Поиск авторов по алфавиту

Жаба С., Русские мыслители о России и человечестве. Г. В. Плеханов

ГЕОРГИЙ ВАЛЕНТИНОВИЧ ПЛЕХАНОВ

(26. XI. 1856 — 31. V. 1918)

Г. В. Плеханов был выдающимся представителем русского, да и междунаордного марксизма. Бердяев говорит о нем: «После Маркса и Энгельса, Плеханов был одним из наиболее значительных среди признанных теоретиков марксизма... Он стал человеком Запада, ра­ционалистического склада, достаточно образованный, но не достиг­ший очень высокого культурного уровня... В его книгах находили умственную пищу несколько поколений русских марксистов, в том числе Ленин и вожаки коммунизма».

Плеханов принадлежал к хорошему дворянскому роду. В ран­ней молодости, он примкнул к народническому движению и высту­пил на первой демонстрации' в Петербурге, в 1876 году. Когда на­родническая «Земля и Воля» раскололась на сторонников и про­тивников политической борьбы, он был с последними в «Черном Пе­ределе», против «Народной Воли». Эмигрировав, он быстро стал марксистом и создал, в 1883 году, с несколькими друзьями, «Груп­пу Освобождения Труда». С этого времени началась его блестя­щая публицистическая деятельность. Среди множества книг и ста­тей, написанных им, особенно выделяются «Наши Разногласия:», (1884 г.), изданные за-границей и «К вопросу о развитии, монисти­ческого взгляда на историю», появившееся легально, в России (1895 г.), под псевдонимом Бельтова. В произведениях 80-х годов, Плеханов критиковал воззрения Бакунина, эпигонов «Народной Воли» и в особенности Ткачева, а также доказывал, что община разлагается, а русский капитализм развивается (тема, которой он посвятил много труда в 90-х годах).

Бердяев пишет: «В 80-х годах, Плеханов, основатель русского марксизма и социал-демократии, ведет ожесточенную полемику против идей Ткачева... Полемика эта представляет большой инте­рес, т. к., поистине, можно поверить, что Плеханов дискутирует против Ленина и большевиков в эпоху, когда они еще не сущест-

175

 

вовали... Плеханов также — против бакунизма и бунта. Ведь он, существенным образом, — западник, рационалист, сторонник «про­свещения»... Иррациональные темы России ему чужды».

Если в 80-х годах Плеханов, сам вчерашний народник, полеми­зирует корректным образом, то в 90-х годах, особенно в «К вопро­су о развитии...», он -переходит все пределы резкости и глумления. Обосновывая марксизм философски и социологически, он крити­кует народническую идеологию, суживая, однако, свою тему до нападок, преимущественно, на «субъективный метод» в социоло­гии, не понятый им. Главная причина недоразумений — в догма­тической уверенности, что вне марксизма невозможно прослежи­вать закономерность общественных явлений.

Полное недоразумение происходит с терминами «герои» и «тол­па», употребляемыми Михайловским в условном смысле, при иссле­довании социально-патологического процесса обеднения личности, подрыва ее цельности. Трагически иллюстрирует верность этого исследования, хотя бы, Гитлеровская Германия.

Вера в пролетариат, как в «избранный класс», выражаемая, с полной искренностью, научно-«объективно», — вера, исполненная восторженного утопизма, побуждает Плеханова особенно жестоко критиковать, как «утопистов», своих противников.

Пренебрежение к крестьянству, к его духовным началам и быту, характерная уже для некоторых из старых западников, усугубля­ется классовым подходом к обще-человеческим ценностям. Кресть­янин, мелкий ремесленник, суть имманентные носители «рабьего» духа. Чтобы освободиться от него, им необходимо «вывариться в фабричном котле». Пролетаризация их приветствуется и прилага­ются все усилия, чтобы доказать, что община разлагается и осуж­дена на гибель.

Для Плеханова характерно также, как для ортодоксального марк­систа того времени, враждебно-ироническое отношение к указа­ниям на этические стимулы социалистического движения.

