Вышеславцев Б. П., Кризис индустриальной культуры. II. 12. Кризис социализма

Авторитарный социализм, построяемый коммунистической партией, приводит к тоталитарному государственному хозяйству в тоталитарном государстве (к «врагу № 1»). В его лице социализм свидетельствует против самого себя: если это есть социализм, то социализм должен быть отброшен, как злая бессмысли-

301

ца, как грандиозное заблуждение. Если же социализм хочет сохранить смысл и значение, то он принужден утверждать, что это не есть социализм. В этом состоит кризис современного социализма: мы больше не знаем, что такое «социализм». Существует два социализма, отрицающих и исключающих друг друга:

1. Социализм, отвергающий принципы либеральной демократии, утверждающий диктатуру и тоталитарное государство.

2. Социализм, утверждающий принципы либеральной демократии, отрицающий диктатуру и тоталитарное государство.

Первый создает тоталитарное государственное хозяйство; второй отвергает тоталитарное государственное хозяйство.

Каждый из двух «социализмов» считает своего антипода лже-социализмом, предателем социализма. Какой же из них есть истинный социализм и имеет право так именоваться? Дело решается, как видно из их определений, отношением к демократической свободе и к плановому хозяйству; рассмотрим то и другое. Верно ли, что «социализм» нераздельно связан с демократией, как это утверждают социал-демократы, и что там, где нет демократической свободы, там нет и «социализма»?

Вопрос этот не решается так просто, ибо есть серьезное основание утверждать прямо обратное, именно: полную несовместимость социализма и демократии, социализма и свободы. Замечательно при этом, что такая несовместимость утверждается как с социалистической, так и с демократической стороны. Ее утверждал отец социализма и коммунизма - Платон; ее уже 100 лет тому назад с большой силой формулировал либерал и демократ Токвиль: «Демократия расширяет сферу индивидуальной свободы социализм ее ограничивает; демократия признает за каждым самобытность социализм деградирует каждого до простого номера... демократия ищет равенства в свободе, а социализм - в принуждении и закрепощении». (1)

1 Речь в Конституанте 12 сент. 1848 г. Столетие спустя американец, живший 12 лет в России и специально изучавший коллективизм в Германии, Италии и СССР, скажет следующее: «Изначальный путь социализма не есть путь к свободе, но путь к диктатуре и беспощадной гражданской войне: социализм, который осуществляется и сохраняется демократическими средствами, есть утопия» (W. Н. Chumherlin. A f-'aisc Utopia. 1937. st. 202 203).

302

Наконец, такие радикальные противники капитализма и социальные революционеры, как Бакунин и Прудон, тоже утверждали несовместимость социализма и коммунизма с какой-либо свободой. Социализм «коммунистического манифеста», по их мнению, необходимо приобретал форму «коммунизма». Бакунин заявлял: «Я ненавижу коммунизм, потому что он отрицание свободы, а я не мыслю человечество без свободы». Прудон говорит: принцип коммунизма есть диктатура - диктатура индустрии, диктатура торговли, диктатура мысли, диктатура социальной жизни и частной жизни, диктатура - везде. Коммунизм неизбежно приводит к абсолютизму, и тщетно указание на то, что это абсолютизм переходный, переход этот вечен, la transition esl éternelle.

Коммунизм есть полицейская организация индустрии (293). В коммунизме невозможна никакая свобода. В нем будут существовать только государственные газеты (300), иначе говоря, только «госиздат». (1)

Герцен точно так же сознавал противоречие социализма и свободы. Он предвидел, что революционный социализм обойдется без всякой политической и гражданской свободы, и предвидел, что из этого получится: «Социализм, который хотел бы обойтись без политической свободы, без равноправия, быстро выродился бы в самодержавный коммунизм». (2) Он предвидел, что социализм примет форму реакционного самодержавия и против него неизбежно возникнет новое восстание свободы: «Социализм разовьется во всех своих фазах до крайних последствий, до нелепости. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик страдания и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей, нам неизвестной революцией». (3)

Достоевский всегда утверждал, что социализм противоречит человеческой свободе во всех ее формах, начиная от инстинктивной свободы произвола до высшей духовной свободы совести и мысли: когда будут построены

1 Цитировано по изданию Proudhon. Oeuvres Сотр. Paris, 1923. Ed. M. Riviere. Vol. II. Прудон употребляет термины «социализм» и «коммунизм» как равнозначные (напр., 280), для него коммунизм и социализм в конце концов совпадают: «Коммунизм есть фатальный конец социализма» (284).

