Шесть дней думали новгородцы об этом государстве; наконец 14 декабря владыка с посадниками явился и объявил, что вечевой колокол и посадника новгородцы отложили, только бы государь не выводил их, в вотчины их, земли, воды и в имущества не вступался, позвы отложил и службы им в Низовую землю не наряжал. Великий князь всем этим их пожаловал. Тогда они стали бить челом, чтоб государь дал крепость своей отчине, Великому Новгороду, крест бы целовал, и получили в ответ: "Не быть моему целованию"; просили, чтоб бояре целовали крест, - и в том получили отказ; просили, чтоб по крайней мере будущий наместник присягнул, - отказано и в этом; наконец, просили, чтоб великий князь позволил им возвратиться в город и опять подумать, - и этого позволения не дано. Прошло тринадцать дней, прошел праздник Рождества Христова, владыка с посадниками все жил в стане московском, а между тем последний служивый князь новгородский, Василий Васильевич Шуйский, сложил к новгородцам крестное целование на имя великого князя; и новгородцы из страха перед последним не смели ни слова молвить Шуйскому, который безопасно оставался у них после того два дня. Наконец 29 декабря владыка и другие послы сказали боярам московским: "Если государь не жалует, креста не целует и опасной грамоты нам не дает, то пусть сам объявит нам свое жалованье, без боярских высылок". Иоанн велел им войти к себе и сказал: "Просили вы, чтоб вывода, позва на суд и службы в Низовую землю не было, чтоб я в имения и отчины людские не вступался и чтоб суд был по старине, всем этим я вас, свою отчину, жалую". Послы поклонились и вышли. Но скоро нагнали их бояре и начали говорить: "Великий князь велел вам сказать: Великий Новгород должен дать нам волости и села, без того нам нельзя держать государства своего в Великом Новгороде". Послы отвечали: "Скажем об этом Новгороду". Новгород предложил две волости: Луки Великие и Ржеву Пустую; великий князь не взял; предложили десять волостей - не взяли и их; тогда послы сказали, чтоб сам великий князь назначил, сколько ему надобно, волостей; Иоанн назначил половину волостей владычных и монастырских и все новоторжские, чьи бы ни были. Новгородцы согласились, но просили, чтоб половина монастырских волостей была взята только у шести богатых монастырей, у остальных же, бедных, малоземельных, не брать. Великий князь исполнил их просьбу; пожаловал и владыку: вместо половины волостей взял у него только десять. Затем начались переговоры о дани: сначала великий князь хотел брать по полугривне с обжи: новгородскую обжу составлял один человек, пашущий на одной лошади; три обжи составляли соху; пашущий на трех лошадях и сам-третей составлял также соху. Но владыка от всего города стал бить челом, чтоб великий князь смиловался, брал бы по семи денег с трех обжей один раз в год; Иоанн согласился брать, однажды в год по полугривне с сохи со всех волостей новгородских, на Двине и в Заволочье, на всяком, кто пашет землю, на ключниках, старостах и холопях одерноватых. Владыка просил также, чтобы великий князь не посылал по новгородским волостям своих писцов и даньщиков, потому что это тяжко будет христианству: положил бы государь это дело на новгородскую душу; новгородцы скажут сами, сколько у кого будет сох, сами соберут дань и отдадут по крестному целованию, без хитрости тому, кому великие князья прикажут; а кто утаит хотя одну обжу и будет уличен, того пришлют к государям на казнь. Иоанн исполнил и эту просьбу, после чего велел очистить для себя двор Ярославов и объявить новгородцам присяжную запись, на которой они должны были целовать ему крест. 13 января 1478 года пришел к великому князю владыка со многими боярами, житыми, купцами и принес присяжную запись; писал ее дьяк владычний, подписал владыка собственною рукою и печать свою приложил, приложили по печати и со всех пяти концов. В тот же день в стане целовали крест на этой записи многие бояре, житые и купцы перед боярами великокняжескими, которые заставили их также обещаться на словах не мстить псковичам за помощь их Москве, не мстить тем боярам и женам их и детям, которые служат великому князю, отказаться от пригородов, Двинской области и Заволочья. Присягнувши, новгородцы просили бояр, чтобы Иоанн сказал им всем вслух свое милостивое слово, и слово это было им сказано: "Даст бог, вперед тебя, своего богомольца, и отчину нашу, Великий Новгород, хотим жаловать". 15 января приехал в Новгород князь Иван Юрьевич Патрикеев с четырьмя другими московскими боярами и созвал весь Новгород в палату, а не на площадь, потому что с этого дня веча уже не было более в Новгороде; Патрикеев начал говорить: "Князь великий Иван Васильевич всея Руси, государь наш, тебе, своему богомольцу владыке, и своей отчине, Великому Новгороду, говорит так: ты, наш богомолец, и вся паша отчина, Великий Новгород, били челом нашим братьям, чтобы я пожаловал, смиловался, нелюбье с сердца отложил; и я, князь великий для братьев своих, пожаловал вас, нелюбье отложил. И ты бы, богомолец наш, и отчина наша, на чем добили нам челом, и грамоту записали, и крест целовали, то бы все исполняли; а мы вас вперед хотим жаловать по вашему исправлению к нам". После этой речи московские бояре стали приводить лучших новгородцев к присяге на владычном дворе, а по концам посланы были для этого дети боярские и дьяки; целовали крест все, не исключая жен и людей боярских; тут, при крестном целовании, взята была и грамота, которую новгородцы написали и укрепили между собою за 58 печатями. 18 января били челом великому князю в службу бояре новгородские и все дети боярские и житые люди. 20 января отправлена была в Москву грамота, что великий князь отчину свою, Великий Новгород, привел во всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве. Наместниками в Новгороде были назначены князь Иван Васильевич Стрига да брат его, Ярослав, Оболенские, а через несколько дней приданы были к ним еще двое наместников. Оболенские поместились на дворе Ярославовом, сам же великий князь продолжал жить в стане и два раза только въезжал в Новгород для слушания обедни у св. Софии, потому что в городе был мор. Перед отъездом Иоанн велел схватить старосту купеческого Марка Панфильева, боярыню Марфу Борецкую со внуком ее Василием Федоровым, еще пятерых новгородцев и отвезти их в Москву, имение отписать на себя; забраны были и все договоры, когда-либо заключенные новгородцами с князьями литовскими. 17 февраля тронулся Иоанн из стана, 5 марта приехал в Москву; за ним привезли из Новгорода вечевой колокол и подняли на колокольню на площади кремлевской звонить вместе с другими колоколами.