Но эта же ортодоксальность делала Плеханова решительным про­тивником социального максимализма: социалистическая революция произойдет только на высшей стадии капиталистического развития. И, разумеется, тогда неизбежна будет диктатура пролетариата.

Во всем этом — Плеханов был вождем и характерным предста­вителем русского марксизма 90-х годов, — сильного, напористого течения значительной части интеллигентской молодежи того вре­мени, ознаменовавшего общественный подъем после реакции 80-х годов.

Плеханов был не только публицистом, но и экономистом, лите­ратурным критиком, политическим лидером большого стиля.

176

 

Плеханов 20-го века выходит за пределы нашей темы.

Но нельзя не сказать, что для Плеханова, провозгласившего, что не рабочие важны для революции, а революция для рабочих, что русская революция будет революцией рабочего класса — или ее не будет вовсе, — а также для Плеханова, убежденного и по­следовательного оборонца первой мировой войны, встреча с фев­ральской революцией была глубоко волнующей, а с революцией октябрьской — глубоко трагичной. Невольно вспоминаются с го­речью его слова о Белинском, который, умирая, искренно позави­довал бы тем счастливцам, которые доживут до дня победы рус­ского рабочего класса...

Говоря о русском марксизме, нельзя забыть, что через него про­шли создатели русского культурного ренессанса 20-го века. В' их числе был и Н. А. Бердяев. Он вспоминает: «В части марксистов 2-й половины 90-х годов очень повышается уровень культуры, особенно культуры философской, пробуждаются более сложные культурные запросы... На почве марксизма, правда критического, а не ортодоксального, стало возможным умственное и духовное движение, которое почти прекратилось в староверческой народ­нической интеллигенции... Марксисты,... державшиеся за матери­ализм, относились очень подозрительно к философскому свободо­мыслию... Получалось разделение на принимавших марксизм тота­литарно и принимавших его лишь частично. Во второй группе и произошел переход от марксизма к идеализму. Эта идеалистиче­ская стадия продолжалась недолго, и скоро обнаружилось движе­ние" к религии, к христианству, к православию. Как участник дви­жения могу свидетельствовать, что оно сопровождалось большим подъемом... Было чувство, что начиналась новая эра»...

Но временное пребывание «второй группы» в марксизме было, всё же, своего рода недоразумением, хотя и счастливым по своим последствиям.

Как велико было недоразумение — показывают взгляды подлин­ного марксиста — Плеханова.

Г. В. Плеханов.

Открытие Маркса.

Гениальное открытие Маркса исправляет... коренную ошибку идеализма, тем самым нанося ему смертельный удар: состояние собственности, а с ним и все свойства социальной среды... опреде­ляются не свойствами абсолютного духа и не характером челове­ческой природы, а теми взаимными отношениями, в которые люди по необходимости- становятся друг к другу в «общественном про-

177

 

цессе производства своей жизни», т. е. в своей борьбе за сущест­вование. (Соч., Том VII, стр. 189).

Экономика и психология.

...Всякая данная ступень развития производительных сия необ­ходимо ведет за собою определенную группировку людей в об­щественном производительном процессе, т. е. определенные отно­шения производства, т. е. определенную структуру всего обще­ства... Привычки, нравы, взгляды, стремления и идеалы необходимо должны приспособиться к образу жизни людей, к их способу до­бывания себе пропитания. Психология общества всегда целесооб­разна по отношению к его экономике, всегда соответствует ей. всегда определяется ею... Целесообразная психология так же по­лезна для общества, как хорошо соответствующие своей цели ор­ганы полезны для организма... Это значит признавать их колос­сальное, и существенное значение. Только очень слабые головы могут понять дело иначе. Вот то же самое и с психологией. При­знавая, что она приспособляется к экономии общества, Маркс тем самым признавал ее огромное, ничем не заменимое значение.

(Том VII, стр. 198-199).

(«К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». 1895 г.).

Добро из зла в истории.

