13776 работ.
A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z Без автора
Жаба С., Русские мыслители о России и человечестве. Ю. Ф. Самарин
ЮРИЙ ФЕДОРОВИЧ САМАРИН
(21. IX. 1819— 19. III. 1876).
Один лишь Юрий Самарин, среди главных славянофилов, происходил из придворной, чиновной знати и провел значительную часть жизни на государственной службе, где он сыграл немалую роль.
Как и К. Аксаков, он начал с крайнего гегельянства. Далее, Хомяков имел решающее значение и для его идейного пути. После мучительных сомнений, он навсегда вернулся к Православию, став духовным единомышленником Хомякова. После смерти последнего, он намеревался продолжать его богословское творчество, но сознал сам, что ему не хватало Хомяковской цельности. Ум его, скорее аналитического характера, решительно господствовал над чувством. Другая черта, отличавшая его от остальных славянофилов: он был убежденным государственником. В- противоположность особенно К. Аксакову, Ю. Самарин, в своем идеале социальной монархии, хотя и не умаляет значения общественности, но очень подчеркивает активную, творческую роль государственной власти.
Ряд высказываний Ю. Самарина в той или иной степени отражают эту ;идею, будь то «Письма из Риги», где он участвовал в государственной ревизионной комиссии, будь то записки, статьи и письма о крестьянской реформе или о задачах русской власти в Западном крае и в Царстве Польском, до и после восстания 1863 г.
В «Письмах из Риги», получивших большую известность, он резко критиковал политику правительства в Прибалтийском крае: поддержку немецкого дворянства, — олигархии, презиравшей все русское и угнетавшей местное население, латышей и эстонцев, так что попирались права России и не осуществлялась социальная миссия, осуществление которой молодой Ю. Самарин ожидал от русской власти. Дело закончилось кратковременным заключением его в крепость и личным объяснением с ним Николая I. В этой знаме-
56
нательной беседе, Николай I указал на недопустимость вызывания национальной розни (нападки Ю. Самарина на немцев) в Империи.
Противник крепостного права по мотивам моральным, государственным, хозяйственным, Ю. Самарин доказывал, что крестьянское право пользования землей не менее существенно, чем помещичье право собственности. Это, в сущности, вытекало из всего славянофильского понимания русского прошлого, но нашло в нем особенно убедительного защитника.
Он всячески отстаивал неотложность освобождения крестьян с землею при сохранении общины и принял большое участие в крестьянской реформе. В подготовительных работах, его голос был одним из самых авторитетных.
Одновременно, Ю. Самарин критиковал дворянские конституционные замыслы, считая их социально реакционными.
Отношение его к польскому вопросу определялось и его отрицательной оценкой роли Польши в Славянстве (вредное для славян «Латинство»), и его отношением к польскому национальному движению, как сословно-дворянскому. По его мнению, долг русской власти в Царстве Польском тот же, что в Прибалтике: защитить, поднять хозяйственно и морально, угнетенное крестьянство. После восстания, Ю. Самарин был одним из 3-х членов комиссии, проведшей реформу, давшую польским крестьянам землю и сельское самоуправление. И если Ю. Самарин не мог простить своему другу молодости, Герцену, его революционной деятельности, то особенно он негодовал на его сочувствие польскому восстанию.
Став земским деятелем, Ю. Самарин продолжал отстаивать интересы крестьян от своекорыстной части дворян. Несмотря на горькое разочарование в правительственном курсе, он остался противником конституционных попыток, считая, что социальная роль монархии еще не сыграна до конца. Для него характерно было сочетание социального радикализма с политической умеренностью, не мешавшей, разумеется, совершенному бесстрашию в высказывании своих взглядов, хотя бы перед самим царем.
Блестяще одаренный, человек большого, острого ума, человек долга и труда, Ю. Самарин мог бы дать еще гораздо больше своей стране при более благоприятных общественных условиях.