2 Герцен. Собр. Соч., т. 20, стр. 136.

3 Герцен. Собр. Соч., т. 5, стр. 121.

303

«дворцы социализма», непременно восстанет «господин с ретроградной физиономией» и скажет: «А что, господа, не послать ли нам к черту все эти хрустальные дворцы социализма «единственно для того, чтобы по своей глупой воле пожить»*. Достоевский пророчески предвидел, что построение социализма примет форму «Великой Инквизиции». форму тоталитарного властвования, уничтожающего всякую духовную свободу, властвования, исходящего от «великого и страшного духа». Кризис социализма, как предсказывал Достоевский, возникнет при самом построении социализма: «Дай всем этим современным высшим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить новое, то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое, бесчеловечное, что все здание рухнет под проклятиями человечества прежде, чем будет завершено... Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов». (1) Внутреннее противоречие социализма выражено словами Шигалева: социализм обещает абсолютное освобождение и приходит к абсолютному рабству.

Что касается Толстого, то всякому ясно, что социализм «Коммунистического манифеста», с его социальной революцией, диктатурой, насильственной экспроприацией и государственным хозяйством, ему совершенно неприемлем, ибо революция, диктатура, насилие и государство суть для него величайшее зло. Трудно заставить Толстого тащить триумфальную колесницу коммунизма. Больше того, всякий другой социализм, всякая «социал-демократия» и всякие социалистические партии для него также неприемлемы, ибо он отрицает всякую государственную власть и всякую политику. «Социализм» есть проблема организации права и государства, но христианский анархизм Толстого, с его идеей непротивления, отрицает право и государство. (2)

Следует ли еще напоминать, что Ленин отрицал совместимость социализма и демократии, и не без основания, ибо демократия может во всякое время отменить

2 Дневник Писателя. 1873 г. Эти «удивительные результаты» изображены в «Легенде о Великом инквизиторе». Последний отказывается от человеческой свободы и потому отказывается от Христа, ибо «где Дух Господень - там свобода». Он прямо признает: «Мы не с Тобою, а с Ним».

2 Наконец. Толстой отрицает индустриализацию и видит спасение в «опрощении» и в возвращении к крестьянскому быту.

304

социализм; а потому социализм должен прежде всего отменить демократию, разогнать учредительное собрание, разбить машину либерального правового государства там, где она уже действует, и признать «социал-демократов» социал-предателями. Ленин, конечно, прав в том смысле, что при настоящей демократии весь русский народ проголосовал бы «свободу торговли» и стал бы развивать частно-правовой капитализм, который действительно мог бы догнать Америку. Никакой «социализм» в духе Коммунистического манифеста в России, конечно, не был бы построен.

Что может ответить на эту критику социализма социал-демократизм? Прежде всего он признает, что все сказанное верно: такой «социализм», конечно, несовместим со свободой и демократией. (1) Социал-демократия его критикует и отвергает не менее либералов и консерваторов. Но она утверждает, что это лже-социализм. Существует другой социализм, который осуществляется демократией и через демократию. Английский лейборизм есть именно такой социализм. Да и вся «социал-демократия» в правовом государстве была и остается таким социализмом. Еще Энгельс под конец жизни говорил, что социалисты могут отлично существовать и процветать в либеральном правовом государстве и именно здесь работать для осуществления своего социализма. (2) Однако существование социалистических партий в демократии и через демократию, равно как и их «социалистическая» активность здесь, нисколько не доказывают совместимости социализма и демократии, социализма и свободы. Возможно уничтожение демократии демократическим путем, как это сделал Наполеон III или Гитлер. Демократической свободой можно пользоваться для уничтожения свободы и демократии. Именно так поступает коммунистическая партия во Франции и Италии. Ее принципиальная несовместимость с демократией очевидна. (3) Но тот же принципиальный вопрос может быть поставлен «социал-демокра-

1 Это доказано и в теории, и в предвидении, и на опыте.

2 «Ирония истории состоит в том, что мы, «революционеры» и «мятежники», гораздо лучше процветаем при законных средствах, чем при незаконных и при восстании. Законность нас вовсе не убивает, напротив, в ней мы выглядим весело, как сама вечная жизнь» (Энгельс. Цитата приведена В. Черновым. Сборник «За Свободу», июль, 1947 г.).

3 Изумительно, что фашистская партия (и «нацизм») исключается из либеральной демократии, а коммунистическая в нее включается. Один из абсурдов массовой психологии.

