Об Оренбургской губернии прислал в комиссию представление губернатор ее князь Путятин. Область этой губернии была исстари дикою и короне принадлежащею, и находящиеся на ней угодья отдаваемы были из оброков или ясака разным народам: чувашам, черемисам, татарам и, большею частию, башкирцам. Неплюев вместе с уфимским вице-губернатором Аксаковым представил Сенату, чтоб из Оренбурга чрез Сакмарский городок к Казани проложить прямую новую дорогу и поселить на ней сходцев из внутренних русских местностей; дорога эта населена и теперь называется Московскою, поселенцы на ней обревизованы и положены в подушный оклад. Потом по предложению того же Неплюева было постановлено раздавать пустые земли за службу находившимся при Оренбургской комиссии офицерам и статским чинам. Наконец, Неплюев переселил в свою губернию с Закамской линии служивших там смольнян, присылаемых из разных губерний крестьян, также отставных драгун и солдат. Но после Неплюева пространство, изобилие и безопасность земель, предоставленных к поселению великороссийским людям, возбудили великое желание в дворянах, иноверцах и новокрещенах владеть ими, и начали эти земли похищать вымышленным способом. Во-первых, помещики, получившие землю при Неплюеве за службу, облакомясь первыми дачами, начали покупать земли у башкирцев, не справляясь, имеют ли продавцы на то право: только б был башкирец и им продал, писали в крепостях обширнейшие округа, верст по двести и больше. Накупив большие округа и не будучи в состоянии их населить, стали продавать другим, и такие подложные покупки доведены до того, что одни и те же земли проданы от разных башкирцев в разные руки. Уфимская провинциальная канцелярия надлежащего смотрения за этим не имела, писала крепости без справок, имеют ли продавцы на них жалованные грамоты. Таких ложно захваченных земель много лежит еще впусте; у некоторых же помещиков по ненасытным этим захватам произошли большие споры и судные дела, а из того последовали многие неустройства и напрасная гибель лесов, хлебов и покосов; в желаемом же и прямом поселении относительно домостроительства, хлебопашества, скотоводства, сбережения лесов и во всем мирном и добром желании никакого успеха не видно и безнадежно, ибо им учиться и перенимать добра не от кого; большая часть иноверцы и новокрещены перешли не все от тесноты в прежних местах жительства, но некоторые от воровства и лени, особенно новокрещеные татары, из которых ни один добровольно креститься не пожелал, а крестились, будучи приведены за воровство к пытке и казни; чуваши пришли, чтоб не жить им в христианском благочестии, а быть свободно в суеверии и идолопоклонстве, а некрещеные татары, чтоб быть поближе к своей братии иноверцам-татарам.

Мы видели, какие следствия имел указ о выборе депутатов в Малороссии и областях прибалтийских; видели также, что Екатерина не смущалась упорством, какое в некоторых малороссийских местностях было выставлено для сохранения и восстановления старины и особности, с которыми правительство уже порешило; она предполагала, что подле наказов с требованиями восстановления гетманства будут наказы, которые уяснят для правительства положение страны, что действительно и случилось. В наказах малороссийского шляхетства встречаем просьбы об уравнении малороссийских воинских и статских чинов в классах с великороссийскими, просьбы об учреждении для малороссийского шляхетства герольдии, потому что дворянские дипломы во время войн утратились и многие малороссийские роды присвоили себе шляхетское достоинство неправильно. Подобно великороссийскому дворянству, и малороссийское просит об оставлении шляхетского предводителя навсегда для обеспечения интересов сословия, просит позволения выбирать судей из своей среды и о словесном суде, просит об учреждении университета в Переяславле или другом каком месте, кадетского корпуса и воспитательного дома для благородных девиц, об учреждении банка, об устранении тягостей при военном постое.

С представлением о старой Малороссии необходимо соединяется представление о козачестве. Мы видели, что в Малороссии во время ее освобождения от польского владычества при Хмельницком произошел переворот в землевладении: прежние землевладельцы были истреблены или изгнаны, на первом плане явилось войско - козаки с своею выборною старшиною от сотника до гетмана. Страна, как обыкновенно бывает при таких военных занятиях, получила военное устройство, военное управление. Простой воин-козак стал свободным землевладельцем; военная или козацкая старшина стали правителями страны и начали пользоваться своим положением для приобретения как можно больших выгод, большого земельного имущества, начали стремиться к приобретению того высшего положения, которое они называли шляхетским, начали теснить свободных землевладельцев, козаков, отнимать у них земли. Из записки Теплова мы знаем, как это делалось, в Малороссии сохранилась память о тех временах, когда многие козаки за кружку водки продавали свои земли, потому что с ними была соединена обязанность военной службы. Таким образом, в Малороссии в XVII и XVIII веках происходил тот же процесс исчезновения мелких свободных землевладельцев, какой происходил на Западе в меровингскую и карловингскую эпохи, и как здесь, так и там правительство употребляло все усилия для воспрепятствования этому исчезновению свободных людей, непосредственно от него зависевших, переходу их под власть богатых землевладельцев и правительственных лиц. Козаки, не умея постоянно и сплоченно блюсти за своими интересами, не умея помочь беде, сильно жаловались на старшину за ее аристократические стремления, тогда как эти сотники и полковники, обогатившиеся всякими средствами и старавшиеся выделить себя и свои фамилии из среды козаков, величающие себя шляхетством, были такие же козаки, выбранные козаками в свои должности, и всякий козак как вольный землевладелец и воин считал себя также шляхтичем. Сначала, в XVII веке, как мы видели, неудовольствие козаков на новые отношения, вводимые старшиною, вели к сильным волнениям, причем Запорожье, стоя за демократическое начало, за первоначальное равенство, всегда поддерживало козаков; но в XVIII веке, несмотря на поддержку императорского правительства, которое, впрочем, не находило никакой помощи в козаках, старшина брала верх; козаки продавали ей свои земли, шли в мужики и умели только жаловаться и толковать о старом добром времени, когда они выбирали гетманов, позабывая, что все эти гетманы заботились только о своих интересах, а вовсе не о козацких. И теперь некоторые козаки потребовали гетмана по старине; вообще требовали восстановления старого права избрания вольными голосами между собою старшины, тогда как никто у них этого права не отнимал; требовали сравнения с шляхетством; просили, чтоб никто их земель не покупал. В наказе черниговских козаков говорилось: "Ясно из привилегий, данных королями польскими, что козаки отправляли военную службу во всяком благополучии и легкости, ибо имели за собою достаточные пашни, сенокосы, леса, мельницы и всякие угодья; а теперь вследствие насилия владельцев и всякого звания старшин козачьих и духовных монастырских владельцев лишились земель своих; сотники и сотенные старшины неоседлые по вступлении в свою должность тотчас ищут козачьей земли, прежде всего на постройку жилых изб, просторного двора, а потом ко дворам скупают у козаков угрозами и ласкательством пашни, леса, сенные покосы и всякие лучшие места и всякими способами козаков притесняют, на частные свои работы употребляют; иные козаки от великих тягостей, побоев и угроз старшинских покидают семейство и дворы и уходят в безвестные места; другие козаки закрепощены и несут общие с мужиками тягости".

Таким образом, в Малороссии имел важное значение запутанный вопрос о козацких землях, которыми овладело так называемое шляхетство, как на восточной украйне был запутанный вопрос о башкирских землях. Малороссийское шляхетство, руководясь идеями, бывшими в ходу в высших кругах, было не прочь ввести некоторые гуманные изменения в своем старом кодексе, в Литовском статуте, отменить, например, закон, по которому шляхтич, убивший простого человека, наказывается только отсечением руки и небольшою денежною пенею, ибо "этот закон, - говорится в черниговском наказе, - может быть терпим в Польше, где все бедные, особенно же не приобретшие шляхетского достоинства, стенают под игом порабощения и мучительства". Но относительно купленных им козачьих земель шляхетство просило императрицу утвердить их за ним навсегда, по своей особенной материнской к нему щедрости; какое же постановление по этому предмету будет издано на будущее время, шляхетство обещает его соблюдать.