Но не вдруг мог забыть Новгород свой прежний быт, и противная Москве сторона ждала только первого удобного случая, чтоб снова подняться. Этот удобный случай не замедлил представиться, когда в 1477 году хан Золотой Орды в союзе с Казимиром литовским начал грозить Москве нашествием и когда братья великого князя хотели также воспользоваться этим случаем для возвращения себе старых удельных прав. Иоанну дали тайно знать, что многие новгородцы пересылаются с Казимиром, зовут его к себе, пересылаются и с немцами, король обещал явиться с полками и послал, с одной стороны, к хану Золотой Орды звать его на Москву, а с другой - к папе с просьбою о денежном вспоможении для успеха в деле, которое неминуемо повлечет за собою присоединение важной области к римской церкви. Папа назначил на военные издержки сбор со всех церквей польских и литовских. Иоанн хотел предупредить Казимира и застать врасплох новгородцев: взяв с собою только тысячу человек, он отправился 26 октября к Новгороду миром, а между тем под предлогом войны с немцами велел сыну набирать войска и спешить за собою следом; заставы были расставлены повсюду, дабы в Новгороде не узнали о наборе и приближении многочисленной рати. Несмотря на то, в Бронницах он получил весть, что новгородцы затворились и не намерены пускать его миром. Тогда Иоанн дождался полков своих и приступил к городу, в котором по-прежнему имел многочисленных приверженцев: они не хотели биться и перебегали к москвичам; архиепископ послал за опасною грамотою, но Иоанн отвечал: "Я сам опас для невинных и государь ваш; отворите ворота: когда войду в город, невинных ничем не оскорблю". А между тем разрушительная стрельба из пушек не прекращалась. Наконец ворота отворились, и владыка, посадник, тысяцкий (ибо новгородцы поспешили восстановить свои древние формы правления), старосты пяти концов, бояре и народ вышли навстречу к великому князю, пали ниц и просили прощения. Иоанн благословился у архиепископа и сказал во всеуслышание: "Я, государь ваш, даю мир всем невинным, не бойтесь ничего!" - и отправился по обычаю к св. Софии, а потом в дом Ефима Медведева, нового посадника, где и остановился. В тот же день 50 человек главных врагов Москвы были захвачены и пытаны. Тут только великий князь узнал об участии владыки в заговоре и о сношениях братьев своих с новгородцами. Феофил был взят и отослан в московский Чудов монастырь под стражу, богатство его отобрано в казну; 100 главных заговорщиков подверглись смертной казни. 100 семей детей боярских и купцов разосланы по низовым городам. Но и этим дело не кончилось: в 1481 году схвачены были четверо новгородских бояр; вражда сторон продолжалась, и следствием было то, что в 1484 году сами же новгородцы прислали донос в Москву, что некоторые из их сограждан пересылались с королем; по этому доносу человек тридцать больших и житых людей было схвачено, дома их разграблены, сами подвергнуты пытке; когда их приговорили к смертной казни, то перед виселицею стали они прощаться друг с другом и каяться, что напрасно клепали друг друга на пытке. Услыхав об этом, великий князь не велел их вешать, но велел сковать и посадить в тюрьму, а жен и детей их послать в заточение. В то же время была схвачена и разграблена Настасья, славная и богатая, по выражению летописца, взят и пограблен был также Иван Кузьмин, который во время новгородского взятия с тридцатью слугами убежал в Литву, но король не оказал ему никакой милости, слуги отстали от него, и он сам-третей прибежал назад, в Новгород, где и был схвачен. В том же 1484 году принужден был по болезни оставить архиепископию владыка Сергий, посвященный в Новгород на место Феофила из старцев Троицкого Сергиева монастыря. Московские летописцы говорят, что новгородцы не хотели покориться Сергию, ибо он не по их мысли ходил; не могши ничего сделать над ним явно, они волшебством отняли у него ум, говоря, что Иоанн-чудотворец наказал его. Новгородские же и псковские летописцы рассказывают, будто бы Сергий стал притеснять игумнов и священников, ввел новые пошлины, будто бы, заехав на дороге в Сковородский Михайловский монастырь, от гордости, потому что приехал из Москвы к гражданам плененным, не захотел вскрыть гроб похороненного тут новгородского владыки Моисея и будто бы с этих пор нашло на него изумление: иногда видали, как он сидел на Евфимьевской паперти в одной ряске без мантии, а иногда видали его в полдень сидящим в том же виде у св. Софии. По другому рассказу, новгородские владыки начали являться Сергию то во сне, то наяву с укором, как он смел принять святительское поставление при жизни своего предшественника, не уличенного в ереси, но изгнанного неправдою; когда же он презрел этими укорами, то невидимая сила поразила его и на некоторое время лишила употребления языка. В 1487 году переведено из Новгорода во Владимир 50 семей лучших купцов. Тогда же выехала из Новгорода и московская ратная сила, стоявшая здесь 17 недель. В 1488 году привели из Новгорода в Москву больше семи тысяч житых людей за то, что хотели убить наместника великокняжеского Якова Захарьича; некоторых Яков казнил еще в Новгороде, других казнили в Москве, остальных отправили на житье в Нижний, Владимир, Муром, Переяславль, Юрьев, Ростов, Кострому и другие города; на их место посланы в Новгород из Москвы и других городов низовых дети боярские и купцы.

