему было попросту отказано в аудиенции у Патриарха. Русские церковные общины в Западной Европе испытали то же самое, когда в 1965 году Константинопольский Патриарх распустил Русский Экзархат на том основании, что условия в Советском Союзе якобы стали «нормальными», и русские приходы на Западе должны были подчиниться Москве. Такое развитие событий глубоко разочаровало нас в Митрополии, потому что в течение многих лет Константинополь поддерживал нашу автономию перед лицом оппозиции со стороны Москвы.

Между прочим, моя епископская хиротония тоже стала источником трений между двумя Патриархатами. Весной 1967 года во время обеда после окончания Преждеосвященной литургии, митрополит Ириней через отца Александра спросил архиепископа Иакова, примет ли он участие в моей хиротонии и, если нет, пришлет ли он, по крайней мере, представителя. Архиепископ, к сожалению, не мог участвовать в богослужении, поскольку в его расписании на этот день (6 мая, суббота Светлой седмицы) были другие мероприятия, однако он прислал митрополита Силу, который тогда был епископом, в качестве своего представителя.

Получилось так, что в моей хиротонии приняли участие епископ Сила, представлявший архиепископа Иакова, и епископ Марк (Липа) из Албанской епархии — оба архиерея подчинялись Вселенскому Патриархату. После моего рукоположения Русская Церковь написала резкий протест в Константинополь по поводу его вмешательства во внутреннюю жизнь приходов, принадлежащих Московскому Патриархату. Хотя Митрополия не входила в юрисдикцию Русской Церкви, Русская Церковь претендовала на юрисдикцию в Северной Америке. Наши контакты с Греческой Архиепископией, а также с другими церквами-членами ПКПЕА вызывали негодование со стороны Русской Церкви. А в июне 1967 года, всего лишь через месяц после моей хиротонии, Константинопольский Патриарх приказал архиепископу Иакову разорвать евхаристическое общение с Митрополией.

Позднее конечно же именно Константинополь послал наиболее громкий протест против нашего сближения с Матерью-Церковью, когда это сближение, к которому они сами нас подталкивали, неожиданно оказалось многообещающим. В начале наших переговоров с Русской Церковью (а официально и по-настоящему они начались в 1969 году) не поступило каких-либо комментариев или жалоб со стороны других Поместных Церквей, ведь наши протоколы показывали, что предыдущие переговоры с Русской Церковью всегда заходили в тупик и обрывались. Но в 1969 году, когда оказалось, что Русская Церковь готова предпринять конкретные шаги для решения проблем Митрополии, на американскую ситуацию взглянули по-иному. Именно в этот момент Константинополь вдруг заявил, что Москва вообще не имеет права даровать нам автокефалию и что вопросы подобного рода должны обсуждаться грядущим Великим и Святым Собором. В конце концов Константинополь заявил, что автокефалию может даровать только Вселенский Патриархат, потому что, согласно 28-му правилу Халкидонского Собора, именно ему принадлежит юрисдикция над «варварскими землями».

Надо также отметить, что для Константинополя слово «автокефалия» подразумевало некий «империализм» и имело дурной оттенок: автокефалию понимали как попытку подорвать позицию других юрисдикций в Америке. Архиепископ Иаков в письме Патриарху Антиохийскому писал, что, получив автокефалию, Митрополия «будет оказывать давление на других, стремясь к тому, чтобы подчинить себе все Православные Церкви в Америке, когда только представится возможность».

Для Москвы дарование автокефалии не представляло подобных затруднений. Автокефалия была просто юридическим признанием того факта, что ее прежняя Американская епархия, основанная в 1794 году, стала тогда, в 1970 году, зрелой и самостоятельной Церковью. Другими словами, Москва рассматривала автокефалию как внутреннее дело Русской Православной Церкви.