После переворота, произведенного восстанием Хмельницкого и присоединением Малороссии к Великой России, мы нашли малороссийские города в постоянном, сильном неудовольствии на военное управление, встречались с постоянными жалобами горожан на притеснявшую и обиравшую их козацкую старшину, причем они просили введения к ним великороссийских воевод, хотя, как мы знаем, последние далеко не отличались мягкими и бескорыстными отношениями к управляемому народонаселению. Наказы, привезенные депутатами в комиссию об Уложении, вскрывают перед нами то же печальное состояние малороссийских городов, вскрывают их крайнюю бедность, которая зависела сколько от войскового управления страною, столько же от ее положения, очень невыгодного для торговой деятельности, от господствовавшего изначала в Украйне военно-земледельческого быта с обычным следствием этого господства - неразвитостью в торговом и промышленном отношении, наконец, от характера малороссийского народа, несклонного к торговой деятельности, так что до сих пор большинство торговых людей здесь состоит из великороссиян. Наказы представляют нам малороссийский город отставшим в развитии от великороссийского, представляют такие явления, какие существовали в великороссийских городах в XVII веке.

Как жители великороссийских городов в своих наказах просили об удержании и развитии городского самоуправления, данного Петром Великим, так жители городов малороссийских просят о сохранении у них старинных форм городского самоуправления, известных под именем Магдебургского права, которое бесспорно послужило для Петра Великого образцом при введении городского самоуправления в Великой России. Но одни формы еще ничего не значат. Формы благодетельны и крепки, когда являются результатом самостоятельного внутреннего развития; и на данные извне приносят пользу, если находят достаточное содержание. Бедные малочисленные горожане в Малороссии не могли посредством денег удовлетворять необходимым требованиям государства, должны были удовлетворять им натурою, собственноручною работою, отчего терпели страшную тягость, разорялись окончательно и, чтоб отбыть от тягости, разбегались или закладывались за богатых и сильных людей, отчего оставшимся становилось еще тягостнее, - явления, с которыми мы так хорошо знакомы в великороссийских городах XVII века, явления, необходимые там, где государственные потребности развиваются неодновременно и не в одинаковой степени с экономическим развитием народа, будет ли то общество еще молодое, неразвившееся, как наша Россия XVII и XVIII века, или общество уже одряхлевшее, как Римская империя во время ее распадения.

28 февраля 1768 года Румянцев писал императрице: "Я имел случай с уволенными на время и опять уже отъехавшими некоторыми депутатами видеться и нашел их во всех их развращенных мыслях непременно пребывающих. Скоропадский - всех прочих руководитель, ибо возмечтал выбранным быть гетманом. Часть здесь людей таких, кои слепо сим невежам следуют, немала. Но я осмеливаюсь уверить, что когда токмо таковые и ему подобные, которые очень замечены, останутся без действия и дел, а, напротив, благонамеренные и сею болезнию самовладства и независимости не зараженные вашего и. в-ства милостию отличатся и войдут в чины и дела, правительства ж и служба получат прямые для себя уставы, то и те как великое всегда желание к чинам, особливо к жалованию, имеющие скоро переменят мысли и поступки". Екатерина отвечала: "Что вы пишете о Скоропадском, то весьма справедливо: он здесь ведет себя, как волк, и ни с кем из наших знаться не хочет". Во многих наказах было выражено желание собрать деньги для воздвигнутия памятника Екатерине. Относительно сбора денег на памятник в Малороссии императрица писала Румянцеву: "Если деньги на монумент еще не собраны, то, пожалуй, помешкайте оных собрать, ибо сии издержки народные не нужны, а за доброе их намерение скажите им спасибо пристойным образом".

Румянцев писал о малороссийских депутатах, приезжавших на побывку домой: "Тщеславились они здесь много тем, что лифляндцы им единонамеренны в удерживании старых своих прав и вольностей". В заседании комиссии 2 октября 1767 года депутат эстляндский Вирского Крейса от дворянства Ренненкампф подал представление, чтобы в проекте нового Уложения упомянуто было о эстляндском дворянстве, дабы ему в преимуществах своих в силу их всевысочайше конфирмованных привилегий неотменно остаться. Такое же представление подал депутат лифляндского дворянства Эстницкого уезда Вильбоа: к ним присоединились и другие лифляндские и эстляндские депутаты. Но в заседании 22 ноября депутат любимского дворянства Толмачов представил, что надобно иметь в виду общее благо, и так как Сенату известны недостатки лифляндских и эстляндских прав йот незнания этих особенных прав происходят преступления между пограничными жителями, то необходимо составить общие законы для всех подданных ее и. в-ства. К мнению Толмачова присоединилось чрезвычайно много дворянских депутатов. В заседании 27 ноября депутат новосильского дворянства Шишков произнес такую речь: "Постановляемые ныне законы должны быть в завоеванных губерниях те же самые, которые и у нас будут. Под этим условием я полагаю равенство всех государственных сборов и доходов. Поэтому должность присланных от означенных губерний господ депутатов должна заключаться в том, чтобы к общей всех пользе единодушно с нами стараться рассуждать и думать. Законы же для рижского рыцарства, в XV и XVI веках написанные под титулом "Божиею и папы Николая милостию", ныне не могут быть его правами, ибо у них нет уже ни стола архиепископского, на который описывались дворянские недвижимые имения, ни такого неприятеля, с которым бы рижское рыцарство могло постановлять войну и мир. Капитуляция, оружием вынужденная, не есть отличная выслуга пленника, но великодушие победителя. Поэтому не сделает ли больше чести означенным губерниям, если они будут называться не завоеванными, но одного с нами общества равными гражданами; а это иначе быть не может как только тогда, когда они будут находиться под одними с нами законами".

Вильбоа возражал и Толмачову, и Шишкову. На мнение первого сказал, что право и привилегии лифляндские вполне соответствуют расположению живущего под ними народа. Доказанное их в продолжение долгого времени сходство с верою, климатом и обычаями этого народа, также непринужденное лифляндских жителей им последование более всего побудили его, Вильбоа, просить, дабы права и привилегии лифляндского дворянства для неизменного их сохранения помещены были в новом Уложении. Потом Вильбоа упомянул о верном соблюдении присяги лифляндцами, что доказано усердною их службою, бездоимочною уплатою податей и несением общих тягостей. Нет нужды, чтобы для всех вообще подданных ее и. в-ства все законы были равные. Относительно мнения Шишкова Вильбоа сказал, что оно более походит на мнение самовластного и не терпящего прекословия учреждения, чем на умеренное и скромное мнение, свойственное собранию депутатов; Шишков особенно заметил привилегию архиепископа Сильвестра 1449 года, начинающуюся словами: "Божиею и папы Николая милостию", и обратил ее в смех, что, может быть, и доставило ему удовольствие; но он не сделал бы этого публично, если б прочел со вниманием 32-ю статью "Наказа" императрицы ("Великое благополучие для человека быти в таких обстоятельствах, что, когда страсти его вперяют в него мысли быти злым, он, однако, считает себе за полезное не быти злым"); что сохранение со стороны победителя капитуляции, которая есть договор с двух сторон, более доказывает правосудие государя. Но возражения со стороны русских депутатов не прекратились. Депутат города Романова Демидов заметил, что древних привилегий лифляндских в подлиннике не находится. Кромский депутат от дворянства Похвиснев заявил, что все народы, находящиеся под Российскою державою, должны управляться одинаковыми законами, ибо такое единство содействует славе и могуществу империи. Казанский депутат от дворянства Ясинов сказал: "Ежели кто сверх всякого чаяния при нынешнем столь полезном установлении новых законов пожелает остаться при старых правах, то он как ищущий только себе, а не обществу пользы нарушит должность честного гражданина в отношении своей собратии. Сверх того, весьма странно слышать, что Лифляндия и Эстляндия, так давно уже покоренные под Российскую державу, судятся и поныне чужими правами, установленными от государей, которые до этих областей никакого дела не имеют". На это возражал депутат лифляндского земства фон Блумен: "Многие гг. депутаты представили, чтобы впредь для всех частей этой обширной империи составить одинаковые законы и чтобы для этого лифляндские привилегии не принимать в уважение, как будто без такого уничтожения привилегий всех немецких земель не может быть устроено обещанное новым законодательством благосостояние России. Помянутые господа депутаты посягают на власть премудрой нашей государыни, которая конфирмовала те привилегии, а ныне по изъявленному ими желанию должна их уничтожать, и, так сказать, трогают тех великих императоров, которые прежде их утверждали".