Каждая ступень исторического развития человечества интересна именно постольку, поскольку стоящие в ней общества сами из себя, путем внутренней своей самодеятельности, вырабатывают силу, способную разрушить старые формы социальных отношений... Другими словами, как историка, так и практического революци­онера интересует не статика, а динамика, не консервативная, а ре­волюционная сторона, не гармония, а противоречия общественных отношений, потому что дух этих противоречий есть именно тот дух, который stets das Böse will und stets das Gute schafft.

Так было до сих пор! Само собою понятно, что так не должно быть всегда и что весь смысл социалистической революции заклю­чается в устранении того «железного и жестокого» закона, по ко­торому противоречия общественных отношений находили лишь вре­менное разрешение. Но совершение этого величайшего из перево­ротов... немыслимо без наличности необходимой и достаточной для него исторической силы, порождамой противоречиями нынеш­него буржуазного строя... В передовых странах... сила эта... возрастает ежечасно и ежеминутно. ...Таким образом, еще один — будем надеяться последний раз — мы видим, что «сладкое»

178

 

могло выйти лишь из «горького», что для совершения хорошо-го «дела» история должна была, если можно так выразиться, об­наружить злую «волю».

(«Наши Разногласия». 1884 г., Том II, стр. 122).

Пролетариат — избранный класс. Несущественны человеческие страдания, делающие возможным его возникновение. Свидетельство Энгельса.

У нас оплакивают нашу экономическую европеизацию на том основании., что она уменьшает благосостояние народа... Не мешает сказать кое-что по поводу этого... пессимизма...

Развитие капитализма в Германии оплакивали не только немец­кие утописты 40-х годов. Его оплакивали некоторые немецкие прудонисты не далее, как в 70-х г.г. «У троглодитов есть своя пещера, у краснокожего индейца — свой домашний очаг, — со­временный же пролетарий фактически висит в воздухе». Эти жа­лобы вызвали суровую отповедь со стороны Энгельса.

«В этой иеремиаде, — писал Энгельс, — мы видим прудонизм во всем его реакционном образе. Ткач, имевший кроме своего руч­ного станка свой собственный домишко, садик и клочок земли, был, при всех своих бедствиях и при своем закрепощении, тихим и всег­да покорным рабом, смиренно снимавшим шапку перед всяким, кто был богаче или сильнее его. Именно новейшая крупная промыш­ленность, превратившая некогда привязанного к земле работника в ничего не имеющего, но свободного от всех старых наследствен­ных цепей пролетария, именно этот экономический переворот соз­дал условия, при которых возможно уничтожение эксплуатации в ее последней форме — в форме товарного производства. И этот слезливый прудонист ноет как будто по поводу огромного шага назад, по поводу этого изгнания работника из его собственного дома, изгнания, бывшего необходимым условием его духовной эмансипации.

Что с развитием капитализма материальное положение рабочих в общем ухудшилось, в этом сомневается только буржуа. Но долж­ны ли мы поэтому с сожалением вспомнить... о мелкой сельской промышленности, воспитывавшей лишь холопские души, или о ди­кости?... Прежние деревенские ткачи, имевшие свои собственные домики и очаги, никогда не были в состоянии не только исполнить какую-нибудь задачу, но просто даже понять ее».

Нашим народникам и субъективистам, ноющим о развитии у нас капитализма, полезно будет вдуматься в эти строки.

(«Пессимизм, как отражение экономической действительности». Пессимизм Чадаева. 1895 г. Том X, стр. 158-160).

179

Происхождение народничества.

Ученики Гегеля не оставили камня на камне в его системе, строго держась того самого метода, который завешал им великий мысли­тель. Они держались духа, а не буквы его системы. Последователи Н. Г. Чернышевского не решались даже подумать о критическом отношении к мнениям своего учителя. Строго держась каждой бук­вы его писаний, они утратили всякое понятие о его духе. Вслед­ствие этого, они не сумели сохранить в чистом виде даже резуль­татов исследований Чернышевского, и из смеси их с славянофиль­скими тенденциями образовали ту своеобразную амальгаму, из ко­торой выросло потом наше народничество.

Неверные пути русского социализма.