305

тии» и лейборизму: не есть ли их постепенное и гуманное осуществление социализма демократическими средствами не что иное, как постепенная и гуманная ликвидация демократической свободы, постепенное вытеснение либерализма социализмом? Именно это утверждает Hayek в своей книге "Road to Serfdom" (обращенной прежде всего к Англии): Социализм и коллективизм всех видов неизбежно становится «путем к рабству». Сталин сказал лейбористам, его посетившим: «Мы осуществляем один и тот же путь к социализму, только у нас он более суровый, зато и более короткий: а у вас более мягкий, но и более длинный». Леон Блюм утверждал: «У социалистов общие цели с коммунистами, но различные пути к ним». Мало приятное истолкование демократического «социализма»!

Правда, в столкновении свободного социализма с тоталитарно-властным («социал-демократии» с «нацизмом» и коммунизмом) все симпатии культурного и свободного человека будут конечно на стороне свободной социал-демократии, но это лишь в том случае и постольку, поскольку она сохраняет абсолютную верность идеалу свободы и пойдет к нему правовым демократическим путем. Нормативный примат должен принадлежать демократии, а не социализму (что, собственно, уже выражено в термине «социал-демократии»). При этих условиях социал-демократия может делать и делает много ценного в смысле освобождения от нужды и социальной зависимости, в смысле восстановления и возвышения достоинства человека: но социализм ли все это? А главное, она не может сделать ничего окончательно вредного, непоправимого и несправедливого, ибо все ее неудачные и чрезмерные «социализации и национализации» могут быть во всякое время отменены демократией. Но как раз из того, что демократия всегда может отменить свой «социализм», вовсе не следует, что социализм нераздельно связан с демократией или демократия с социализмом; следует как раз обратное: демократия может существовать и без социализма и социализм может существовать без демократии. Они могут вступить в конфликт и социализм может противоречить демократии. Бесполезно это отрицать: такой конфликт мир как раз сейчас и изживает - конфликт принудительно организованного коллективизма с либеральной демократией. Бесполезно утешать себя тем, что «это не социализм»; неудачная операция есть все же операция.

306

Мы хорошо знаем, что такое авторитарный социализм, он имеет за собою тысячелетнюю традицию социалистических учений и был реализован на практике в трех формах на наших глазах; мы знаем, что он не совместим со свободой и демократией. Но мы совершенно не знаем, каким будет тот «социализм», который даст нам честное слово соблюдать свободу и демократию (и не знаем, сможет ли он сдержать это слово): будет ли он синдикализмом, анархизмом, кооперативным движением, развитием свободных рабочих союзов или просто социальным реформизмом в либеральной демократии? Наконец, захочет ли он остаться «марксизмом» и сохранить связь с Коммунистическим манифестом, или от него отречется?

В этом состоит современный кризис социализма: мы не знаем, что такое «социализм»; мы знаем, что такое «ложный социализм», но мы не знаем, что такое «истинный социализм». Необходимо идти дальше и искать решения проблемы. До сих пор мы рассматривали политическую сторону проблемы, отношение социализма к свободе и демократии. Но еще важнее, быть может, окажется экономическая сторона, отношение социализма к плановому хозяйству, к «обобществлению орудий производства».

Установлено, что авторитарный социализм, проводя полное «обобществление орудий производства», т. е. последовательную социализацию и национализацию, создает тоталитарное государственное хозяйство; напротив, демократический социализм отвергает тоталитарное государственное хозяйство, как врага № 1. Но такое хозяйство есть не что иное, как последовательно проведенная полная социализация и национализация. Отказываясь от него, приходится отказаться от социализации и национализации. Вот где вскрывается подлинный кризис социализма: «истинный социализм» принужден отказаться от «социализации». Осознание этого кризиса во всей громадности его значения составляет заслугу русских социалистов. Все их дискуссии посвящены этому кризису и исканию выхода. Проблема, поставленная Гильфердингом, продолжает разрабатываться. Мы уже упоминали об интересных статьях Аронсона и Николаевского. (См. выше.) Остановимся на них несколько подробнее. Оба автора представители свободного, демократического, идеалистического социализма. Аронсон с большой смелостью мысли прямо исходит из того, что «в наши дни»

307

мы в сущности не знаем, что такое «социализм»: (1) этот термин сейчас означает бесконечно многое и бесконечно различное, существуют сотни определений социализма. Сущностью социализма до сих пор считалось обобществление орудий производства, т. е. социализация и национализация, но от социализации и национализации придется отказаться, если она приводит к «чудовищному аппарату универсального насилия» (эту мысль высказывает и Николаевский). Такое высказывание означает, что «социал-демократии» придется отказаться от марксизма, ибо, по Марксу, конечно, полная социализация средств и орудий производства есть альфа и омега социализма и русские большевики в этом смысле имеют право считать себя единственными последовательными социалистами-марксистами.