Тем не менее — и это очень важно — Москва отказалась от своих канонических прав на Митрополию и передала их нам. Мы получили все права и прерогативы Московского Патриархата. Прежде дарования автокефалии Москва никогда еще не отказывалась от этих прав и в прошлом претендовала на полную юрисдикцию над Северной Америкой. Эти претензии были основаны на том, что до 1921 года Русская Церковь возглавляла единую Православную Церковь в Северной Америке. Только в 1921 году Греческая Архиепископия Северной Америки была создана архиепископом Афинским Мелетием (Метаксакисом), впоследствии Патриархом Константинопольским. Но до этого в Америке не было отдельных юрисдикций. Конечно, были приходы и епископы, обслуживавшие различные этнические группы (в том числе греческие приходы), но Церковь была канонически объединена под авторитетом одного русского епископа. Именно эту уже объединенную Церковь святитель Тихон в 1905 году представлял как имеющую право когда-нибудь получить автокефалию. Однако после русской революции, двух мировых войн и многих волн эмиграции ситуация изменилась коренным образом. В 1970 году печальная реальность множества юрисдикций была свершившимся фактом. Тогда, так же как и теперь, утраченное единство могло быть восстановлено только благодаря соглашению между всеми национальными Церквами Америки. Православная Церковь в Америке, безусловно, является преемником Американской епархии Русской Православной Церкви, однако настаивать на наших «канонических правах» было бы самонадеянно и нереалистично: такие претензии шли бы вразрез с требованиями любви и пастырского душепопечения.

Итак, вернемся к переговорам, которые привели к дарованию автокефалии. Первая встреча произошла в январе 1969 году в Нью-Йорке, вторая — 24—25 августа того же года в Женеве, а третья — 27—28 августа в Токио.

Делегацию Православной Церкви в Америке возглавлял архиепископ Киприан; членами делегации были отец Иосиф Пиштей (управляющий делами), отец Александр Шмеман, отец Иоанн Мейендорф и отец Иоанн Сквир. Русскую Церковь представлял митрополит Ленинградский Никодим, Председатель Отдела внешних церковных сношений. С 1963 года, когда он впервые посетил Америку и встретился с митрополитом Леонтием, митрополит Никодим был в Русской Церкви главным инициатором поиска путей нормализации отношений между нашими двумя Церквами и восстановления православного единства в Северной Америке. Переговоры по большей части были чрезвычайно трудными. «Они были иногда болезненными и не однажды оказывались на грани срыва, — писал отец Александр Шмеман. — И я должен сказать со всей ответственностью, что каждый раз переговоры спасало безраздельно искреннее желание митрополита Никодима не потерять возможность достижения согласия между нашими Церквами». На последних этапах подготовки к дарованию автокефалии митрополит Никодим получил статус полномочного представителя Русской Церкви с правом подписания соглашения от имени Патриарха Московского.

Одной из проблем, возникших в связи с автокефалией, был статус Православной Церкви в Японии. После Второй мировой войны Митрополия временно взяла Японскую Церковь под свое покровительство. В ходе переговоров об автокефалии стало ясно, что мы не могли претендовать на другую часть Русской Церкви: мы не хотели выглядеть «империалистами».

Напряженность также существовала между Митрополией и приходами Московского Патриархата в Америке. На всех переговорах мы имели дело прямо с Отделом внешних сношений Русской Церкви, а не с местными представителями Московского Патриархата. Местные представители были противниками всего происходившего процесса: они были уверены, что если кому и должна быть дарована автокефалия, то именно им.

Последняя встреча, на которой обсуждались условия дарования автокефалии, состоялась в Сайосете (Нью-Йорк) 31 марта 1970 года. Я был тогда епископом Аляскинским, но находился в Нью-Йорке, где участвовал в заседании Малого Синода. Меня попросили задержаться в Нью-Йорке на несколько дней из-за важных переговоров, которые должны были состояться. Я вспоминаю, как я заезжал за митрополитом Никодимом в гостиницу «Уолдорф Астория» и как подвозил его в Сайосет поздно вечером 31 марта для подписания договора об автокефалии. Поскольку следующий день был первым апреля, отец Александр Шмеман настаивал на том, чтобы договор был подписан именно 31 марта: ему пришлось объяснять митрополиту Иринею и митрополиту Никодиму, что подписание договора 1 апреля (в день, когда ничто не воспринимается всерьез) было бы неправильно воспринято американцами.