В одно время с окончательным прекращением новгородских смут через вывод лучших граждан окончательно усмирена и древняя колония новгородская - Вятка, и тем же самым средством. Еще в 1466 году вятчане ратью прошли мимо Устюга на Кокшенгу, утаившись от городских сторожей; шли по Сухоне-реке вверх, воевали Кокшенгу, а назад шли Вагою вниз. Наместник устюжский Сабуров послал гонца в Москву с вестью об этом, и великий князь велел перехватить вятчан; Сабуров действительно перенял их под Гледеном; но вятчане дали ему хорошие подарки и, простоявши три дня, спокойно отправились домой. В 1469 году, во время похода на Казань, московские воеводы требовали от вятчан, чтоб шли с ними вместе, и получили ответ: "Казанский хан неволею заставил нас поклясться, что не будем помогать ни ему на великого князя, ни великому князю на него"; на второе же требование воевод вятчане отвечали, что, когда пойдут в поход братья великого князя, тогда пойдут и они. Не знаем, какое следствие имело для вятчан такое поведение их; знаем только, что, не помогши против Казани, они помогли Москве против Новгорода. В 1485 году повторилось прежнее явление: во время похода на Казань вятчане, по словам летописца, отступили от великого князя, который послал на них воеводу Юрия Кутузова с большою силою; тот помирился с ними, и они опять возвратились в московское подданство; но под следующим годом другой летописец рассказывает, что вятчане приходили на Устюг и стояли под городом Осиновцем, но что воевода их Костя начальствовал ими поневоле и, воспользовавшись случаем, ушел в Осиновец, а оттуда - в Москву. Митрополит два раза писал к вятчанам увещательные грамоты. "Называетесь вы именем христианским, - писал он, - а живете хуже нечестивых: святую церковь обижаете, законы церковные старые разоряете, господарю великому князю грубите и пристаете к его недругам издавна, с поганством соединяетесь, да и одни, сами собою, отчину великого князя воюете беспрестанно, христианство губите, церкви разоряете, а челом государю за свою грубость не бьете. Великий князь вас жаловал, слушаясь нашего смирения, потому что я молил его о вас со многими слезами; но от вас нет никакого исправления. И я теперь уже в последний раз послал к вам: "Бейте челом великому князю за свою грубость, пограбленное все отдайте, пленных отпустите. Если же не послушаете нас, то кровь христианская вам отольется; священники ваши церкви божии затворят и пойдут вон из земли; если же так не сделают, то будут и сами от нас прокляты". Увещания митрополита не помогли, и в 1489 году, подчинивши себе Казань, великий князь послал на вятчан шестидесятичетырехтысячную рать под начальством двух главных воевод - князя Даниила Щени и Григория Морозова. 16 августа воеводы подступили под Хлынов, а на другой день вятчане, большие люди, вышли бить им челом, чтоб рать земли Вятской не воевала, "а мы великому князю челом бьем, покоряемся на всей его воле, дань даем и службу служим". Воеводы отвечали: "Целуйте же крест великому князю от мала до велика, а изменников и крамольников выдайте головами: Ивана Аникиева, Пахомья Лазарева, Палку Богодайщикова". Вятчане сказали на это: "Дайте нам, господа, сроку до завтра, мы это ваше слово скажем всей земле Вятской". Срок им дали, вятчане думали два дня, но на третий отказали воеводам, что не выдадут тех трех человек. Тогда воеводы велели всей силе своей готовиться к приступу: ставить по городу плетень, запасаться смолою и берестою; но вятчане, видя свою погибель, добили челом на всей воле великого князя и выдали изменников. Воеводы развели всю Вятку, взяли лучших людей, купцов и отправили их с женами и детьми в Москву. Великий князь велел Аникиева, Лазарева и Богодайщикова бить кнутом и повесить, а других вятчан пожаловал, дал им поместья в Боровске, Алексине и Кременце, и написались они в слуги великому князю, купцов же поселили в Дмитрове. Вместе с вятчанами привезены были в Москву и туземные вотякские, или арские, князья; но великий князь отпустил их на родину.