Предшествующая социалистическая литература завещала нам... несколько социалистических программ, из которых

одна [П. Л. Л а в ро в] рекомендовала социалистическую про­паганду, считая русское крестьянство столь же восприимчивым к ней, как и западно-европейский пролетариат;

другая [М. А. Бакунин] настаивала на организации все­народного бунта, а

третья [П. Н. Ткачев], не считая возможной ни пропаганду, ни организацию, указывала на захват власти революционной пар­тией, как на исходный пункт русской социалистической революции.

Регресс русского социализма.

Теоретическая постановка революционного вопроса не только не подвинулась вперед со времени Чернышевского, но во многих от­ношениях отступила назад, к полуславянофильским воззрениям Герцена. (Том II, стр. 152-153).

КРИТИКА ВЗГЛЯДОВ ТКАЧЕВА

Вред диктатуры над рабочими.

Если «освобождение рабочих должно быть делом самих рабо­чих», то никакая диктатура ничего не сделает там, где рабочий класс... неподготовлен к социалистической революции. А такая подготовка идет, обыкновенно, параллельно с развитием произво­дительных сил и соответствующей им организации производ­ства.. .(Том II, стр. 295).

Марксисты и бланкисты.

Здесь-то и обнаруживается различие между точками зрения со­

180

циал-демократов с одной стороны и бланкистов — с другой. Пер­вые требуют объективных гарантий успеха своего дела, гарантий, которые заключаются для них в развитии сознания, самодеятель­ности и организации в среде рабочего класса; вторые довольству­ются гарантиями чисто субъективного свойства, отдают дело рабо­чего класса в руки отдельных лиц и комитетов.

Рабочие для революции или революция для рабочих.

С точки зрения социал-демократа истинно-революционное дви­жение настоящего времени возможно только в среде рабочего клас* са. С точки зрения бланкиста революция только частью опирается на рабочих, имеющих для нее «важное», но не главное значение. Первый полагает, что революция имеет «особенно важное значение» для р а б о ч и х; по мнению второго, рабочие имеют... особенно важное значение для революции. Социал-демократ хочет, чтобы рабочий сам сделал свою революцию; бланкист требует, чтобы рабочий поддержал революцию, начатую и ру­ководимую за него и от его имени... (Том II, стр. 300-301).

В случае захвата власти.

Захват власти революционерами может иметь два исхода.

План народовольцев.

Или временное правительство... ограничится чисто внешней по­мощью народу и... ни к чему не приневоливая, оно предоставит ему самому устроить свои экономические отношения.

План Ткачева.

Или, не полагаясь на народную мудрость, оно удержит в своих руках захваченную власть и само примется за организацию соци­алистического производства. (Том II, стр. 304-305).

Первый исход. Народ не захочет социализма.

...Если бы у нас действительно утвердилось народоправление, то самодержавный народ на вопрос, нужна ли ему земля и следовало ли отобрать ее у помещиков — ответил бы: да, нужна и отобрать ее следовало. На вопрос же, нужно ли ему «начало социалисти­ческой организации», — сначала ответил бы, что он не понимает, о чем его спрашивают, а затем, с большим трудом понявши, в чем дело, ответил бы — нет, мне этого не нужно... (Т. II, стр. 308).

Второй исход. Несчастье социалистической партии.

Что будет, если революционеры последуют указаниям Ткачева?...

181

 

О, тогда произойдет позорнейшее фиаско русской социалистиче­ской партии!... Русская социалистическая партия даст лишь новый исторический пример для подтверждения мысли, высказанной Эн­гельсом... «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость овладеть властью в то время, когда движение еще не достаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих такое господство»...

Русская революция не только отклонилась бы от дорогого и единственно понятного нашим якобинцам образца французской революции, но представляла бы, своим ходом, прямую противопо­ложность этой последней. Между тем как, до известного времени, каждая новая волна французской революции выносила на истори­ческую арену новую, более крайнюю, партию — наши доморощен­ные якобинцы свели бы к нулю соответствующий период русской революции... (Том II, стр. 329-330).

(«Наши Разногласия». 1884 г.).

«Народ» и «народные идеалы». («Новые славянофильство и западничество»).