Статьи договора читались вслух и рассматривались обеими сторонами — страница за страницей. Поправки вносили как митрополит Ириней, так и митрополит Никодим. Затем каждая страница была подписана обоими митрополитами. Когда работа была завершена, нотариус заверил каждую страницу в доказательство подлинности документа. В заключение мы все вошли в домовый храм Преподобного Сергия Радонежского и совершили краткий молебен, возблагодарив Бога за все происшедшее. Был все еще вечер 31 марта.

Митрополит Никодим вернулся с текстом договора в Россию, где этот текст обсуждался Священным Синодом Русской Православной Церкви. Впоследствии мы узнали от нашего архиепископа Петра (Л’Юилье), что в обсуждении вопроса об автокефалии принял участие весь русский епископат: каждому епископу была послана телеграмма, в которой говорилось о том, что Московский Патриархат ведет переговоры с Митрополией и что Патриарх и Священный Синод ждут комментариев по поводу дарования автокефалии Митрополии. Архиепископ Петр, как он сам мне говорил, очень гордился тем, что принял участие в даровании автокефалии Американской Церкви, написав свое «да» на соответствующем документе.

После получения почти единогласной поддержки со стороны епископата, было созвано расширенное заседание Священного Синода, на котором, на основе договора от 31 марта, был выработан окончательный текст Томоса об автокефалии. 10 апреля его подписал блаженной памяти Патриарх Алексий I и все члены Синода.

Одновременно Патриарх Алексий подписал Томос об автономии Японской Православной Церкви. Епископ Владимир, возглавлявший Японскую Церковь, и сопровождавшая его делегация находились в Москве по этому случаю и получили Томос из рук Патриарха 12 апреля 1970 года. Епископ Владимир был затем возведен в сан митрополита. Тогда же Православная Церковь в России канонизировала святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского.

Через семь дней после подписания Томоса, в канун Лазаревой субботы, Патриарх Алексий неожиданно скончался. Ему было 93 года.

Митрополит Никодим позвонил нам в канцелярию, чтобы сообщить о смерти Патриарха и пригласить представителя нашей Церкви принять участие в погребении. Это было первым приглашением подобного рода с 1924 года, когда Русская Церковь объявила интердикт Митрополии. Встал вопрос: кто будет представлять Митрополию на похоронах? Митрополит Ириней сказал, что не поедет, потому что в свое время он бежал от большевиков. Вторым по старшинству епископом был архиепископ Чикагский Иоанн (Гарклавс), но он не хотел ехать, потому что его эвакуировали немцы из Риги во время Второй мировой войны. Оба архиерея опасались, что их задержат, арестуют по ложному обвинению и не позволят выехать. В конце концов было принято решение послать самого молодого епископа, уроженца Америки, возглавлявшего старейшую епархию.

Итак, мне позвонили в Ситку вечером Лазаревой субботы и сообщили, что я поеду в Москву на похороны Патриарха Алексия. Я сказал, что готов выехать с Аляски в Великий Понедельник. Мне сказали: «Нет, вы должны выезжать немедленно: похороны Патриарха состоятся в Великую Среду». Я вылетел из Ситки несколько часов спустя; поздно вечером прилетел в Анкоридж; в полночь вылетел из Анкориджа и прибыл в Сиэтл около трех часов утра в воскресенье утром. В восемь вылетел в Нью-Йорк, куда прибыл после обеда и сразу же из аэропорта отправился в Покровский Собор, расположенный в центре города, чтобы получить инструкции от митрополита Иринея.