Псков удержал на время свою старину благодаря постоянному старанию угодить великому князю, покорностью утишать гнев его. Еще Василий Темный незадолго до кончины своей прислал во Псков наместником князя Владимира Андреевича не по псковскому прошению, не по старине; псковичи, однако, приняли его с честью и посадили на княжение. Но в следующий год - год вступления на престол Иоанна III - они выгнали князя Владимира, потому что приехал не по старине, псковичами не позван и на народ не благ. Столкнутый со ступени на вече, с бесчестием поехал Владимир в Москву жаловаться великому князю, поехали за ним и псковские послы оправдываться. Три дня Иоанн не пускал их к себе на глаза, наконец принял их челобитье и велел сказать Пскову: "Какого князя псковичи захотят, и я им его дам, пусть пришлют ко мне грамоту с боярином". Псковичи выпросили себе князя Ивана Александровича Звенигородского, потом князя Федора Юрьевича, которому дали держать наместников на двенадцати пригородах, тогда как прежде княжие наместники бывали только на семи пригородах. Мы видели, как беспрекословно принимали псковичи решения великого князя и митрополита касательно отношений своих к новгородскому владыке, как потом беспрекословно ходили на Новгород вместе с полками московскими. Иоанн твердил псковским послам: "Какой мой князь будет вам надобен в наместники, того я к вам отпущу, только не бесчестите тех наместников, которые будут дурно с вами поступать: мое дело - их наказывать, а я вас, свою отчину, жалую". Помня этот наказ, псковичи в 1472 году послали к великому князю просить к себе в наместники князя Ивана Стригу-Оболенского, потому что князь Федор Юрьевич начал дурно вести себя во Пскове и сам стал засылать грамоты к великому князю. Узнавши, что псковичи послали в Москву жаловаться на него и просить себе другого князя, Федор на другой же день вышел на вече, сложил с себя крестное целование и выехал из города. Псковичи, чтоб оправдать себя вполне в глазах Иоанна, послали посадника, детей боярских и сотских провожать с честью князя Федора до рубежа, с хлебом, вином, медом; но как скоро Федор подъехал к границе, то силою завел за нее псковских провожатых, отнял лошадей, самих ограбил и чуть-чуть не нагих отпустил во Псков. Иоанн дал псковичам брата Стригина, князя Ярослава Васильевича Оболенского, потому что Стрига ему самому был нужен. В 1474 году, оказав Пскову деятельную помощь против немцев, Иоанн ждал больших послов с благодарностью, но вместо них приехал гонец. Гонец этот возвратился во Псков с вестью, что великий князь сильно сердит, тогда псковичи послали к своему государю в Москву князя-наместника Ярослава Васильевича, троих посадников, бояр изо всех концов и поминку 100 рублей; но Иоанн сослал их с подворья, на глаза к себе не пустил, дара не принял, и послы, простоявши пять дней шатром на поле, без ответа приехали назад, во Псков. Вслед за ними приехал посол великокняжеский с приказом Пскову сейчас же отправлять новых послов в Москву, и поехали трое других посадников, повезли 150 рублей в подарок; этих послов Иоанн принял и дал такой ответ: "Рад свою отчину по старине держать, если мне положите прежних великих князей грамоты пошлинные".

Это было в конце лета, а в конце осени приехал во Псков из Москвы наместник князь Ярослав и начал просить у Пскова суд держать не по псковской старине; псковичи отправили в Москву послов со старыми грамотами, но великий князь, посмотревши в грамоты, сказал: "Это грамоты не самих князей великих, и вы бы исполнили все то, чего князь Ярослав просит". Псковичи отвечали: "Нам нельзя так жить, как теперь просит князь Ярослав, не по нашим старинам". Иоанн обещал прислать во Псков своего посла для решения дела, которое тянулось уже целый год. В конце 1475 года великий князь приехал в Новгород на суд и на управу; в то время как он осудил новгородских посадников и бояр, явилось к нему четверо посадников псковских с 50 рублями дара и с челобитьем, чтоб держал Псков по старине. Иоанн велел послам дожидаться их князя Ярослава, которому псковичи дали 20 рублей, чтоб просил за них великого князя; но Ярослав, приехавши в Новгород, стал жаловаться Иоанну на посадников и на Псков, вследствие чего вместе с ним приехали во Псков послы великокняжеские и объявили вечу: "Просите прощения у князя Ярослава, в чем пред ним провинились, и дайте ему все суды и пошлины, которых он просит; если же не сделаете так, то будете ведаться с государем вашим, великим князем. Он дал нам только пять дней срока приехать и отъехать". Псковичи исполнили требование великого князя и дали на вече Ярославу 130 рублей, за все сполна.