Мы уже видели, как Николаевский выражает ошибку основного общепризнанного, традиционного социализма: «Мы были наивными оптимистами» и не подозревали, что организованное (т. е. социалистическое) хозяйство примет форму чудовищного универсального насилия (см. выше). Менее наивные и более значительные умы это, однако, отлично предвидели (см. выше). Ошибка действительно немалая, она дорого стоила человечеству и, главное, еще продолжает действовать. Теоретически она означает вот что: «обобществление орудий производства», «экспроприация экспроприаторов», «диктатура пролетариата» и уничтожение капиталистов вовсе не уничтожает зла капитализм а, не уничтожает эксплуатации, не освобождает пролетариата и человечества. И вместе с тем это ошибка не каких-то отдельных наивных оптимистов, а ошибка основной социалистической догмы, ибо та страшная тирания, которая получилась, есть, по справедливому признанию Николаевского, все же несомненный результат «построения общества в соответствии с принципами социализма в том виде, как он стал идеалом рабочего движения и закреплен в программах всех социалистических партий 19-20 столетий». (2) Таким образом, те «принципы социализма», кото

1 Аронсоч. «Социализм в наши дни». Новый Журнал, Нью-Йорк, № 17.

2 Соц. Вестн. № 1 -2. 3 февр. 1947 г., стр. 19. Николаевский думает, однако, что вовсе не доказано, будто «организованное хозяйство» необходимо требует такого построения общества в соответствии с таким социализмом. Мы, напротив, думаем, что властно-организованное центральное плановое хозяйство необходимо принимает форму «тотали-

308

рыми руководились все социалистические партии нашего времени, оказались абсолютно ложными. И притом они продолжают действовать и угрожать миру. Трудно сильнее выразить кризис «социализма».

В этом отношении чрезвычайно ценной является та цитата из Каутского, которую приводит Аронсон в своей статье: «Строго говоря, не социализм составляет нашу конечную цель, а устранение всякого рода эксплуатации и угнетения, будут ли они направлены против одного, или другого класса, партии, пола или расы... Если бы нам доказали, что освобождение пролетариата и человечества целесообразнее всего может быть достигнуто на основе частной собственности на средства производства, как это допускал Прудон, то мы должны были бы выбросить социализм за борт, нисколько не отказываясь от нашей конечной цели. Мы обязаны были бы это сделать как раз в интересах этой конечной цели»... (1)

С такой конечной целью всеобщего освобождения от всяческого угнетения согласятся абсолютно все: социалисты, анархисты, либералы и консерваторы: христиане и еврейские пророки, позитивисты и идеалисты. Ведь она выражена в словах «свобода, равенство и братство», или просто: «все высокое, все прекрасное»; но ведь вопрос именно в средствах: является ли социализация и национализация средством всеобщего освобождения?

И вот, когда вопрос так поставлен, становится очевидным, что частная собственность остается гораздо более целесообразной в смысле освобождения, нежели тоталитарная социализация и национализация. На основах частной собственности на средства производства в либеральной правовой демократии (например, в Америке) существует бесконечно большая свобода и бесконечно меньшая эксплуатация, нежели в стране «построенного социализма». Как раз Прудон со своим отвращением к социализму и коммунизму оказался прав, а не «Коммунистический манифест».

Слова Каутского ценны своей честностью и идеализмом; кроме того, они предвидят грядущий кризис социализма, но самое важное в них - это признание того, что

тарного государственного хозяйства» (врага № 1), и это вполне доказано и теоретическим предвидением, и опытом трех форм коллективизма. Другая форма хозяйства есть свободно-организованное хозяйство свободного обмена и свободной конкуренции, но оно отрицается социализмом. А неорганизованного хозяйства вообще не существует.

1 Нов. Журн., Нью-Йорк. № 17, стр. 172.