Его инструкции были весьма сложными. В то время мы еще не были вполне уверены, подтвержден ли Синодом договор о даровании автокефалии Митрополии, мы даже не знали, как этот договор был воспринят в Русской Церкви. Митрополит Ириней сказал: «Постарайся узнать о Томосе об автокефалии. Если сможешь получить документ, привези его с собой». Я поговорил по телефону с отцом Александром Шмеманом, и он настоятельно просил меня убедиться в том, что Томос подписал сам Патриарх Алексий (мы ведь не знали даже, кто подписал Томос). Затем я отправился снова в аэропорт, без советской визы. Оттуда я летел в Москву через Лондон. В Лондоне была задержка, так что в Москву я прилетел с опозданием. В аэропорту «Шереметьево» мне пришлось стоять на «нейтральной полосе», пока мне делали визу. За стеклянной стеной я видел митрополитов и епископов, томившихся в ожидании и обеспокоенных. Только в понедельник после обеда все формальности были закончены. В ту ночь я спал очень крепко.

Похороны Патриарха были перенесены на Великий Вторник, 21 апреля, потому что в среду исполнялось 100 лет со дня рождения Ленина, и власти настаивали на том, чтобы к этому дню все было завершено. К тому же другие главы Церквей должны были вернуться домой к Пасхе. Члены Священного Синода совершили во вторник утром Литургию Преждеосвященных Даров в Троице-Сергиевой Лавре. В чине погребения, который был совершен сразу же после Литургии, участвовало все духовенство. На первом месте стояли главы Церквей, затем постоянные члены Священного Синода. Меня поставили сразу после них, а потом уже шли прочие архиепископы, епископы и священники. К тому времени я знал, что хотя автокефалия еще не была официально дарована, Томос уже был подписан. Некоторые греческие епископы недовольно перешептывались, но Русская Православная Церковь была непреклонна: «Это место для американского епископа».

Митрополит Никодим уговорил меня остаться в Ленинграде на Пасху, что дало мне возможность поговорить с ним подробнее о разных вещах, в том числе об автокефалии. Он объяснил мне, что Священный Синод с большим трудом решился на автокефалию. По-прежнему оставалось много предрассудков и недоумений в связи с односторонним провозглашением автономии Митрополией в 1924 году. Как объяснил мне митрополит Никодим, когда он представлял вопрос об автокефалии в Синоде, была довольно сильная внутренняя оппозиция; однако когда он предложил на обсуждение различные варианты выхода из кризиса, все согласились с тем, что автокефалия была наиболее приемлемым решением. «Понятно, — объяснил он, — что автокефалия не решает всех проблем, но, по крайней мере, она дает Церкви стабильность».

Учитывая политическую ситуацию в Советском Союзе того времени, я поражаюсь тому, что автокефалия вообще была дарована. Как Русская Церковь добилась этого, как велись переговоры с Советом по делам религий при советском правительстве — об этом я не спрашивал. Поскольку официальное вручение Томоса еще не состоялось, я предпочитал вовсе не касаться этих больных вопросов. Мы знали, что Русской Церкви для того, чтобы даровать автокефалию Митрополии, пришлось преодолевать сопротивление со стороны государства. Мы благодарны за то, что его удалось преодолеть. По моим предположениям, Совету по делам религий указали на то, что в Америке останутся приходы Московского Патриархата и что таким путем Русская Церковь будет иметь все основания сохранять свое присутствие в Америке и посылать официальные делегации в Соединенные Штаты. Присутствие Патриархии в Америке было, по-видимому, достаточным аргументом для тех лиц в советском правительстве, которые были бы против автокефалии, если бы последняя означала отказ от всех патриарших приходов в Америке.

Я вернулся из России, не привезя с собой Томос, как того желал митрополит Ириней. Русская Церковь хотела обставить дарование автокефалии с максимальной торжественностью. Мы весьма опасались того, что из-за траура по Патриарху Алексию, объявленного Русской Церковью, вручение Томоса будет отложено. Однако митрополит Пимен был избран Местоблюстителем, и именно от него предстояло нам получить документ, подписанный покойным Патриархом Алексием.