Но "премудрая государыня" не была довольна остзейскими депутатами. "Господа лифляндцы, - писала Екатерина Румянцеву, - от коих мы ожидали примерное поведение как в просвещении, так и в вежливости, не соответствовали нашему ожиданию: они сначала просили и требовали, чтоб их законы были по материям читаны рядом с нашими; но, когда оных стали читать, а депутаты об их законах начали говорить так, как и о прочих узаконениях, тогда они не только тех депутатов, но и всю комиссию попрекали, что будто они присваивают себе власть, коей комиссии не дано; одним словом, я ожидала то, что они закричат громко "дело и слово" на всю комиссию; наконец, когда увидали, что великое число соблазняется их поведением, тогда все корпусом лифляндцы подписали и подали в комиссии голос, что им не надобно и не хотят ни дополнение, ни перемену в их законах. На сие один из наших принес в комиссию выписку из двадцати или более челобитен лифляндских как дворян, так и городов, где корпусом просят в разных годах от время завоевания с 1710 года и последующих, чтоб законы их были дополнены, ибо они весьма недостаточны и отяготительны в иных случаях для них. Сей человек присовокупил к тому, что он желает ведать, челобитию ли верить или поданному голосу гг. депутатов. Сим на Москве окончились заседания комиссии, а здесь (в Петербурге) ныне читают юстицкие законы; итак, еще не знаем, как господа лифляндцы из противоречащего поступка выпутаются". Они хотели выпутаться тем, что подали проект уложения для себя. Екатерина рассмотрела проект и сделала на него некоторые любопытные замечания с явным неудовольствием, например: "Когда комиссия о сочинении проекта нового Уложения будет рассматривать прежние о той материи проекты, тогда и в Лифляндии сделанный проект, если он по вышнему повелению сочинен, рассмотрится; если же не по повелению сделан, то надлежит оный проект отослать в ту комиссию, где проекты велено подать. Старое обыкновение сих господ, где видят, что по прихотям их исполниться трудно, тут стараются обратить учреждение всякое в тяжебное дело или процесс. Сему по рижской коммерц-комиссии ежедневные примеры были, однако ни в одном пункте им не удалось сей замашки. А прежде сего бывало, где у них слова недостаточны, тут деньгами сыпали: город Рига один по 60000 рублей в год на то определял, и, когда они прислали сюда депутата для исходатайствования перемены в торговом уставе 1765, тогда он снабжен был 13000 червонных, которых в целости привез назад, ибо нашлось, что никто не в силе был оного переменить. Сей же их новый, сочиненный городом очень противен. Я ничего конфирмовать не буду, что не в силе обряда мне поднесется. Они подданные Российской империи, а я не лифляндская императрица, но всероссийская". На просьбу о восстановлении академии для Остзейского края императрица заметила: "О восстановлении академии их скоро согласиться можно; но тут тот крючок, что будут требовать гааки (земельные участки) те, кои тогда даны были той академии, а гааки или разжалованы (розданы), или на аренде под именем коронных; а если согласятся города или дворяне оный (университет) содержать, то недолго восстановить, они без того в чужие края своих детей посылают; в противном случае они в российские училища присылать могут оных, и везде для них места оставлены".

Мы видели, что в комиссии вследствие столкновения различных интересов были горячие споры, но эти споры велись в границах умеренности. Исключением был следующий случай. В пятнадцатое заседание обоянский депутат от дворянства Глазов вздумал было резко выражаться против мнений депутата от однодворцев и депутата от черносошных крестьян, но был остановлен маршалом, и насчет его поступка состоялось такое определение, которое должно было отнять охоту у всякого другого делать подобные выходки. В дневной записке помещен был такой отзыв о мнении Глазова: "Хотя сие возражение состоит из 23 больших страниц, однако трудно найти в нем единый порядочный период; везде мысли спутаны и темны, каждое почти выражение неприлично; но его недостатки кажутся нечувствительны пред прочими непристойностями, которыми избыточествует оное сочинение. Депутат обоянский бранит без малейшего смягчения депутата елецкого, развратное ему приписывает мнение, поносит всех черносошных крестьян; наконец, ругает каргопольский (крестьянский) наказ и говорит, что надлежит его сжечь, а депутата каргопольского от черносошных крестьян, который истину всему предпочтет, доказал, что в последнем чине можно думать благородно, желает он лишить депутатского знака и всех депутатских выгод. Конечно, таковому странному возражению свойственно было произвесть смех, соблазн и негодование, что и совершилось; но маршал остановил чтение на 9-й странице, зане в собрании надлежащее благочиние могло бы совсем быть нарушено". Когда этот отзыв был прочитан, маршал объявил, что такие оскорбительные слова и изъяснения противны XV статье обряда, где предписывается депутата, который обидит в собрании другого депутата, наказывать пенею или исключением временным или навсегда; на этом основании маршал потребовал у комиссии мнения, что следует сделать с депутатом от обоянского дворянства. Решение было выражено таким образом: "Комиссия о сочинении проекта нового Уложения, выслушав большую часть возражения депутата обоянского от дворянства Мих. Глазова на голос депутата елецкого от однодворцев Мих. Давыдова, рассудила, что сие возражение, язвительными словами и бранью преисполненное, нарушает все обществом принятые правила благочиния и справедливости, ибо не токмо в оном сказано, что депутат Давыдов имеет гордыню, что он мыслил превратно, но и то без малейшей причины упомянуто, что всем черносошным депутатам почаще подлежит вынимать из карманов зерцало, по которому вразумляемся, будто их поведение до сего времени небеспорочно; наконец, депутат обоянский осмеливается предписывать строжайшие наказания, когда он судить не имеет права: каргопольский наказ предает огню, того же уезда депутата (которого беспристрастный поступок вящей похвалы достоин) желает лишить депутатского знака и всех депутатских выгод. Уважая все сии обстоятельства и следуя 15-му пункту обряда, комиссия определила: возвратить с выговором депутату обоянскому вышепомянутое его возражение, взять с него пять рублей пени да при всем собрании просить ему у обиженных прощения". Кроме этого случая некоторые депутаты вне комиссии позволили себе странность, происходившую от непонимания своих обязанностей: они позволили себе подписывать на свое имя вместо других подаваемые в Сенат челобитные и доношения и ходатайствовали за них в Сенате. Сенат велел через комиссию запретить им это. Депутат, выбранный от приписных к Гороблагодатским заводам крестьян, Ермаков за взятые им со своих избирателей себе на прогоны по три копейки с души и за прочие преступления лишен депутатского звания с отобранием золотого депутатского знака и комисского наказа, оставлен в прежнем звании, но впредь запрещено его выбирать к каким-либо важным государственным делам. Таков был приговор Сената. Императрица приписала: "А что принадлежит взыскания собранных им денег, то оные взыскать с него тогда, когда сами крестьяне оных требовать будут, ибо они столько же не имели должности слушать его приказов, сколько он давать им оные приказы".