В сфере религии и философии, он отстаивал с большим блеском идеи своих старших друзей, Хомякова и И. Киреевского, подчас обогащая их. Его любимой мыслью была неразрывная связь веры и нравственности. Он доказывал, что атеисты, сохраняющие иерархию ценностей, движимые идеалами добра и справедливости, не додумывают своего атеизма до конца, живут наследством бывшей веры. Этой мысли, достаточно известной, Ю. Самарин придал ред-
57
кую силу доказательства. На эту тему, преимущественно, у него был знаменитый многочасовой спор с Герценом, во время их свидания в Лондоне.
Он умер скоропостижно, черезчур рано, как многие его единомышленники. Судьба не была благосклонна к славянофилам.
Ю. Ф. Самарин.
Через народность — к истине.Мы дорожим народностью потому, что в ней видим жизненное осуществление начал истинных, в сравнении с теми, которые внесены романскими и германскими племенами, которые нам представляются односторонними, т. е. относительно ложными.
Для нас, как и для всех, цель составляет истина, а не народность; но мы говорим о народности и из слов наших, повидимому, вытекает, что народность для нас есть цель потому, что в настоящее время, вследствие всего воспитания нашего, мы стоим не на истинной, а на инородной точке зрения, мы приобщились к инородному взгляду на вещи.
Народность есть существенное условие успешного развития науки и движения науки вперед. Мы утратили это условие и, сознавая свою утрату, говорим о ней...
. В мире совершается история человечества, но не кроме народностей,... а через народности и только через них... Если бы не было народности, не было бы живого органа для осуществления и заявления общечеловеческих начал.
...История движется вперед свободным совпадением народностей с высшими требованиями человечества. Чем свободнее, глубже и шире это совпадение, тем выше стоит народ.
(Замечания на заметки «Русского Вестника» по вопросу о народности в науке. 1857 г. Том I, стр. 147-148).
Значение общинного начала для России и Славянства.
Общинное, начало составляет основу, грунт всей русской истории прошедшей, настоящей и будущей и корни всего великого', возносящегося на поверхности, глубоко зарыты в его плодотворной глубине, и никакое дело, никакая теория, отвергающая эту основу, не достигнет своей цели, не будет жить...
Семейство и род... город... государственная община... Все эти формы различны между собою, но они суть только формы, моменты расширения одного общинного начала, одной потребности жить вместе в
58
согласии и любви... Таков общинный быт в существе его; он основан не на личности и не может быть на ней основан, но предполагает высший акт личной свободы и познания — самоотречение. (Том I, стр. 50-51),
...В национальный быт славян христианство внесло сознание и свободу; славянская община, так сказать, растворившись, приняла в себя начало общения духовного и стала как-бы светскою, историческою стороною церкви.
...Задача нашей внутренней истории и определяется как просветление народного общинного начала общинным церковным.
...Внешняя история наша имела целью отстоять и спасти политическую независимость того же начала не только для России, но для всего Славянского племен», созданием крепкой государственной формы, которая не исчерпывает общинного начала, но и не противоречит ему. (Стр. 63).
(«О мнениях «Современника», исторических и литературных», 1847 г. Том I),
Сущность революции.
По моим понятиям, революция есть не что иное, как рационализм в действии, иначе: формально правильный силлогизм, обращенный в стенобитное орудие против свободы живого быта. Первою посылкою служит всегда абсолютная догма, выведенная априорным путем из общих начал, или полученная обратным путем — обобщением исторических явлений известного рода.
Вторая посылка заключает в себе подведение под эту догму данной действительности и приговор над последнею, изрекаемый исключительно с точки зрения первой — действительность не сходится с догмой и осуждается на смерть.
Заключение облекается в форму повеления, Высочайшего или нижайшего, исходящего из бель-этажных покоев или из подземелий общества и, в случае сопротивления, приводится в исполнение посредством винтовок и пушек, или вил и топоров — это не изменяет сущности операции, предпринимаемой над обществом.
(Письмо к Р. Фадееву, «Революционный консерватизм», 1875 г., стр. 10).
Отсутствие чувства народности. Насилие над бытом и последствия этого.