Я прилетел на Аляску после Пасхи, в Неделю о Фоме. Две недели спустя, 15 мая, я вновь прибыл в Нью-Йорк, чтобы возглавить делегацию, которая отправлялась в Москву для получения Томоса. В делегацию были включены отец Даниил Губяк, отец Иоанн Сквир, отец Иоанн Нехребецкий, отец Иоанн Туркевич (сын митрополита Леонтия), Стефан Копестонский (издатель газеты «Православная Церковь») и Константин Каллаур из Отдела внешних сношений Православной Церкви в Америке. Посол США в СССР Дж. Бим и секретарь посольства присутствовали на церемонии вручения. Официальное вручение состоялось в патриаршей резиденции. После приветствия митрополита Пимена и моего ответа мы все вошли в домовый храм и отслужили благодарственный молебен перед Владимирской иконой Божией Матери, которой посвящена церковь.

Этот благодарственный молебен не был лишь одной из формальностей по случаю описываемого события. Мы действительно воспринимали автокефалию как дар. Никто не ожидал этого. Да, мы трудились для автокефалии, но мы хорошо помнили, как много раз во время переговоров с Русской Церковью мы были на грани прорыва, а потом все разваливалось. Теперь же автокефалия была дарована. Мы приняли ее как Божий дар, как новую ответственность. Так писал об этом отец Александр Шмеман, так думало и большинство епископов. Мы приняли автокефалию как дар Божий нам.

Привезя домой Томос, я вернулся на Аляску, где проводил спокойную жизнь вдали от тех споров, которые всколыхнули всю православную Америку после дарования автокефалии нашей Церкви. Лишь в 1973 году я был переведен в Питтсбург.

Автокефалия, дарованная Митрополии, привела ПКПЕА в замешательство. Церкви, входившие в эту организацию, не знали, как относиться к нам. Это тяжело отразилось на взаимоотношениях между православными клириками по всей стране.

Нам пришлось также противостоять обвинениям со стороны Русской Зарубежной Церкви, которая заявила, что мы приняли автокефалию из рук большевиков и взамен согласились не критиковать советское правительство.

Отец Александр Шмеман, отец Иоанн Мейендорф, отец Георгий Бенигсен, архиепископ Иоанн (Шаховской), архиепископ Киприан, архиепископ Сильвестр — все они потратили огромное количество времени на то, чтобы в письменной и устной форме разъяснять, что такое автокефалия и какой эффект она произведет на Митрополию.

Сразу же после получения нами автокефалии Греческая Архиепископия приостановила отношения с Православной Церковью в Америке. Однако вскоре напряжение спало, и оппозиция автокефалии приняла более скрытую форму. Я думаю, что постепенно люди стали приходить к мысли о том, что автокефалия никуда не денется и что нашим главным вопросом остается, как лучше свидетельствовать о православной вере в Северной Америке. Со стороны Греческой Архиепископии было много банальных заявлений о том, что необходимо трудиться для единства, делать больше вместе. В то же время греческие священники получали на греческом языке от своих епископов и благочинных письма, в которых им запрещалось принимать участие в деятельности Православной Церкви в Америке. К сожалению, даже сегодня риторика в Православной Церкви существенно перевешивает реальность.

Двадцать лет спустя вопросы, возникшие в связи с автокефалией, продолжают вызывать недовольство у многих, однако страстность первых лет в значительной степени сошла на нет. Сегодня другие вещи омрачают наши взаимоотношения с Греческой Архиепископией и Константинополем. Не секрет, например, что Болгарский Патриархат — а заодно с ним и Вселенский Патриархат — недовольны тем, что у нас есть Болгарская епархия. Об этом необходимо говорить, чтобы у людей не создавалось впечатления, будто автокефалия все еще остается таким камнем преткновения, каким она была в 1970 году.

В каком-то смысле было бы хорошо, если бы автокефалия оставалась предметом горячих дебатов. Двадцать лет назад большинство епископов Америки признавали врожденную греховность нашего разделения. Но сегодня этот «статус-кво» все чаще оправдывают, используя «духовный» язык. Например, сегодня не удивишься, услышав: «Мы уже едины в вере и духовности, нам не нужно административное единство». Конечно, речь идет не только об административном единстве. Главное — быть едиными в видении будущего Американской Церкви. Если есть видение, если есть мысль о том, чтобы от нынешнего хаоса двигаться в сторону единства, это уже может послужить отправным пунктом. Но, к сожалению, люди чаще руководствуются принципом епархии по этническому признаку. Другими словами: «Вы делайте свое дело, а мы будем делать свое дело, и раз в год мы будем встречаться в Неделю Торжества Православия». Именно это господствующее отношение побудило митрополита Филиппа и меня опубликовать совместное послание на тему единства. Мы чувствовали, что надо что-то делать, чтобы найти выход из этого безвыходного положения.