309

социализм не есть цель, а есть совокупность средств; только свободная личность есть самоцель. Поэтому «освобождение пролетариата и человечества» можно поставить перед собой как конечную цель, как идеал («к свободе призваны вы, братья»), но это еще вовсе не социализм; социализм есть утверждение тоталитарной социализации и национализации средств производства, как единственно верной системы средств для достижения высокой цели всеобщего освобождения. И вот оказывается, что эта система средств не дает никакого «освобождения», наоборот, является средством полного закрепощения, прежде всего пролетариата, а затем и вообще человечества. Отсюда неумолимо честный вывод Каутского: «если это так, мы обязаны выбросить социализм за борт в интересах конечной цели освобождения». Именно это и утверждали Прудон, Бакунин, Герцен, Достоевский. Вслед за ними и всякий истинный «социалист-демократ», исходящий из идеи свободы личности и свободы народа, обязан отказаться от тоталитарной социализации и национализации, приводящей к государственному социализму, к тоталитарному подчинению, к потере личной свободы.

И нечего утешать себя тем, что «это не социализм», что тотальная социализация и уничтожение частной собственности на средства производства не есть «существенный признак социализма». Каутский думает как раз обратное: это и есть сущность социализма. Сущность социализма с неумолимой ясностью выражена в следующих словах Коммунистического манифеста: «Весь капитал и все орудия производства централизуются в руках пролетарского государства». (1) Такой социализм, под преимущественным влиянием марксизма, утверждался в сущности всеми социалистическими партиями нашей индустриальной эпохи и всеми пролетарскими массами.

Это и есть социализм. Отказаться от тотальной социализации и национализации - значит отказаться от социализма. «Выбросить за борт» - по слову Каутского - придется именно «социализм», а не что другое; и это ради конечной цели всеобщего освобождения. Отказываясь от социализма, говорит он, мы

1 Достаточно продумать это определение, чтобы сделать прямой и необходимый вывод тоталитарной национализации, монопольного государственного капитализма, или тоталитарного государственного хозяйства в тоталитарном государстве.

310

нисколько не отказываемся от этой конечной цели. Значит, конечная цель не есть социализм, и социализм не есть конечная цель. Больше того, социализм противоречит конечной цели: «социализм» исключает «освобождение», и «освобождение» исключает социализм.

Вот почему абсолютно неверно, как мы уже неоднократно и подробно выясняли, определять социализм через конечную цель. Всеобщее освобождение и устранение всяческой эксплуатации, как идеал, одинаково может быть признано всеми (едва ли кто захочет принципиально отстаивать угнетение и порабощение). Более того, радикальные либералы могут отрицать социализм во имя того же самого идеала. Определение социализма через конечную цель приводит к сотням противоречивых, пустых и сентиментальных формул, вроде, например, формулы Е. Юрьевского: «Не изменение титула собственности, а улучшение жизни десятков миллионов и есть социализм». Еще лучше определение Хераскова: «Социализм есть общество благородных»*. Мы видим, как понятие социализм расплывается в «улучшение жизни», в общее благо, во «все высокое, все прекрасное», в маниловщину, мечтающую построить «Храм Дружбы»... Нельзя определять социализм через его прекрасную цель и добрые намерения; нельзя определять медицину, как пожелание «доброго здоровья». Весь вопрос идет о средствах, а не о целях.

Кризис современного социализма есть кризис средств, а не кризис целей: высокие цели остаются незыблемыми, о них никто и не спорит. «Научный социализм» Маркса указывал определенные научные средства для достижения этих целей, и средства оказались негодными, от «научного социализма» приходится отказаться. Остается ли какой другой социализм - мы не знаем. Но мы знаем, что он не имеет права именоваться социализмом в силу одной только ссылки на высокие цели освобождения; он должен указать новые средства для их реализации. И тогда только будет ясно, окажутся ли эти средства «социализмом». Конечная цель всеобщего освобождения не предрешает этого вопроса: она ставится для всех и не составляет ничьей монополии, менее всего монополии социализма.

Несмотря на все это, склонность определять социализм через конечную цель и называть эту конечную цель «социализмом» продолжает существовать. Даже такой тонкий и честный мыслитель, как Гильфердинг, к этому

311

склоняется. Он ставит вопрос: Почему большевизм не есть «социализм»? (несмотря на его марксизм, на его уничтожение частного капитализма и национализацию орудий производства); и отвечает: А потому, что социализм должен быть уничтожением эксплуатации. Иначе говоря, существенным признаком социализма является не уничтожение частного капитала и не социализация средств производства (как это утверждали в сущности почти все социалистические системы и все опыты их осуществления), а общехристианская и общечеловеческая конечная цель, которую Кант формулировал, как обращение с личностью, как самоцелью*. Но что если устранение эксплуатации и обещание всеобщего освобождения вообще недостижимо социалистическими средствами, т. е. изменением форм собственности, изменением хозяйственно-политической структуры общества?