Кто не ощущает в себе самом, в национальном своем темпераменте, присутствие тех самых соков, которыми создался и питается исторический быт целого народа, кто видит в нем одну лишь отри
59
цательную сторону, отсутствие чего-то желанного и кажущегося необходимым, тот естественно не может им дорожить; тому простительно также не испытывать страха при мысли о том отпоре, которым могло бы быть встречено слишком бесцеремонное посягательство на свободу и своеобразие этого быта... Жалеть нечего, да и бояться нечего.
Покончить с сельскою общиною и искрошить мирскую землю на неделимые дворы, чтоб наконец завелись и у нас фолльбауеры и кнехты — это им нипочем...
(«К читателю», предисловие к «Революционному консерватизму». 1878 г., стр. 2-3).
Передовые сословии смотрят на народ, как на курьезную окаменелость. При таком отношении... что должно произойти в случае беды? Конечно, правительство призовет народ на защиту святого и существенного; но если народ и правительство розно понимают существенное и святое?...
Предчувствие социальных экспериментов.
...Разве одно нашествие иноплеменников со штыками и пушками угрожает тому, что признается народом за необходимое и святое? Бывают беды и от других причин. Вспомните слепую любовь к новизне, тупое презрение к обычаям и привычке; самоуверенность полу-просвещения, всецело верующего в безошибочность последней вычитанной теории, наконец, легион невинных, благонамеренных поборников самодержавных притязаний разума на исправление жизни. А чего не выдумает рассудок!
Бедная земля! Какой бесконечный ряд операций и опытов готовится для нее вперед», сколько ломки, противоречий, сколько ударов по самым чувствительным жилам, сколько даром погубленного труда, сколько напрасного насилия! Что же предохранит ее от всех этих бед... если не отпор... именно того сословия, которое, обладая безошибочностью духовного инстинкта, хранит в себе цельность народной стихии? (Том I, стр. 231-232).
(Замечания на статью С. Соловьева: «Шлецер и анти-историче-ское направление» 1857 г.).
О власти «Божией милостью».
Мы не признаем выработанной западной схоластикой, и нашим духовенством повторяемой с чужого слова, теории «де юре ди-вино». Утверждать, что в силу божественного закона верховная государственная власть принадлежит какой бы то ни было династии, по праву ей
60
прирожденному, что целый народ отдан Богом в крепостную собственность одному лицу или роду — мы считаем богохульством... Спаситель и апостолы создали Церковь и дали человечеству учение об отношении человека к Богу; но они не создавали государственных форм и не писали конституций. (1862 г.).
О конституции и олигархии.
Народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не народная, т. е. господство меньшинства, действующего без доверенности от имени большинства, есть ложь и обман. (1862 г.).
(Барон Нольде, «Ю. Самарин и его время», стр. 178).
Неоконченная роль самодержавия. Исторический выбор: доверие или страх.
Я убежден, что довлеет дневи злоба его и что далеко еще не наступило для России время думать об изменении существующей формы правления... Думаю, что никакая другая власть, в настоящую минуту не могла бы внушить такого к себе доверия, ни располагать так легко таким добровольным, единодушным и беспритязательным содействием народных сил; вывожу отсюда, что историческое призвание самодержавия еще не исполнилось... Вопрос теперь не в том, какая форма правления для нас лучше, а в том, — которое из двух побуждений, периодически сменяющихся в высших правительственных сферах, окончательно возьмет верх над другим: доверие (или страх.
Если восторжествует первое, то оно даст простор нашим национальным стремлениям и, тем самым, укрепит за нами наши государственные окраины; ибо Россия, развязанная у себя дома, верная своему историческому призванию, непременно понесет туда действительную свободу для всех, поставит на ноги народные массы и подымет их дух... Наоборот, второе побуждение повело бы к систематическому давлению внутри и к неразлучному с тем послаблению на наших окраинах всем анти-русским стихиям, тяготеющим к заграничным центрам.
(«К читателю». «Окраины России». Серия 1-ая 1867 г. Том VIII, стр. 4-5).
Спасительность свободы мнений.