Ярослав начал пользоваться псковскими уступками, и в половине 1476 года бояре из всех концов поехали в Москву с грамотою жалобною бить челом с плачем великому князю, чтоб сослал с своей отчины князя Ярослава, а дал бы ей князя Ивана Александровича Звенигородского, потому что князь Ярослав притесняет весь Псков, а наместники его то же делают по пригородам и волостям. Великий князь обещал прислать своего посла разобрать дело, но псковичи боялись, что на этом суде будет больше обращаться внимания на донесения князя Ярослава, чем на их старины. Между тем во Пскове вследствие всеобщего озлобления на князя Ярослава вспыхнуло волнение, какого, по словам летописца, никогда не бывало, ни при одном князе: вез какой-то пскович с огорода капусту через торг, мимо княжеского двора; один из княжеских слуг схватил кочан и дал княжому барану, и за это началась ссора у псковичей с княжедворцами, от ссоры дело дошло до драки: слуги наместничьи стали колоться ножами, псковичи - отбиваться камнями; княжедворцы пошли на весь мир с ножами на торг, а иные с луками и начали стрелять, другие - ножами колоться, псковичи оборонялись кто камнем, кто деревом и убили княжеского повара; сам князь Ярослав, пьяный, в панцире, выскочил и начал стрелять. Весть о побоище пронеслась по всему городу, и вот пошли на торг посадники, бояре, житые люди с оружием, но уже время было к вечеру, и князь с своими слугами пошел на сени, укрощенный добрыми людьми; разошлись и псковичи, из которых многие умерли от ран. Ночью, однако, вооруженные посадники и житые люди всем Псковом держали стражу на торгу, слыша от княжих слуг угрозу, что зажгут город и во время пожара будут бить псковичей. На другое утро псковичи поставили вече и отреклись князю Ярославу, стали провожать его из Пскова, а к великому князю послали грамоту, прописав в ней все, что случилось; но Ярослав из Пскова не едет, дожидается посла от великого князя, и псковичи ждут того же; Ярославу ничего не делают, не мстят ему за его насилия. Наконец явились из Москвы два боярина с такими речами: "Псковичи на князя Ярослава жаловались, а прежде, как великий князь был в Новгороде, они на него не жаловались; тогда как князь Ярослав и тогда на Псков жаловался, и прежде, и теперь опять жалуется; если псковичи не выдадут людей, осужденных по пригородам, то великий князь, моля бога и пречистую его матерь, сам все исправит; а Ярослава князь великий оставляет на столе во Пскове". Две недели бояре толковали со Псковом, выпрашивали тех людей, которых наместники Ярославовы без суда поковали, а Псков расковал, и тех, которые князю какое слово молвили; псковичи не выдали их и дали такой ответ: "Которых людей вы у нас головами выпрашиваете, тех не можем выдать по старине и пошлине, как бывало при прежних господарях, то люди правые, а что вы князя Ярослава у нас на столе сажаете, то ведает государь наш князь великий, а мы с Ярославом быть не можем, если он так же будет насильничать, как и прежде; шлем еще послов бить челом нашим государям о старинах". Старшему послу, Ивану Товаркову, псковичи дали 15 рублей, дьяку - 5 рублей, младшему послу Юрию Шестаку - 10 рублей; но Юрий десяти рублей не принял. И все это псковское добро их не тронуло, говорит летописец: приехавши на рубеж, всех провожатых ограбили, лошадей и платье отняли, самих прибили да и деньги отняли; давно в Пскове не бывало таких послов: ничем их нельзя было удобрить, в две недели стоили они 60 рублей, кроме даров. Мы видели, что псковичи обещали отправить новых послов к Иоанну бить челом о сохранении старины; великий князь заставил этих послов дожидаться четыре недели и наконец дал такой ответ: "Если псковичи на двор нашего наместника, а своего князя нападали, то сами из старины выступили, а не я, князь великий". В феврале 1477 года князь Ярослав получил из Москвы грамоту, в которой приказывалось ему ехать туда со всем двором, а в Пскове не оставлять никого. Псковичи со страхом ожидали, что из этого будет. И хотя такого злосердого князя еще у них не было, однако высылали ему на всякий стан корм из города с честью; а он нарочно на сорока верстах ночевал пять ночей, чтоб побольше изубыточить Псковскую волость, на последнем же стане схватил и отвел 18 человек приставов, которые возили к нему съестные припасы и чествовали его. Псковичи, впрочем, боялись напрасно: Иоанн собирался в это время покончить с Новгородом, потому принял милостиво псковских послов, привезших ему в дар 100 рублей, и сказал им, что пришлет во Псков своих бояр, которые устроят все дела; захваченных Ярославом людей всех отпустил, а самого Ярослава не пустил к себе на глаза во все то время, как псковские послы были в Москве. Наместником во Псков назначен был князь Василий Васильевич Шуйский.