Екатерина имела право быть недовольною некоторыми отдельными явлениями; но не могла не признать, что общая цель, с какою она созвала комиссию, была достигнута. "Комиссия Уложения, - говорит она в одной из своих записок, - быв в собрании, подала мне свет и сведение о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно. Она все части закона вобрала и разобрала по материям и более того бы сделала, ежели бы турецкая война не началась. Тогда распущены были депутаты и военные поехали в армию. Наказ комиссии ввел единство в правило и в рассуждения не в пример более прежнего. Стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах. По крайней мере стали знать волю законодавца и по оной поступать".

Екатерина имела право приписывать своему "Наказу" такое просветительное и воспитательное значение для народа. Депутаты, созванные изо всех мест, из разных сословий, слышали "Наказ", пользовались им, утверждались на его словах в своих мнениях и спорах, но дальнейшее пользование им было ограничено. В сентябре 1767 года Сенат определил по предложению генерал-прокурора разослать экземпляры "Наказа" в высшие учреждения, в департаменты Сената, коллегии и конторы их, в Судный приказ, в канцелярию Конфискации, но исключил губернские, провинциальные и воеводские канцелярии да и относительно высших учреждений в указе говорится, "чтоб экземпляры "Наказа" содержаны были единственно для сведения одних тех мест присутствующих и чтоб оные никому из нижних канцелярских служителей, ни из посторонних не только для списывания, но ниже для прочтения даваны были, для чего и иметь их всегда на судейских столах при зерцалах". Присутствующие в этих высших учреждениях должны были читать "Наказ" в свободное от текущих дел время, т. е. по субботам, но при этом чтении могли находиться кроме них только секретари и протоколисты. Таким образом, "Наказ" был доступен только старшим и составлял запрещенную книгу для младших; о нем сделано постановление, подобное тому, какое сделано в латинской церкви относительно Св. Писания. Найдено, что сочинение самодержавной государыни, и прошедшее через строгую цензуру подданных, все еще содержит в себе аксиомы, способные разрушить стены, по выражению Никиты Ив. Панина. Объяснение такому распоряжению мы найдем в сенатском указе по поводу дворовых людей и крестьян генерала Леонтьева, генеральши Толстой, бригадира Олсуфьева и подполковника Лопухина с братьями. Эти дворовые люди и крестьяне подали императрице челобитную на своих господ. "Из обстоятельств сего дела усматривается, - говорит указ, - что таковые преступления большею частию происходят от разглашения злонамеренных людей, рассевающих вымышленные ими слухи о перемене законов и собирающих под сим видом с крестьян поборы, обнадеживая оных исходатайствовать им разные пользы и выгоды, которые вместо того теми поборами корыстуются сами, а бедных и не знающих законов крестьян, отвратя их от должного помещикам повиновения, приводят в разорение и в крайнее несчастие".

При самом начале заседаний комиссии об Уложении, в августе 1767 года, Сенату было доложено о возмущении заводских крестьян. Мы видели, что исследование об общем почти восстании заводских крестьян на северо-востоке, порученное сначала кн. Вяземскому, потом Бибикову, было окончено, восставшие были усмирены, более виновные наказаны, также наказаны и заводские приказчики, уличенные в притеснениях крестьянам, должная последним заработная плата, удержанная приказчиками, взыскана, введено лучшее против прежнего и различное по различию местности распределение работ. Но неудовольствие не могло прекратиться, ибо отношения в существе остались прежние; подобные исследования при всей благонамеренности следователей представляли чрезвычайные затруднения, и мы теперь, отдаленные с лишком веком от событий, при обсуждении результатов этих исследований должны быть очень осторожны. Для образца приведем показания крестьян, жаловавшихся на демидовских приказчиков. Первый показал: "В прошлом 59 году, когда не упомню, нарядчик ударил меня безвинно по голове поленом один раз, я упал и едва очувствовался, а более никакого битья не было". Второй показал: "Били меня безвинно приказчик и его сын саженью немилостиво". Третий: "Стегал меня батожьем за то, что на работу из дому приехал не на срок". Четвертый: "В заводской работе я не бывал, и никто меня не бивал". Пятый: "При перекличке опоздал, и отметили в нетчики, и за то приказчик стегал меня кнутьем не весьма душевредно, но посредственно". Шестой: "Сын приказчика налагал поденную работу чрезвычайную, которую сработать невозможно, и за то стегал меня батожьем немилостивно один раз, а более того никто не бивал, и посторонних свидетелей не было". Седьмой: "Приказчик бил меня палками смертельно и изломал об меня две палки, а более того никто не бивал". Восьмой: "Приказчик сказал, будто приездом опоздал, и стегал меня батожьем весьма душевредно, так что несколько дней наклоняться не мог". Девятый: "Не поверя моей болезни, приказчик стегал меня батожьем нещадно, от которого стеганья наиболее занемог и лежал с неделю". Десятый: "Стегал меня плетьми весьма жестоко и приговаривал, чтоб знать грозу демидовскую". Некоторые показывали, что лежали по 4 и по 8 недель больные от побоев. Показывали, что бывали смертные случаи от побоев. Но какие были средства удостовериться в правде показаний? Обвиняемые запирались, запирались и на пытке, отстраняя свидетелей, тех же заводских крестьян, как свидетелей пристрастных; выкапывание трупов и медицинское свидетельство было тогда невозможно, и судья решал по своим соображениям, могла ли приключиться смерть от показываемых побоев, и если решил, что не могла, то какие мы имеем средства обвинять его в решении неправильном, в потачке притеснителям? Признаем за русскими людьми, жившими сто лет тому назад, большую опытность в этих вещах, чем какую имеем мы, к великому нашему счастию; признаем, если хотим быть сами справедливы и беспристрастны, что жалоба на побои, весьма душевредные, не могла производить на них такого сильного впечатления, какое производит теперь на нас: вспомним, что телесные наказания в самых тяжелых формах были в общем употреблении, считались необходимыми, еще наше поколение помнит истязания детей в школах, истязания вполне "душевредные"; что же было за сто лет? Вспомним, что в это время только начали раздаваться голоса некоторых достойных пастырей церкви против ужасных истязаний, которым подвергалось духовенство в монастырях; все эти душевредности встречались по всей России везде, где только сильный, власть имеющий приходил в столкновение с слабым, игумен - с простым монахом, учитель - с учеником, господин - с слугою, хозяин - с работником, договорим: отец с сыном. Возбуждение уголовного преследования против приказчиков за жестокие наказания заводских крестьян заставило бы скольких людей переглянуться и поднять вопль, ибо и они должны были подвергнуться такому же преследованию. Явление не было одиноким, выходящим из ряду.