Но и здесь есть свои трудности. И у нас, и у антиохийцев в настоящий момент есть свои заботы. Политическая ситуация на Ближнем Востоке, проблема беженцев, война в Ливане — все эти заботы одолевают митрополита Филиппа. Для нас же делать все «спокойно и по порядку» означает, что администрация Православной Церкви в Америке должна временно отложить в сторону решение многих текущих проблем.

Священный Синод Православной Церкви в Америке выступил с инициативой проведения встречи всех православных епископов нашей страны: мы работаем над этим в настоящий момент вместе с архиепископом Иаковом и ПКПЕА. Мы надеемся, что это событие будет способствовать единству Православия в Америке. Мы надеемся, что американская ситуация вновь станет объектом дискуссии и что мы сможем начать выработку плана воссоединения всех православных. Будут приглашены все епископы: приедут все, кто сможет. Что же касается тех, кто не сможет, они примут в этом участие в такой степени, в какой это будет для них возможно.

Митрополит Филипп и я также возобновили Двустороннюю Комиссию по достижению единства в Америке. Мы сейчас готовы открыть переговоры для всех, кто желает принять в них участие. В каком-то смысле это шаг к лучшему пониманию автокефалии, к пониманию, каково ее значение для нас сегодня и какие практические шаги должны быть предприняты для достижения единства. Я думаю, что мы в Православной Церкви в Америке всегда рассматривали автокефалию как отправной пункт для достижения всеправославного единства и никогда не считали, что она сама по себе является достижением. Да, до сих пор сохраняются подозрения относительно «господства русских», поскольку многие не могут отрешиться от мысли, что когда-то мы были частью Русской Церкви. Но с чего-то мы должны начать активный диалог, чтобы обсуждать вопросы единства на Североамериканском континенте.

Помимо вопроса о взаимоотношениях с другими юрисдикциями мы можем также спросить себя: каковы были результаты автокефалии для верующих самой Православной Церкви в Америке? Насколько мы приняли на себя роль Православной Церкви в Америке и для Америки?

Ответить на эти вопросы не так уж просто. Ситуация во многом зависит от епархии, благочиния, прихода, верующих и священника. Вопросом первоочередной важности остается и то, чтобы церковное богослужение и вероучение были понятны для людей.

Я хотел бы сейчас несколько отклониться от темы и рассказать о моей встрече со священником Украинской Церкви в Эдмонтоне год назад: этот рассказ поможет лучше понять то, о чем я говорю. Один из священников подошел ко мне и спросил: «Владыка, что Вы будете делать, если завтра мы решим, что Украинская Церковь должна использовать в богослужении английский язык? Что тогда станет с вашими приходами в Канаде?» Я тогда его спросил: «А что вы будете проповедовать? Потому что если вы проповедуете национализм в Церкви, то проблема не в языке, а в содержании проповеди». Я объяснил ему, что Православная Церковь в Америке не против использования русского или украинского языков там, где есть люди, которые понимают эти языки. Мы сознаем, что использование национальных языков может стать пастырской необходимостью там, где есть пожилые люди или молодые, недавно приехавшие в Америку из России или Украины. Но нашей молодежи, а также тем, кто пришел к Православию из других национальных и конфессиональных традиций, не придется учить русский или украинский для того, чтобы понимать евангельское Благовестие.