В награду за помощь против Новгорода великий князь прислал во Псков поклон и позолоченный кубок; посол его, Василий Китай, объявил от его имени на вече: "Я, князь великий, хочу держать вас, свою отчину, в старине, а вы бы также слово наше и жалованье держали честно: знайте это и помните..." Псковичи отправили к нему своих послов бить челом за жалованье и за подарок и вместе жаловаться на послов, что по дороге, по станам и по подворью в городе обижают жителей, подарков просят не по псковской силе, с гневом и со враждою, а что им Псков с челобитьем начнет на вече давать, того не принимают, с веча бегают и в сердцах много причиняют христианам убытков и истомы. Но великий князь за эту жалобу только рассердился на Псков, потому что бояре сказали ему совсем другое. Псковичи немного выиграли от перемены наместника: Василий Шуйский, по словам летописца, был князь невоинственный и грубый, только и знал, что пил да грабил, и много всей земле грубости наделал. Неизвестно, каким образом сменен был Шуйский и на его место прислан опять князь Ярослав Васильевич Оболенский, при котором с 1483 года начались опять сильные волнения: псковичи посекли дворы у шести посадников и у многих других; в следующем году сельские жители, смерды, отказались исполнять свои обычные работы для города; псковичи посадили троих из них в тюрьму и тогда же закликали посадников и написали на них мертвую грамоту, т. е. объявили осужденными на смертную казнь, за то, что они вместе с князем Ярославом написали новую грамоту и положили ее в ларь без псковского ведома; одного из посадников, Гаврилу, убили на вече всем Псковом. Опять, следовательно, псковичи накликали на себя гнев великокняжеский, и когда в конце 1484 года послы их приехали в Москву с челобитьем, чтоб их держали в старине, то Иоанн с сердцем приказал смердов отпустить, посадников откликатъ, имение их отпечатать и у князя Ярослава просить прощения. "Тогда только можете мне бить челом, тогда я о вашем добре стану думать", - сказал великий князь. Послы возвратились и объявили на вече приказ Иоаннов, но черные люди не поверили и отправили в Москву новых послов, которые приехали с прежним ответом. Черные люди и этим не поверили, говоря, что послы согласились объявлять все одно итожено челобитью посадников, сбежавших в Москву, потворствуют им; видно, что и во Пскове, как в Новгороде, было разделение на две стороны: сторону лучших и сторону меньших людей. Встал сильный мятеж, началась брань между лучшими людьми - посадниками, боярами, житыми - и чернью; первые хотели исполнить требование великого князя, отпустить смердов, откликать посадников, выкинуть из ларя мертвую грамоту и бить челом князю Ярославу, чтоб ходатайствовал за них в Москве; боялись они от великого князя казни, потому что без повеления перед его послом смерда казнили и посадника Гаврилу убили. Но черные люди молодые говорили им: "Мы во всем правы, и не погубит нас за это князь великий, а вам не верим, и князю Ярославу не за что нам челом бить". После долгих споров отправили в Москву двоих гонцов из молодых (незначительных) людей с такими речами: "Как нам, господарь, укажешь, и мы все по твоей воле сделаем с смердами и посадниками, а потом наши большие послы будут с челобитьем". Все это черные люди сделали наперекор посадникам и житым, послали, не исполнивши ничего, что приказывал великий князь. Но двое гонцов их были убиты в Тверской земле разбойниками, тогда весною 1485 года псковичи послали в Москву посадников и бояр, на челобитье которых великий князь отвечал с большим гневом: "Если моя вотчина приказ мой исполнит и потом станет просить прощения, то я буду вас жаловать как должно". На этот раз псковичи послушались, отпустили смердов, мертвую грамоту из ларя выкинули, имение и дворы отпечатали. Осенью отправились опять в Москву посадники и бояре вместе с князем Ярославом и повезли 150 рублей; великий князь пожаловал, объявил им, что отчину свою будет держать в старине. Это уже четвертые послы, говорит летописец, да пятых разбойники тверские убили, а все это слали псковичи по делу о смердах и много убытка потерпели, рублей 1000 издержали, да вся земля мялась два года. Но и этим дело не кончилось; спустя немного времени случилось одному священнику разбирать грамоты у наровских смердов, и нашел он ту грамоту, в которой говорилось, как смердам из веков вечных князю и Пскову дань давать и всякие работы урочные отправлять; от этой-то грамоты и произошла вся беда, потому что смерды, утаивши ее, не пошли на работу; псковичи не знали, как бывало в старину, а смерды обманули великого князя, насказали ему все не так. Смерд, увидавши грамоту в руках священника, вырвал ее у него; священник объявил об этом, и псковичи посадили смерда под стражу; с тех пор начали являться к посадникам и ко всему Пскову из города, пригородов и волостей челобитчики на самого князя Ярослава и на его наместников. Посадники и весь Псков набрали бесчисленное множество жалоб, написали грамоты и отправили летом 1486 года послов в Москву, посадников, бояр да обиженных по два человека с пригорода. Послы приехали бить челом великому князю и объявили о смерде, что грамоту утаил: "Мы теперь его под стражею держим, и как нам, господарь, укажешь?" Великий князь, взглянув на них ярым оком, сказал: "Давно ли я вам простил за дело о смердах, а теперь вы опять начинаете?" - и не принял ни одной жалобы на Ярослава. Это было последнее занесенное в летопись посольство из Пскова в Москву по делам внутреннего управления.