Мы имеем перед собою такой грандиозный опыт тоталитарной социализации и национализации, имеющий за собой славу первого опыта построения социализма в мире. Он приводит к полной потере свободы и к наибольшей эксплуатации. К этому новому социально-историческому факту возможны три отношения:

1. Можно сказать: это и есть социализм, обнаружилось полное банкротство социализма, ибо он приводит к эксплуатации.

2. Можно сказать: это не такой социализм, обнаружилось банкротство авторитарного социализма, ибо он приводит к эксплуатации.

3. Можно сказать: это вовсе не социализм, ибо он приводит к эксплуатации.

Враги социализма утверждают первое, друзья социализма утверждают третье. Здесь наглядно видно, что отношение к эксплуатации вовсе не решает вопроса о социализме: на основании той же «эксплуатации» утверждается, что «это есть социализм» и «это не есть социализм». Все три согласны в своем отношении к эксплуатации и не согласны во всем остальном.

Верные друзья социализма, утверждающие, что «это вовсе не социализм», заслуживают полного сочувствия в смысле их морального негодования. Но научно они не правы: авторитарный социализм всегда был самой основной и самой влиятельной формой социализма. Кроме того, для них существует серьезное затруднение: утверждая, что «это вовсе не социализм», они должны все-таки сказать, что же это такое; что такое этот монстр

312

тоталитарного государственного хозяйства (враг № 1)? Не есть ли он не что иное, как тоталитарная социализация и национализация?

Враги социализма, утверждающие первое: «это и есть социализм» - правы, и в этом утверждении, и в связанном с ним осуждении. Но они не правы в том, что только это есть социализм, и никакого другого не существует. Это не может быть доказано. Таким образом, остается только второе утверждение, которое можно признать научно верным: авторитарный социализм приводит к эксплуатации, значит, это не такой социализм, какой утверждается социальной демократией. Верным остается фундаментальное противопоставление авторитарного и антиавторитарного социализма, каковое современная социал-демократия (в широком смысле этого слова) должна максимально углубить и осознать для сохранения своей чести, своего достоинства, своей миссии, даже своего права на существование: противопоставление властного и свободного социализма, социальной тирании и социальной свободы, уходит в глубину психологическую, моральную, даже религиозную. Оно приводит к противопоставлению властной субординации и свободной координации, как социальных принципов, как двух противоположных направлений социального движения, как двух теорий права и государства, как двух миросозерцаний.

Невозможно отрицать существование двух социализмов, или, точнее, двух форм социального движения, ни теоретически, ни исторически. Важно только осознать их принципиальную несовместимость, которая далеко не всем понятна. Важно осознать, что авторитарный социализм есть враг № 1 и всякая коллаборация с ним позорит и дискредитирует социал-демократию. Последняя должна ясно определить свой собственный путь, новый путь перед лицом современного кризиса. Быть может, ей придется отказаться от всей «социалистической» традиции: от марксизма, материализма, коммунизма, от национализации и социализации. Нельзя оставаться «социал-демократией» 19-го века, надо заново определить, что такое «социализм». Кризис социализма выражается в незнании, что такое социализм; и эта неопределенность вела к коллаборации с коммунизмом.

Нам могут, однако, возразить, что все эти попытки определений вообще совершенно не нужны. Не есть ли это простой спор о словах, пустая схоластика? Со-

313

временная наука и философия знает, что основные элементы и категории бытия, как, например, жизнь, сознание, дух, энергия, время, пространство - в сущности неопределимы. Однако, определение социализма имеет совсем другой смысл: это не есть познавательное определение данного бытия, это есть этическое определение заданного действия; это есть выбор, решение, и оно требует ясности и определенности. Нужно знать, что делаешь. Не знать и не понимать, что творишь, есть всегда опасность и иногда преступление. Поэтому спор о сущности социализма есть спор о том, что и как должно и не должно делать в целях всеобщего освобождения. Если социальная демократия отвергает тотальную социализацию и национализацию, как приводящую к «тоталитарному государственному хозяйству» в тоталитарном государстве, то для нее возникает вопрос: что вообще остается от «социализма»? Сохраняется ли в каком-либо смысле принцип социализации и национализации средств производства? Это и есть основной вопрос неосоциализма.

314