В доказательство затруднительности положения кн. Вяземского и Бибикова, затруднительности, которой подвергается и позднейший исследователь этих печальных явлений, приведем следующий случай. Много было жалоб на демидовского приказчика прапорщика Кулалеева. Вяземский нашел в нем человека с нечистою совестью, взяточника и удалил его от заведования приписными крестьянами, но уголовному наказанию он не подвергся, хотя была жалоба, что он в 1760 году крестьянина Алексеева, будучи в Дуброве, неведомо за что изрубил саблею до смерти. Кулалеев отвечал на обвинение следующее: "Села Котловки крестьянин Летков пришел ко мне и объявил, что, отрезав на реке Каме паром, переехали воровские люди на горную сторону. Я, собрав села Котловки крестьян, разослал их для поиску воровских людей, а сам поехал с другими крестьянами и в лесу встретил неведомо каких людей ночью; стали их ловить, один из них бросился на меня с топором и порубил мою лошадь, а я порубил его по плечу тесаком; порубленный побежал, крестьянин Таланов его догнал; он Таланова сшиб с ног; я побежал за ним пешком, нагнал: он бросился на меня с топором, а я, обороняясь, порубил ему ногу, отчего он упал и тут же на месте умер. Между тем пойманы были товарищи убитого, беглые заводские крестьяне, которые объявили, что убитый тоже беглый заводской крестьянин Михайла Алексеев Болонкин". Кулалеева оправдали. Наконец, затруднительное положение следователей увеличивалось еще тем, что одни крестьяне восставали, а другие оставались спокойными и отправляли свои работы, и восставшие вооружались против них, силою заставляя их принимать свою сторону.

Но если положение Вяземского и Бибикова было крайне затруднительно, если мы не имеем никакого права требовать от них, чтоб они поступали по понятиям и условиям не своего времени, а нашего, а потому не признавать их заслуги, то, с другой стороны, мы должны признать, что их распоряжениями зло совершенно прекращено быть не могло. О средстве коренного исцеления болезни вопрос был задан Екатериною: нет ли возможности заменить приписных крестьян вольнонаемными рабочими? Понятно, что ответ был отрицательный, потому что если бы эта возможность существовала, то крепостное право исчезло бы на всем протяжении России; при сохранении же обязательных отношений работника к хозяину никакие определения отношений не могли принести всей желаемой пользы, даже при условии постоянного строгого надзора и всегда справедливого, беспристрастного решения споров; но возможно ли было требовать этих условий на отдаленных окраинах при известном печальном состоянии правосудия? Заводские крестьяне хотели вовсе не того, что им дали, они не хотели более сносного определения обязательных отношений, они хотели полного увольнения от заводских работ, ибо их положение было самым тяжким видом крепостного права. Крестьянин-земледелец, какого бы корыстолюбивого и жестокого господина или приказчика судьба ему ни послала, все же оставался на своем месте при своих обычных занятиях, тогда как заводская работа была по преимуществу работа "невольная, рабская", по выражению самих крестьян. К заводам приписывались крестьяне, жившие от них в очень дальнем расстоянии, в расстоянии нескольких сот верст, и должны были являться в срок, должны были тратиться, разоряться для этих переходов и в случае запаздывания должны были готовиться к наказанию, к побоям от приказчика, более или менее душевредным, смотря по характеру и расположению последнего. Кроме того, хозяин или приказчик стремились извлечь всевозможную выгоду из работника, находившегося совершенно в их руках, прижать его, недоплатить, заставить проработать лишнее, продать ему дорогою ценою необходимые предметы. Все это не могло приучить крестьянина к заводским работам, и постоянным его желанием было освободиться от них; мы видели, что первые сильные крестьянские восстания при Елисавете были восстания заводских крестьян; мы должны ждать, что они не прекратятся и после усмирения их в первые годы екатерининского царствования.

Летом 1767 года пришли в непослушание крестьяне, приписные к Юговским горным заводам графа Ив. Чернышева, заводчика Походяшина и покойного канцлера Воронцова. Соликамская воеводская канцелярия нашла, что виновником был премьер-майор Дервецкий, который приказал крестьянам ходить на одни соляные заводы. Сенат для усмирения крестьян велел ехать с военною командою генерал-майору и главному командиру над Гороблагодатскими и Кемскими заводами Ирману. В октябре месяце пришел рапорт канцелярии Главного правления заводов об упорствах и отбывательствах от работ крестьян, приписных к Аннинскому заводу гр. Чернышева, Соликамского и Чердынского уездов; канцелярия писала, что никакой надежды к утишению восстания нет, и она обратилась за помощью к казанскому губернатору. В том же месяце подали просьбу в Сенат содержатель рязанской игольной фабрики Рюмин и компаньон его бригадир князь Килдишев, что Мануфактур-коллегия освободила их крепостных людей, содержавшихся по обвинению в непослушании, отчего на их фабрике произошло еще большее неповиновение и озорничество; челобитчики писали, чтоб велено было усмирить крестьян военною командою. Сенат велел послать команду и приказал дать знать коллегии, что она поступила весьма неблагорассудительно и неосторожно, освободивши означенных крепостных людей без всякого удовольствия, их владельцу, сделав распоряжение, чтоб их употреблять только на игольной фабрике, а не посылать на железный завод для тяги проволоки. Коллегия отвечала, что она отослала крестьян в исполнение указа не держать долго колодников, поручив Рязанской губернской канцелярии рассмотрение дела о их виновности; что же касается распоряжения ее ходить крестьянам только на игольную фабрику, то иначе произошла бы смута: игольная фабрика подведомственная ей, а железный завод - Берг-коллегии. В конце года Ирман донес, что возмутившиеся крестьяне пришли в послушание и обязались идти на заводские работы, кроме 37 человек деревни Бурдаковой, приписных к Пыскорскому заводу. Сенат приказал: рекомендовать Ирману секретно поступать в этом случае с такой умеренностью, чтоб крестьяне не могли иметь предлога к возмущению. Рязанская губернская канцелярия донесла, что крестьяне игольной фабрики Рюмина за учиненные ими противности наказаны кто кнутом, кто плетьми и тем в должное послушание приведены. Вследствие донесения воронежского губернатора о противностях липецких рабочих Сенат приказал: так как по делу видно, что непослушание заводских рабочих большею частию произошло и теперь происходит от притеснения управителями кн. Репнина, то последнему дать знать секретно, чтоб он без нарушения собственной пользы постарался принять заблаговременно такие меры, благодаря которым рабочие не имели бы прямых причин к жалобам, а для большего успокоения отрешил бы нынешних своих управителей и определил других, если только от этого не произойдет заводам его какого вреда.

В то самое время, как в комиссии, созванной из всех концов России для подания императрице "света и сведения" о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно, в то самое время, как в этой комиссии разные сословия наперерыв требовали себе права иметь крепостных людей, государыня подписывала приговор над явлением, которое показывало, до чего может доводить крепостное право, отдававши человека во власть другого человека. И это явление произошло в среде тех людей, которые в комиссии предъявляли свое исключительное право иметь крепостных людей, управление ими выставляя как школу, как приготовление к высшим правительственным должностям, причем указывали на свои большие средства нравственные, на свое образование. Оказалось, что ужасное явление могло быть продолжительно именно в среде этих людей, потому что в их среде могло находить долгую безнаказанность.