И Рязань сохранила свою самостоятельность по имени только, потому что на самом деле беспрекословно подчинялась распоряжениям великого князя московского. Мы видели, что это подчинение началось еще при Василии Темном, который взял к себе на воспитание малолетнего рязанского князя Василия, а для управления Рязанью назначил своих наместников. В 1464 году Иоанн III отпустил молодого князя в Рязань, но Василий скоро возвратился в Москву для того, чтоб жениться здесь на сестре великокняжеской, Анне. В 1483 году он умер, оставя двоих сыновей, Ивана и Феодора, и в том же году первый, как великий князь рязанский, заключил договор с Иоанном московским и его родственниками: великий князь рязанский обязывается считать себя младшим братом Иоанна III и сына его и приравнивается к удельному московскому князю, Андрею Васильевичу; обязывается быть заодно на всех врагов Москвы и не сноситься с лиходеями ее князя; с великими князьями литовскими не заключать договоров, не ссылаться на лихо Москве; не отдаваться с землею к ним в зависимость. Теперь в договорах наших князей место ордынских отношений заступают отношения к служебным татарским царевичам, появившимся, как мы видели, со времен Темного. Великий князь рязанский обязывается, по примеру деда и отца, давать известное количество денег на содержание царевичей, но не должен заключать с ними договоров, ссылаться с ними ко вреду московского князя, должен жить с ними по договору последнего. Следовательно, татарские царевичи находятся в службе одного московского великого князя как князя всея Руси, его одного знают, с ним одним заключают договоры. Относительно князей мещерских рязанский князь обязывается не только не принимать их к себе, но даже отыскивать их без хитрости, если они побегут от Иоанна, и, отыскавши, выдать ему. В этом договоре встречаем новое определение границ Московского и Рязанского княжеств; как трудно было с точностью определить границы в придонских странах, видно из того, что Елец объявлен за Москвою, а места по реке Мече - в общем владении.

Мы видели, что у великого князя рязанского, Ивана, был младший брат, удельный князь Феодор; старший брат по благословению отцовскому получил Переяславль Рязанский, Ростиславль и Пронск; младший - Перевитск и Старую Рязань. В 1496 году оба брата заключили между собою договор, из которого мы видим, что в одно и то же время во всех русских княжествах отношения между князьями определялись точно так же, как и в Московском княжестве. Великий князь рязанский, который в договоре с Иоанном III приравнен к удельному московскому, в договоре со своим удельным, со своим младшим братом, требует, чтоб тот "его великое княжение держал честно и грозно без обиды", а сам обещается: "Мне, великому князю, тебя жаловать и заботиться мне (печаловаться) о тебе и о твоей отчине. И тебе подо мною великого княжения не хотеть, ни твоим детям под моими детьми". Доказательством, как ослабели родовые понятия и как, наоборот, усилились понятия об отдельной собственности, о произволе владельца распоряжаться своею собственностью, служит то, что рязанские князья считают необходимым внести в свой договор следующее условие: "Не будет у меня детей, и мне, великому князю, великим княжением благословить тебя, своего брата; а не будет у тебя детей, и тебе, моему брату, своей отчины не отдать никакою хитростью мимо меня, великого князя". В условии не было сказано, чтоб Феодору не отдавать своей отчины мимо детей старшего брата, и Феодор, переживши последнего и умирая бездетным, счел себя вправе отказать свой удел мимо племянника великому князю московскому. Старший брат, великий князь Иван, умер в 1500 году, оставя пятилетнего сына, именем также Ивана, под опекою матери и бабки. Каковы были тогдашние отношения Рязани к Москве в то время, видно из следующего наказа, данного Иоанном III Якову Телешову, который провожал через рязанские владения кафинского посла. Телешов должен был поклониться великой княгине рязанской Агриппине и сказать ей от великого князя московского: "Твоим людям служивым, боярам и детям боярским и сельским быть всем на моей службе; а торговым людям, лучшим, средним и черным, быть у тебя в городе; если же кто ослушается и пойдет на Дон, таких ты велела бы казнить, а не станешь казнить, так я велю их казнить и продавать".

Рязань, т. е. волости Переяславская, Ростиславльская и Пронская, благодаря родственным связям, малолетству князей и опеке княгинь, беспрекословно исполнявших приказы из Москвы, не была еще присоединена к Московскому княжеству при Иоанне III, который удовольствовался только присоединением Перевитска и Старой Рязани. Но в другом положении находилась Тверь: здесь был князь взрослый, привыкший к самостоятельности, ибо после Димитрия Донского тверские князья постоянно сохраняли равенство положения с московским; мы видели, в каких тесных родственных связях находился Иоанн III с тверскими князьями. В начале своего правления он заключил договор с шурином своим, князем Михаилом Борисовичем тверским, и в этом договоре нет ничего особенного против прежних; подобно отцу своему, Михаил обязался быть на Орду, немцев, поляков и Литву заодно с московским князем; мы видели, что он ревностно помогал ему даже и против Новгорода, несмотря на то что еще под 1476 годом встречаем известие об отъезде из Твери в Москву целой толпы бояр и детей боярских; конечно, по договору они имели право отъехать, но все же этого явления, занесенного по своей важности в летопись, мы не должны оставлять без внимания. Как бы то ни было, разрыва между Москвою и Тверью не видим до конца 1484 года; в это время в Москве узнали, что тверской князь начал держать дружбу с Казимиром литовским и женился на внуке последнего. Договор, заключенный между Михаилом и Казимиром, дошел до нас; в нем говорится, что Казимир будет помогать Михаилу везде, где тому понадобится, а Михаил обязывается, где будет близко, сам идти со всею силою на помощь королю и стоять с ним заодно против всех сторон, не исключая ни одной. Эти обязательства были явным нарушением обязательств, заключенных с московским князем, и потому последний объявил Михаилу войну. Москвичи попленили Тверскую область, взяли и сожгли города; Тверь не могла воевать одна с Москвою и при Димитрии Донском; понятно, почему она не могла выставить ей сопротивления при Иоанне III; литовская помощь не являлась, и Михаил принужден был отправить в Москву епископа с боярами бить челом о мире; Иоанн дал мир, потому что не любил ничего делать с одного раза, а приготовлял верный успех исподволь. Новый договор, заключенный между двумя великими князьями, сильно рознился от прежнего; в нем Михаил, подобно рязанскому князю, обязался иметь московского князя и сына его старшими братьями и приравнивался к удельному Андрею Васильевичу; обязался сложить крестное целование к Казимиру торжественно перед послом московским; вперед ни с Казимиром и ни с кем из его преемников не заключать мира и союза, не отправлять к ним послов без ведома и думы князей московских; если великий князь литовский пришлет с чем-нибудь к тверскому, то последний обязан дать знать об этом в Москву, обязан быть всегда на литовского князя заодно с московским; наконец, Иоанн вытребовал у Михаила следующее обязательство: "Если тебе надобно будет отправить послов в Орду, то послать тебе туда по думе с нами, великими князьями; а без нашей думы тебе в Орду не посылать".