Может быть, есть люди, считающие возможным в мирное время проповедывать обществу безмолвие, безмыслие и безучастие, даже требовать от него этих добродетелей, как верноподданического долга, а в минуты опасности вызывать общественные восторги и общественные пожертвования...
Говорят: да как же допустить общественный ропот? Государь! Если бы после Тильзитского мира вся Россия не возроптала... кто
61
знает, поднялась ли бы вслед за тем та грозная волна народного воодушевления, которая пронесла на себе через всю Европу... (императора Александра I...
Существует в мире ответственность нравственная, от которой никакая власть на земле уклониться не может.
(Письмо к Александру II. 1868 г. Том VIII, стр. ХУН-Х1Х).
Русская земля признает своим государственным представителем самодержца не потому, чтобы она ничего не мыслила, не жалела, не любила, и чтобы все на свете было ей все равно, а потому, что ее государственный идеал заключает в себе представление о власти, свободно вдохновляемой народною жизнью. (1863 г.).
Католицизм и Славянство. Аристократический строй.
Проследите... до психологической основы все исторические явления, которыми сопровождалась прививка Латинства к славянской стихии —■ образование ненародной, строго замкнутой и притянутой к Риму иерархии, постепенное возникновение около нее аристократии военно-политической, отторжение власти от подданных, высших слоев общества от низших, быстрое развитие цивилизации в кругу привилегированных сословий, но цивилизации, не проникающей в народные массы и постепенное сгущение тьмы в низших слоях общества и т. д. — и вы убедитесь, что все это совершалось не случайно. (Том I, стр. 331).
Враждебность общинности и соборности.
Историческая задача Латинства состояла в том, чтоб отвлечь от живого организма церкви идею единства, понятого, как власть, облечь ее в видимый символ, поставить, так сказать, над церковью полное олицетворение ее самой и через это превратить единение веры и любви в юридическое признание, а членов церкви в подданных ее главы. Эта задача, перенесенная в мир славянский, в историческую среду общинности, не в тесном только значении совокупления экономических интересов, но в самом широком смысле множества, свободно слагающегося в живое, органическое единство, должна была возмутить естественное развитие народной жизни до последней его глубины. Действительно, Латинство, по свойству внутренних побуждений, из которых оно возникло, было враждебно в одинаковой степени: общинности, этой характеристической племенной особенности Славянства, и началу соборного согласия, на котором построена и держится Православная церковь. Понятно, что разрыв в пределах
62
церковной общины приводил неминуемо к разложению общины гражданской и что, наоборот, среда, в кото
рой предназначено было развиться историческим силам Славянства, так сказать предопределялась внутренним сродством двух указанных выше начал — общинностии соборности. (Т. I, стр. 331-332).
Две души в груди Польши.
Как две души, заключенные в одном теле, Славянство и Латинство вели и доселе ведут внутри самой Польши борьбу непримиримую1, на жизнь и смерть. В ней-то и заключается глубокий трагический интерес польской истории, и от неведомого ее исхода зависит будущность Польши... (Том I. стр. 335).
Двойная противоречивость притязаний.
Все построение политико-социальных притязаний Польши основано на двух противоречиях.
Во имя своей народности, она требует для себя политического господства над другими, равноправными с нею народностями и оправдывает это притязание обетом — служить орудием просветительному началу, которое сгубило и губит ее внутреннюю жизнь. (Том I, стр. 336).
(«Современный объем польского вопроса». 1863 г.).
Братские чувства к польскому народу, несмотря на восстание.
В самый разгар борьбы, если она начнется, ненависть к ближайшим ее виновникам не найдет доступа в наши сердца. Мы не потребуем отплаты... но сбережем для лучших времен сознание нашего племенного родства с поляками. Пусть знают они, что мы не обрадуем врагов славянского мира отречением от уверенности, что рано или поздно благодушие победит озлобление, улягутся предубеждения, и примиренные поляки протянут нам братскую руку.
(Проект адреса Самарского Дворянства, апрель 1863 г. Том I, стр. 294).
63
© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.