Наша интеллигенция уже с начала 60-х годов хорошо сознавала, что ей надо искать поддержки в «народе». В 80-х годах, когда опыт так явственно подтвердил ей, что она своими собственными силами не одолеет царизма, «народ» должен был явиться в ее глазах еще более желанным союзником. Но прежде интеллигенция смотрела на «народ» через славянофильскую призму. Теперь тот же опыт, — неудача народнических революционных усилий, — заставлял подо­зревать, что эта призма искажает истинные образы предметов. Счи­тавшийся оконченным спор славянофилов с западниками оживал в новом виде.

«Народные идеалы»... ни в каком случае не могут служить пока­зателем будущего общественного развития страны. «Идеалы» всякого народа возникают на реальной общественной основе. С исчезновением этой основы, они продолжают еще существовать некоторое время, по закону инерции, чтобы исчезнуть затем в свою очередь, уступив место новым идеалам, вырастающим на почве новых условий...

Вместо крестьянина — пролетарий.

Естественным, ближайшим союзником революционеров оказы­вался... не ветхозаветный крестьянин, а современный пролетарий. Не сразу освоился с этим выводом «русский социалист»... Даже перестав видеть в нашей экономической отсталости надежнейший

182

залог своего успеха, он все-таки не без труда мог освоиться с той мыслью, что история без его ведома и вопреки как его собствен­ным, так и «народным идеалам» уже создала новую революцион­ную силу.

Разложение общины. Торжество капитализма.

Но факты говорили сами за себя. Все исследователи русской жизни сходились между собою в том, что внутреннее разложение общины идет вперед с постоянно возрастающим ускорением, что в завещанном нам историей крестьянском сословии быстро обра­зуются два новых класса: буржуазия и пролетариат; что капитализм торжествует по всей линии... (Том IX, стр. 21-22).

Близость полной победы марксизма.

Уже близко то время, когда марксизм станет единственным кри­терием наших революционных программ и учений.

(«О социальной демократии в России». 1893 г. Том IX, стр. 25).

Европеизация России капитализмом.

Начало нового, «несимпатичного» народникам и субъективистам, экономического порядка относится у нас обыкновенно к 19-му фев­раля 1861-го года... Оно было положено еще Петром Великим. Оно то справедливо, что 19-е февраля дало сильнейший толчек разви­тию этого порядка; оно вызвало наружу и превратило в могучий поток то экономическое течение, которое скрывалось под землею, лишь медленно и незаметно, разрушая старую формацию. В тече­ние 30-ти с лишним лет, протекших со времени отмены крепостного права, эта старая формация совершенно выветрилась... Теперь мы безвозвратно вовлечены в экономическое движение цивилизован­ного человечества... Finis Moscoviae! Ты победил, саардам-ский плотник !

За экономикой — идеология.

...«Народная стихия» есть не первичная причина, а последствие данных общественных отношений. С изменением этих отношений изменяется и «стихия». Точно так же, с изменением этих отноше­ний, изменяется и судьба западных идей, усваиваемых русскими образованными людьми: когда-то чуждые России, идеи эти ста­новятся нашими собственными местными идеями, по мере того, как европеизируется наш общественный быт, т. е. прежде всего (и пока только) наша экономика...

Теперь развитие европейских идей может стать и у нас стройным

183

 

и логичным, благодаря внутренней логике нашей оевропеившейся жизни.

(«Пессимизм, как отражение экономической деятельности». Пес­симизм П. Чаадаева. 1895 г. Том X, стр. 155-159).

Отношение к крестьянству с пролетарской точки зрения.

,..Количественные изменения в положении земледельца, беспрерывно накопляясь, привели к глубокому качественном у его изменению. Теперь русский крестьянин совсем не тот идеализированный крестьянин, с которым собирались иметь дело революционеры-народники 70-х годов. Совершенно выбитый из своего старого, веками завещанного народного обихода, он по­неволе приходит в движение и поневоле начинает расшатывать здание абсолютизма, покоившееся на его широкой спине в тече­ние целых столетий... Мы обязаны воздействовать на кресть­янство, мы обязаны употребить все усилия, чтобы ввести в его среду революционное сознание, заботясь только о том, чтобы крестьянство перестало воздействовать на нас, т. е., чтобы воспоминание об его «историческом сознании» не поддерживало «интеллигентской» склонности к утопиям. В этом смысле мы и говорим, что, воздействуя на крестьянство, интелли­генция должна твердо держаться точки зрения про­летариата.