Когда мы начинаем дискуссию о православном единстве, мы должны отдавать себе отчет в том, что это единство основывается не на унификации, не на общем языке, не на одинаковом культурном выражении. Языковые и культурные различия могут быть выражениями единства нашей общей веры. Наше единство находит свое завершение в евангельском Благовестии о спасении. Может быть, самым большим искушением нашей автокефалии было слишком быстро оставить или и вовсе отвергнуть живое культурное выражение нашей веры в Америке.

Со всяким смирением мы должны сказать, что Бог дал Православной Церкви в Америке уникальную возможность среди других Православных Церквей этого исторического периода быть свидетельницей евангельского Благовестия и Христовой истины. Мы можем также свидетельствовать о соборной природе Церкви, состоящей из многих членов, собранных вместе в одно тело под главенством Христа, служащих Отцу в силе и водительстве Духа Святого. Соборность находит свое практическое выражение в ежедневной жизни Церкви на всех уровнях. Возьмем, к примеру, способ избрания Митрополита в нашей Церкви. Вся Церковь собирается на Собор, и после совершения Божественной Евхаристии епископы, клирики и миряне совершают тайное голосование. Таким образом, вся Полнота Церковная отдает свой голос и избирает двух кандидатов. Потом епископы удаляются в алтарь и призывают Святого Духа перед избранием нового Митрополита.

Да, автокефалия есть Божий дар, который нам вверен. Она является прямым развитием Всероссийского Собора 1917/18 годов — Собора, который работал под председательством святителя Тихона и который восстановил соборность в церковной жизни. Что мы делаем с этим даром, как воплощаем его в жизнь и как он возрастает и развивается — все это оставлено на нашу ответственность.

И конечно, в деле воплощения в жизнь нашей автокефалии всегда будут камни преткновения, но они даются нам для того, чтобы мы поняли, что на нас действительно почивает благословение Божие.

Каждый из нас несет ответственность за исполнение, укрепление и развитие того, что нам дано. Каждый из нас, членов Православной Церкви в Америке, будет спрошен Богом: «Что ты сделал с тем, что Я дал тебе?» А мы скажем: «Нас критиковали, нам делали то, нам делали это?» Нет! Мы должны быть Церковью!

Ибо Господь, даровав нам автокефалию, говорит нам, что мы должны иметь непреложную уверенность в том, что это дело Божие, твердую веру в то, что это воля Божия. И каждый из нас должен нести ответственность за то, чтобы мы были Православной Церковью в Америке. С Божией помощью мы поведем нашу Церковь вперед. И будущие поколения станут строить на фундаменте, который нам дан святителем Тихоном, чья многонациональная Церковь была тем не менее единой Православной Церковью, святителем Иннокентием, который принес Евангелие на Аляску на языках местного населения, митрополитом Леонтием, который с надеждой управлял Церковью в смутные времена, никогда не упуская из виду соборность и миссию в Америке. Эти великие иерархи заложили фундамент, который есть Сам Христос. А мы строим на нем. Иногда здание наше рушится, но мы всякий раз возвращаемся к тому же основанию. Иногда рост происходит медленно, но кто мы такие, чтобы судить о жизни Церкви — медленно ли она идет или быстро? Я слышал много раз, как люди говорили: «Двадцать лет автокефалии — и что мы сделали? Ничего. Другие приходы не присоединились к нам, греки не вошли в нашу юрисдикцию». Но постойте! Кто вы такие, чтобы судить? Что бы вы ответили, если бы вам надлежало умереть завтра, или даже сегодня, и если бы вас спросили: «А что ты сделал как христианин, как православный? Был ли ты закваской, из-за которой вскисает все тесто, или ты был камнем преткновения для кого-либо, приходящего к Церкви?» Именно об этом мы будем спрошены, а не о том, присоединились ли к нам греки или вошли ли русские приходы в юрисдикцию Православной Церкви в Америке.

В прошлом году Русская Церковь отмечала пятисотлетие патриаршества. Между прочим, Русской Церкви пришлось ждать почти 150 лет, пока Вселенский Патриарх признал ее автокефалию. Но это не препятствовало русским строить храмы, открывать семинарии, женские и мужские монастыри, вести жизнь во Христе, крестить, учить народ, исповедовать, совершать Литургию, молиться и служить людям.