Жена ротмистра конной гвардии Глеба Салтыкова Дарья Николаева, овдовевши 25 лет, получила в управление населенные имения, толпу крепостных слуг и в этом управлении развила чудовищную жестокость: собственными руками она била без милости своих слуг и служанок чем попало, припекала им уши разожженными щипцами, обливала кипятком. По ее приказу били, секли дворовых мужчин и женщин, забивали и засекали до смерти, и все за маловажные вины по хозяйству. Злость Салтыковой, усиливаясь по мере терзания несчастных жертв, доходила до бешенства. "Бейте до смерти, - кричала она наказывавшим, - я сама в ответе и никого не боюсь, хотя от вотчин своих отстать готова. Никто ничего сделать мне не может!" Сознание безнаказанности, возможности по родственным связям и богатству запугать и задарить судей разнуздывало Салтыкову, и, действительно, более шести лет жалобы на нее крепостных оставались без последствий, жалобщиков наказывали и отсылали назад к госпоже, которая говорила им: "Вы мне ничего не сделаете; сколько вам ни доносить, мне ничего не сделают и меня на вас не променяют". Наконец в 1762 году дошла до Екатерины жалоба, что с 1756 года Салтыковой погублено уже душ со сто. Жалоба переслана была в Юстиц-коллегию; началось следствие. В конце 1763 года коллегия представила, что Салтыкову, "яко оказавшуюся в смертных убийствах весьма подозрительною, во изыскании истины надлежит пытать". Мы видели, какую борьбу вела Екатерина против пытки. И тут она не хотела ее допустить как средство, вовсе не ведущее к изысканию истины, и приказала: "Объявить Салтыковой, что все обстоятельства оного дела и многих людей свидетельство доводят ее до пытки, что с нею действительно и последует, если она не принесет чистосердечного признания. Между тем определить к ней искусного, честного жития и в Божественном Писании знающего священника на месяц, который бы увещевал ее к признанию, и если от сего еще не почувствует она в совести своей угрызения, то чтоб он приготовил ее к неизбежной пытке, а потом показать ей жестокость розыска приговоренным к тому преступником, и если еще и тогда чистосердечия от нее не будет, то представить ее и. в-ству, не объявляя ей о том последнем представлении, и ожидать указа".

Эти средства не помогли: Салтыкова ни в чем не призналась. Екатерина и тут не хотела употребить пытки. Сделан был повальный обыск, который указал на убийства; по этим указаниям подняты были дела о Салтыковой в Полицмейстерской канцелярии, Сыскном приказе и Тайной конторе, решенные в пользу Салтыковой по взяточничеству присутствующих. Люди Салтыковой обвиняли ее в убийстве 75 человек обоего пола; Юстиц-коллегия по рассмотрении дел обвинила ее положительно в убийстве 38 человек и оставила в подозрении относительно убийства 26 человек. В октябре 1768 года последовал высочайший указ Сенату: "Рассмотрев поданный нам от Сената доклад о уголовных делах известной бесчеловечной вдовы Дарьи Николаевой дочери, нашли мы, что сей урод рода человеческого не мог воспричинствовать в столь разные времена и того великого числа душегубства над своими собственными слугами обоего пола одним первым движением ярости, свойственным развращенным сердцам, но надлежит полагать, хотя к горшему оскорблению человечества, что она особливо пред многими другими убийцами в свете имеет душу совершенно богоотступную и крайне мучительскую. Чего ради повелеваем нашему Сенату: 1) Лишить ее дворянского звания и запретить во всей нашей империи, чтоб она ни от кого никогда, ни в каких судебных местах и ни по каким делам впредь именована не была названием рода ни отца своего, ни мужа. 2) Приказать в Москве, где она ныне под караулом содержится, в нарочно к тому назначенный и во всем городе обнародованный день вывести ее на первую (т. е. главную, Красную) площадь и, поставя на эшафот, прочесть пред всем народом заключенную над нею в Юстиц-коллегии сентенцию с присовокуплением к тому сего нашего указа, а потом приковать ее стоячую на том же эшафоте к столбу и прицепить на шею лист с надписью большими словами: "Мучительница и душегубица". 3) Когда она выстоит целый час на сем поносительном зрелище, то чтоб лишить ее злую душу в сей жизни всякого человеческого сообщества, а от крови человеческой смердящее ее тело предать промыслу творца всех тварей, приказать, заключа в железы, отвести оттуда ее в один из женских монастырей, находящийся в Белом или Земляном городе, и там подле которой ни есть церкви посадить в нарочно сделанную подземельную тюрьму, в которой по смерть ее содержать таким образом, чтоб она ниоткуда света не имела. Пищу ей обыкновенную старческую (монашескую) подавать туда со свечою, которую опять у ней гасить, как скоро она наестся, а из сего заключения выводить ее во время каждого церковного служения в такое место, откуда бы она могла оное слышать, не входя в церковь". Салтыкова была заключена в Ивановском монастыре; в 1779 году наказание смягчено: ее перевели из подземелья в каменную пристройку к церкви с окном. В 1801 году Салтыкова умерла, и до сих пор еще в народе живет память об ужасной Салтычихе.

Также без пыток особенная комиссия производила дело о ливенском помещике поручике Мишкове, который между прочим обвинен был в четверократной посылке нарядным разбойническим образом крестьян своих, однодворцев и малороссиян в дом однодворца Писарева; в двух приездах и сам он, Мишков, был, грабил пожитки Писарева и дом его совершенно разорил, а самого захватил в дом к себе, и по приказу его Писарев сечен батожьем; потом Мишков приказал однодворцу Пыхтину, беглому, крывшемуся у него крестьянину Никифорову да солдату Медведеву, напоя их пьяными, переломить Писареву обухом ноги, что ими и сделано, а сам Мишков выколол ему глаза сапожным шилом, от чего Писарев чрез девять дней и умер. Приказал однодворцам Жиляеву и Пыхтину живущего в доме его однодворца Енина убить до смерти, что ими исполнено, и проч. Вдова тайного советника Мария Ефремова за смертное убийство крепостной своей девки предана церковному покаянию. Какое было обращение с крестьянами серпейского помещика отставного гвардии поручика Шеншина, неизвестно; только ночью приехали к нему в дом неведомые люди с ружьями и рогатинами, дом разбили, его, жену и старосту умертвили; в этом убийстве оказались собственные крестьяне Шеншина.

В 1768 году казанский губернатор донес об усилившихся в Симбирском уезде разбоях и смертоубийствах, причем представлял о малолюдстве тамошних гарнизонов и надобности прислать еще военных команд. Сенат приказал: хотя и нарядить команды, но они не поспеют, а зимнее время и без команд разбойников разгонит, и потому послал указ губернатору, чтоб они во время их зимнего укрывательства самими обывателями и находящимися там командами были переловлены. Так как видно, что крестьяне и помещичьи служители при нападении разбойников на домы господ и их самих не дают им никакого отпора, несмотря на то что превосходят многолюдством иногда во сто крат, убегая и укрываясь, предают неповинную жизнь господ на жертву свирепости и алчности разбойников, для того обнародовать печатным указом, что если впредь крестьяне и служители, невзирая на свое многолюдство, отпора давать не будут, то без должного за то денежного и телесного наказания не останутся. А чтоб показать первое действие указа, к казанскому губернатору написать, чтоб во всех местах его ведомства, где произошли разбои и смертоубийства, приказать исследовать, и, если где найдется, что крестьяне по одной своей холодности, а иногда и по злости помещиков своих не защищали, в таком случае поступить с виноватыми по законам. Московский главнокомандующий граф Солтыков писал императрице, что в Москве и около нее воровство и разбои сильно умножились.

Мы видели, что депутаты в комиссии об Уложении приписывали разбои беглым крепостным. Мы видели также, что помещики пограничных областей жаловались на бегство крестьян их в остзейские провинции. Но жалобы были обоюдные. Новгородский губернатор Сиверс представил Сенату доклад, что остзейские дворяне жаловались ему на невыдачу им их беглых из Новгородской губернии, преимущественно из Псковской провинции, хотя они точно знают о местах их укрывательства; все затруднение происходит оттого, что беглых без суда взять нельзя, и если беглые из Лифляндии и Эстляндии примут веру греческого исповедания, то их уже к старым помещикам не возвращают, а крепят за кого пожелают из русских. По мнению Сиверса, надобно было бы с обеих сторон выдавать беглых без суда, невзирая на то что приняли греческую веру, ибо в Лифляндии и теперь уже столько построено греческих церквей, что каждому принявшему это исповедание недалеко сходить в город или к полковым церквам.