Нарушение первого договора и обнаружение беспомощной слабости при заключении второго не могли заставить победителя уважать права побежденного, если мы даже и не предположим в Иоанне обдуманного намерения мало-помалу обессилить Тверь и привести ее к необходимости покориться. В тот же год (1485), говорит летописец, приехали из Твери служить великому князю московскому князь Андрей Микулинский и князь Осип Дорогобужский: Микулинскому Иоанн дал Дмитров, а Дорогобужскому - Ярославль. Тогда же приехали и бояре тверские служить к великому князю на Москву, не могши сносить обид от него, потому что много было обид им от великого князя, от бояр его и детей боярских при спорах о землях; если там, где межи сошлись с межами, обидят московские дети боярские, то пропало; а если тверичи обидят, то князь великий с бранью и с угрозами посылает к тверскому, ответам его веры не дает, суду быть не позволяет. В таких обстоятельствах Михаил опять завел сношения с Литвою; но гонец его был перехвачен, грамота доставлена в Москву, откуда скоро пришли в Тверь грозные, укорительные речи. Испуганный Михаил отправил владыку бить челом Иоанну, но тот не принял челобитья; приехал князь Михаил Холмской с челобитьем - этого Иоанн не пустил и на глаза и стал собирать войско. В августе выступил он на Тверь с сыном Иоанном, с братьями Андреем и Борисом, с князем Федором Бельским, с итальянским мастером Аристотелем, с пушками, тюфяками и пищалями. 8 сентября московское войско обступило Тверь, 10-го зажжены посады, 11-го приехали из Твери к великому князю в стан князья и бояре тверские, крамольники, как выражается летописец, и били челом в службу; Михаил Борисович ночью убежал в Литву, видя свое изнеможение, а Тверь присягнула Иоанну, который посадил в ней сына своего. В некоторых летописях прямо сказано, что Иоанн взял Тверь изменою боярскою; в других же находим известие, что главным крамольником был князь Михаил Холмской, которого после Иоанн сослал в заточение в Вологду за то, что, поцеловавши крест своему князю Михаилу, Холмской отступил от него. "Нехорошо верить тому, кто богу лжет", - сказал Иоанн при этом случае. Из семейства великокняжеского взята была в Твери мать Михайлова, у которой Иоанн допытывался, где казна сына ее; старая княгиня отвечала, что Михаил увез все с собою в Литву, но после служившие у нее женщины донесли, что она хочет отослать казну к сыну, и действительно нашли у нее много дорогих вещей, золота и серебра, за что великий князь заточил ее в Переяславль. О дальнейшей судьбе князя Михаила мы знаем, что он сначала оставался в Литве не более года и куда-то уезжал: в сентябре 1486 года посол Казимиров говорил Иоанну: "Тебе хорошо известно, что союзник наш, великий князь Михаил Борисович тверской, приехал к нам и мы его приняли. Бил он челом, чтоб мы ему помогли; мы хотели, чтоб он возвратил себе отчину без кровопролития, для чего и отправляли к тебе посла, как сам знаешь; но, посмотревши в договор, заключенный нами с отцом твоим, мы ему на вас помощи не дали, в хлебе же и соли не отказали: жил он у нас до тех пор, пока сам хотел, и, как в нашу землю добровольно приехал, так добровольно же мы его и отпустили". Но потом, через несколько лет, видим опять Михаила в Кракове; в 1505 году при пожаловании князю Василию Львовичу Глинскому имения Лососиной в Слонимском повете говорится, что это имение вместе с двумя другими селами - Белавичами и Гощовым - находилось прежде во владении князя Михаила Борисовича тверского; знаем также, что Михаил владел еще имением Печи-Хвосты на Волыни, в Луцком повете. В Несвижском замке показывают портрет молодой женщины в русском платье; предание говорит, что это - дочь изгнанника, князя тверского, вышедшая замуж за одного из Радзивиллов.

Кроме Твери при Иоанне III окончательно были присоединены княжества Ярославское и Ростовское; в 1463 году ярославские князья, сохранявшие до сих пор права владетельных, уступили свою отчину великому князю московскому; это дело уладил московский дьяк Алексей Полуехтович; в 1474 году два ростовских князя продали Иоанну III и остальную половину своего города.

Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com