Сейчас нам надлежит сосредоточиться не на успехе автокефалии, не на том, признана она или нет, но на том, чтобы быть верными своему христианскому призванию. Вот то, что необходимо для спасения. Принимаем ли мы наше призвание быть свидетелями и учениками Христовыми? Не состоит ли наша миссия в том, чтобы привести ко Христу ближнего, родственника, соседа — чтобы крестить его и сделать членом Церкви? Или Церковь — только для нашей группы и для тех, кто случайно натыкается на нее? Мы часто удовлетворены тем, что наша Церковь возросла на несколько человек. Но что мы скажем о тех миллионах, которых мы не достигли и которые не знают, к кому обратиться? Действительно ли мы верны своему призванию? Вот вопросы, которые мы должны задавать себе.

Судить о собственном прогрессе — всегда рискованное дело, но бесспорным фактом является то, что за последние тридцать лет наша Церковь претерпела существенные перемены. Те, кто являлись членами Церкви на протяжении долгого времени, могут подтвердить это. Возьмем, к примеру, Всеамериканские Соборы. Я вспоминаю свой первый Собор — я тогда был молодым студентом Духовной семинарии. Вот это были дни! Поверьте мне, есть движение, есть сознательность, есть рост! С другой стороны, нас не должно разочаровывать то, что перед нами еще долгий путь и что иногда прогресс происходит медленнее, чем нам хотелось бы. Неся ответственность за образование членов Церкви, мы все призваны вести Церковь, но надо удостовериться в том, что люди идут за нами и что они берут с собой тех, которые отстают. Я видел места, где есть харизматический священник с группой энергичных последователей, но когда я хотел увидеть, где же остальные прихожане, оказывалось, что они отстали много лет назад. Будучи руководителями, мы должны сначала давать людям всеобъемлющую картину видения и миссии Церкви, но если это все, что мы даем, люди могут перенапрячься и разочароваться: «Мы не способны на это. Это невозможно!» Начинать надо с того, что достижимо в этом году, в ближайшие два-три года. Надо побуждать людей идти шаг за шагом с некоторым чувством уверенности и с тем, чтобы видеть впереди себя немного больше, чем достижимо — но не намного больше.

Когда я готовил эту лекцию, я заглянул в сегодняшние чтения из Священного Писания (30 января ст. ст., праздник Трех Святителей), и в заключение хотел бы поделиться с вами тем, что я прочитал. Взятые вместе, эти чтения, как мне кажется, выражают то, что стоит для нас за дарованной нам автокефалией.

В Евангелии от Матфея Христос говорит: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 14—16).

Во Второзаконии Господь Бог говорит: «Вот, Я даю вам землю сию, пойдите, возьмите в наследие землю, которую Господь с клятвою обещал дать отцам вашим…» (Втор. 1, 8).

А в Послании к Евреям мы читаем: «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же… Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу» (Евр. 13, 7—8; 16).

И здесь я хотел бы вспомнить не только преподобного Германа, святителя Иннокентия, святителя Тихона, митрополита Леонтия и других, которые заложили прочный фундамент для автокефалии, но также и самого отца Александра Шмемана.

Не случайно все эти тексты предназначены Церковью для чтения сегодня. Мог ли Бог дать нам сегодня что-нибудь более вдохновляющее и утешающее, дабы укрепить сердца наши уверенностью, что наше дело в Америке есть Его дело?

В заключение, чтобы мы думали об автокефалии не как о достижении прошлого, но скорее как об обетовании на будущее, я хотел бы процитировать стихотворение Роберта Фроста «Зимним вечером у леса»:

Чей это лес и эти дали?

Хозяин этих мест едва ли

Поймет, к чему мы здесь, у кромки

Заснеженного поля, стали.

И непонятно лошаденке,

Зачем мы здесь, в ночной поземке,

Стоим, где пасмурные ели

Глядятся в белые потемки.

Звеня уздечкой еле-еле,

Мол, что такое, в самом деле,

Она все ждет, пока ездок

Прислушивается к метели.