Сиверс подал Сенату также любопытный доклад о состоянии городов своей губернии: "Город Псков по своему красивому и очень удобному для торговли положению мог бы быть в другом состоянии и не возбуждать такой жалости. У меня нет слов для выражения моих чувств о разорении этого города; скажу одно, что он так же несчастлив, как и Великий Новгород, и страдает тою же чахоткою. Как в одном, так и другом почти равные причины разорения, и не одни политические, но и нравственные: нравы так испорчены, что умножение человеческого рода почти пресеклось. Во всех городах моей губернии со второй по третью ревизию число жителей умножилось до седьмой, а в некоторых, где порядок и нравы добрые, до пятой и до четвертой части против прежнего; только в Новгороде и Пскове целая треть убыла. В Пскове через 150 лет почти ни одного посадского жителя не останется. Способы к устранению этого зла: 1) увеличение числа купцов переводом их из пригородов; 2) включение в купечество или в цехи всех государственных и экономических крестьян, которыеживут в городе и подгородных слободах; 3) вывод одного полка в другой город, ибо почти невероятно, что в одном месте, где 450 душ купечества, квартируют два пехотных полка; 4) учреждение банка для уничтожения разорительных займов у нарвских контор. Каменный дом провинциальной канцелярии в Пскове развалился, и я уже третьего года приказал канцелярию из него вывесть в обывательский. Воеводского двора совсем нет, и воевода живет в таком ветхом обывательском доме, что мне стыдно и не без страха было в него войти. Я нашел изрядную гарнизонную школу, построенную комендантом. Город Остров - сущая деревня, имеет около 120 душ купечества; в воеводском доме только сороки да вороны живут, ни площади, ни лавок не нашел. В Холме я внезапно вошел в соляной амбар и велел считать кули с солью; по запискам значилось в наличности около 7000 пудов, а оказалось только около тысячи, остальные были в раздаче почти всему посаду до священников заимообразно. В Холме более 700 душ, и только один умеет писать. Торопец - лучший город во всей Новгородской губернии. Хотя торопчане имеют дурную славу, что много товаров провозят без пошлины, однако доходы ближних таможен доказывают, что некоторые, и лучшие из них, поступают как добрые люди. Торгуют преимущественно шелковыми товарами, которые закупают на ярмарках в Кенигсберге, Данциге, Бреславле и Лейпциге, а некоторые отправляют лен и пеньку в Петербург. Едва один купец успел построить каменный дом, как полковник вступившего в город полка занял его как лучший в городе, а хозяин остался жить в старом деревянном, после чего никто уже другого каменного дома не заложил. Между воеводскою канцеляриею и магистратом я нашел великие несогласия и в обоих местах более челобитчиков, чем в каком-либо другом городе. Воеводский дом так ветх, что в нем жить нельзя, и канцелярия не лучше. Острога или тюрьмы совсем нет, а колодников ставят попеременно по домам разночинцев взамен постоя, чего нигде я не видал и не слыхал. Ржев Володимеров может спорить с Торопцом, одно худо, что между жителями капитальных людей мало, вредят своей торговле, занимая большие капиталы у англичан и других за весьма высокие проценты. У них великие споры с разночинцами, особливо с пушкарями старых служб и с ямщиками о землях. Вкоренившийся здесь раскол - порок сему городу. Хуже всех городов Белозерск. Я нигде не находил, чтоб магистрат был действительно таким городским опекуном, как в Торжке. Тверскою канцеляриею я был доволен, кроме великого числа колодников; я заметил из ведомостей, что всегда две трети колодников ржевитяне, точно то же и в магистрате. Купцы как сами без воспитания были, так и детей своих теперь не воспитывают. Торговля их производится без всякого порядка, редко с запискою, без книг и почти без счетов. Между ними нет доверия, которое составляет дух коммерции. Главнейший вред купечеству, кажется, от подушного оклада; вместо подушных денег можно положить каждый город в особый оклад одной круглой суммы, а сей оклад собирать с имения и с торгу каждого горожанина. Еще бы сему роду людей дало лучшие мысли, если бы по уголовным делам их от розысков избавить. О крестьянстве я должен вообще заметить, что оно еще более заслуживает жалости по незнанию грамоте, ибо это незнание подвергает его множеству обид". Для дворян Сиверс требовал выборной службы в погостах для полицейского надзора, также службы в звании уездных комиссаров. Об упадке дворянских родов вследствие раздела имений Сиверс говорит: "Я был в одной деревне, где в 15 избах крестьянских нашлись 17 помещиков, и весь народ, который я нашел на жнитве хлеба, был благородный".

Относительно духовенства произошло любопытное явление в Тамбове. Тамбовский купец Александр Попов подал в Синод челобитную за рукоприкладством 106 человек, духовных и светских лиц: просили о переводе находившегося прежде в Тамбове и переведенного в Устюг епископа Пахомия опять назад в Тамбов на место нынешнего епископа Феодосия, переведенного из Устюга; и Синод, найдя, что в челобитной не выставлено никакой законной причины, сообщил Сенату, что он сделал определение о духовных лицах, подписавших челобитную, а светских предает на рассмотрение Сената; при этом Синод сообщал, что Пахомий уже переведен из Устюга в Москву за старостию и слабостию. Сенат отрешил от должностей тамбовского, нижнеломовского и верхнеломовского воевод и воеводских товарищей, приложивших руки к челобитной. Епископ Феодосий по этому поводу доносил, что духовенство побуждаемо было к рукоприкладству тамбовским купцом Расторгуевым, который зазывал священников к себе и поил допьяна.

В церкви в описываемое время произошел еще любопытный случай: известный владелец медеплавильных и железных заводов, пожалованный званием директора этих заводов, Петр Осокин записал себя в раскол с женою, двумя малолетними приемышами и с некоторыми дворовыми людьми. Сенат приговорил его к лишению директорского чина и написанию в двойной подушный оклад. Императрица написала на докладе Сената: "Как мне самой в проезд мой по Волге случалось видеть сего человека, который лет 80 от роду и слеп, и хотя весьма добродетельным человеком слывет, но в рассуждении его старости и дряхлости едва ли в совершенной памяти, то надлежит взять от него ответ, знает ли он подлинно о сей записке его в раскол и не воспользовался ли иногда кто его старостью и слепотою; а из того ответа можно будет лучшее заключение сделать о его судьбине".

Сибирский губернатор Денис Чичерин доносил, как производится обращение в христианство иноверцев его губернии: "Проповедники отправлялись сначала на коште и подводах иноверцев, но так как теперь это им запрещено, то они изыскали способ ездить в отдаленные иноверческие жилища на подводах живущих по тракту церковных причетников. К иноверцам, живущим близ города большими деревнями, они не заезжают, и во всю бытность мою ни один из этих жителей не окрещен; стараются они пробраться в отдаленные и дикие места, где проповедуют на русском языке таким людям, которые не слыхивали, как по-русски говорят, и увещевают к крещению всегда тех, у которых больше пожитку видят. Обольстя награждением, напоя пьяных или напугавши, крестят, а как при крещении действуют, того неизвестно. Перекрестя, отъезжают в другие места на лошадях и на издержках новокрещеного, оставив ему написанный на бумаге символ веры, который этот христианин безумно почитает божеством, а что в нем написано, не знает. Через год и больше проповедник возвращается для свидетельства новых христиан, и тут великие привязки делаются. В посты привозят с собою посуду, намазанную молоком или маслом, лошадиные кости, обвиняют в отступничестве от веры христианской, пугают жестокими наказаниями и чрез то грабят бесчеловечно; если же кто не дает, тех берут с собою и на их же подводах и коште, забивши в колодки, везут по другим жилищам. Кто побогаче, к таким в потаенных местах ставят болванов, а потом сами же и сыскивают. Священники этих дел сами решить не могут, отсылают в высший суд, где происходит долголетнее разбирательство. Другой способ к грабительству: придут к новокрещеному и, если узнают, что был покойник и погребен без священника или младенец некрещен, привязываются, зачем долго не крещен, зачем без священника погребен. Тогда как священник по отдаленности только в несколько лет раз может приехать; точно так же и венчаться в церковь ездить не могут, венчаются по домам, а это служит главным источником взяточничества, привязываются, кричат о поругании веры, и, если кто не откупится, должен ехать от 300 до 400 верст. Священник приезжает исповедовать: отец духовный по-инородчески, сын духовный по-русски ни слова не знают, одна только пожива священникам. Этот беспорядок может быть пресечен только определением в сибирскую митрополию человека, который бы мог в эти дела благоразумно вникать, и хотя крещение инородцев должно продолжать, однако в таких только местах, где поблизости церкви есть, и учредить школы для образования священников из инородцев, а в отдаленных местах проповедь и крещение до времени оставить".

Вследствие этого донесения составлена была комиссия из новгородского митрополита Димитрия, псковского епископа Иннокентия и Теплова. Они подали доклад: сменить тобольского митрополита Павла как за нерадение, так и по другим жалобам; избрать нового, лучшего и дать ему от Синода инструкцию относительно проповеди: 1) Слово Божие должно быть проповедуемо из одного Евангелия, деяний и посланий апостольских, не отягощая разума обращенных преданиями св. отец, кроме самых нужнейших, каков символ веры. 2) Три обязанности проповедника: учить, увещевать, напоминать; повеление, угроза и строгое с утеснением взыскание есть насилие совести и злочестие. 3) Не должно давать воли проповедникам ездить, куда захотят. Архиерей сочиняет план страны, где и какие обитают язычники, выбирает проповедников благонравных, особенно некорыстолюбивых, трезвых, разумных и кротких, и распределяет время и места, когда и куда им отправляться. Начинать должно с ближних к городу мест, дабы мало-помалу вера расширялась. Новообращенных не принуждать к таким преданиям церковным, которые могут быть неудобоносимы для непривычных; проповедники должны отдавать отчет архиерею. 4) Проповедник должен иметь вид человека, не по указу присланного, но добровольно пришедшего; проповедники отнюдь не должны прямой веры пополнять суеверием, рассказами о ложных чудесах и откровениях. Проповедники не должны ничего брать, кроме пищи повседневной, и за ту платить. 5) Если проповедник языка инородческого не разумеет, то должен употреблять толмача, а впредь принимать из обращенных в семинарии с тем, чтоб они никогда своего языка не забывали, или лучше и завести учение инородческих языков.

Из восточной степной украйны пришло известие, что киргизы собираются напасть на кочующих около Хивы трухменцев: русское пограничное начальство встревожилось, боясь, чтоб киргизы, переменя намерение, не напали на калмыков, и послало предупредить калмыцкого наместника ханства, послало и в саратовскую контору Опекунства иностранных, боясь за немецкие колонии на луговом берегу Волги. Екатерина написала: "Вовсе сии люди, кои сие пишут, карту не знают: яицкие козаки покрывают калмык, а калмыки поселения - и так по-пустому людей тревожат. Зри карту. Все сие похоже на малороссийские известия, откудова неоднократно рапортовано, что король прусский едет брать непобедимого города Киева".

Самозванство не прекращалось. В 1769 году беглый солдат Мамыкин на дороге в Астрахань разглашал, что Петр III жив, примет опять царство и будет льготить крестьян.

О Петре III толковали и на Астраханской дороге, и около Петербурга. При изложении дела Батурина мы видели, что приговор о нем не был исполнен при Елисавете. При Петре III Сенат хотел сослать его в Нерчинск на работу, но император велел оставить его в Шлюссельбурге и давать лучшее содержание. В 1768 году солдат Сорокин, придя к другому солдату, Ушакову, вынул из кармана две бумажки и говорил: "Я был в Шлюшине (Шлюссельбурге) у одного колодника, который называл себя полковником, у Иоасафа Андреевича Батурина; он отдал мне эти две бумажки и просил, чтоб я одну, маленькую, подал государыне, а другую - Петру Федоровичу, и говорил мне Батурин, что ежели я эти две бумажки подам, то мне будет великое награждение". Ушаков, развернув сперва большую бумажку и увидя, что она писана к бывшему государю, говорил Сорокину: "Пустое, ведь он давно уже умер; ведь ты помнишь, еще мы были в походе, так там это было уже известно, что он подлинно умер". Но Сорокин отвечал: "Нет, брат, Батурин знает планеты; смотря в окошко из казармы на небо, указывал государеву планету и говорил, что он жив и теперь гуляет, а чрез год или два сюда придет". Ушаков взял обе записки и маленькую искал случая подать императрице, случая не находилось, и однажды, подравшись пьяный с хозяином квартиры, выронил обе записки на пол; они были подобраны и представлены куда следовало. Ушаков показал о приведенном разговоре с Сорокиным, а тот прибавил: "Батурин рассказывал караульным, что он хотел Петра Федоровича возвести на престол. Караульные говорили ему: если ты такую услугу Петру Федоровичу оказал, так для чего он тебя, пока жив был, отсюда не освободил? Батурин отвечал: врете вы, государь не умер, а жив, поехал гулять, а меня здесь оставил под видом; я по планетам знаю, что он жив, планету вижу, и увидите, что он года через два в Россию возвратится". Сорокин признался, что взял бумажки от Батурина, чтоб одну подать государыне, а другую Петру Федоровичу, когда тот приедет в Россию. После этих открытий Батурина признали за лучшее удалить в Камчатку; но мы еще должны будем упомянуть о нем впоследствии.

В том же 1768 году лекарь Лебедев донес, что восемнадцатилетний адъютант Опочинин, сын генерал-майора, выдавал себя сыном английского короля и императрицы Елисаветы и составлял заговор свергнуть Екатерину с престола и возвести великого князя Павла Петровича, истребив Орловых, между которыми Екатерина будто бы хочет поделить Россию. Опочинин объявил, что мысль о происхождении внушил ему корнет Батюшков, который говорил: "Сказывала мне покойная бабушка Анна Пребышевская, что когда был здесь английский посол, то в его свите был под именем кавалера посольства сам король английский". Батюшков оговорил конной гвардии берейтора Штейгерса, который будто намеревался с товарищами возвести на престол великого князя, который знает о их намерении чрез Панина: Штейгерс приглашал Батюшкова быть участником заговора и уговаривал приглашать других; Батюшков и пригласил майора Патрикеева и Опочинина. Батюшков, по показанию Опочинина, говорил: "Федор Хитров хотел было свергнуть государыню, да не удалось; сослали его в деревню, да и Захара Григорьича (Чернышева) к этому делу примешали, за что и отставку ему дали, но после, видно, он выправился, и так приняли его в службу по-прежнему; да даром что он выправился, он нашей партии будет, потому что он не Григория Петровича сын, а сын Петра Великого". Батюшков во всем признался. Штейгере все сложил на Батюшкова, который говорил: "Больше мне досадно на графов Орловых, что они не помнят милости отца моего и сестру мою Кропотову выгнали из дворца, а меня против воли моей отставили от службы". Батюшков признался, что первый начал говорить о намерении своем произвести такой же переворот, какой произвели Орловы. Преступление Батюшкова приписано пьянству и умопомешательству, он приговорен к лишению чинов, дворянства и ссылке в Мангазею с производством ему по 2 копейки в день на содержание, а когда будет в здравом уме, то заставлять работать; Опочинина по молодости лет, также во внимание к раскаянию его и службе отцовской, послать тем же чином в гарнизон на линию.

Страница сгенерирована за 0.05 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com