(«О социальной демократии в России». 1893 г. Том IX, стр. 27).

Необходимость диктатуры пролетариата.

Диктатура всякого данного класса означает... господство этого класса, позволяющее ему распоряжаться организованной силой об­щества для защиты своих интересов и для прямого или косвенного подавления всех тех общественных движений, которые нарушают эти интересы... Парламентская и всякая другая политическая дея­тельность представителей социал-демократии... не противоречит диктатуре пролетариата; она подготовляет ее. Называть фразой указание рабочим на необходимость диктатуры их класса может только тот, кто утратил всякое представление об «окончатель­ной цели» и думает только о «движении»... в сторону буржу­азного социализма.

Там, где существуют классы, неизбежна классовая борь­ба. Там, где есть классовая борьба необходимо и есте­ственно стремление каждого из борющихся клас­сов к полной победе над своим противником и к полному над ним господству. Буржуазия и ее идеологи могут осуждать — во имя «нравственности» и «справедливости» — такое стремление вся­

184

 

кий раз, когда пролетариат обнаруживает его с заметной силой... Рабочему классу не может и не должна импонировать та будто бы нравственность и та якобы справедливость, к которым взывают буржуа эпохи упадка.

(«Первые фазы учения о классовой борьбе». Предисловие к Ком­мунистическому Манифесту. 1900 г. Том II, стр. 322-323).

Белинский и марксизм.

Раз открыв Ахиллесову пяту утопического социализма,... Белин­ский с обычной своей резкостью указывает на слабые стороны народного характера. В буржуазии же он видит представительницу исторического движения. Переводя этот взгляд его на нынешний наш язык, мы скажем, что Белинский лучше тогдашних социали­стов-утопистов понял историческую роль капитализма в 3. Европе и предугадал громадную важность его в деле устранения нашего старого «патриархального быта жизни»...

Отрицая утопический социализм, мысль Белинского работала в том же направлении, в каком уже начала тогда работать револю­ционная мысль Запада.

Философия Гегеля сменилась философией Фейербаха. Филосо­фия Фейербаха уступила место революционному научному соци­ализму Маркса и Энгельса. Этот социализм был ответом на все теоретические запросы Белинского...

Если бы Белинский дожил до нашего времени, то он отдохнул бы, наконец, душою... С обычной своей страстностью, своими вдох­новенными словами приветствовал бы он начинающееся пробужде­ние русского пролетариата и, умирая, искренно позавидовал бы тем счастливцам, которые доживут до дня его победы.

(«В. Г. Белинский». 1898 г. Том X, стр. 347-348).

КРИТИКА «СУБЪЕКТИВНОЙ ШКОЛЫ СОЦИОЛОГИИ» (В ОСОБЕННОСТИ — Н. К. МИХАЙЛОВСКОГО).

Законный и незаконный субъективизм.

Там, где историку приходится изображать борьбу противополож­ных общественных сил, он неизбежно будет сочувствовать той или другой, если только сам не превратится в сухого педанта. В этом отношении он будет субъективен, независимо от того, со­чувствует ли он меньшинству или большинству. Но такой субъ­ективизм не помешает ему быть совершенно объективным истори­ком, если только он не станет искажать те реальные экономические отношения, на почве которых выросли борящиеся общественные силы.

185

Беспомощность «субъективизма».

Последователь же «субъективного метода» забывает об этих ре­альных отношениях, и потому он не может дать ничего, кроме сво­его дорогого сочувствия или своей страшной антипатии, и потому он поднимает большой шум, упрекая своих противников в оскор­блении нравственности всякий раз, когда ему говорят, что этого мало. Он чувствует, что не может проникнуть в тайну реальных общественных отношений, и потому всякий намек на их объектив­ную силу кажется ему оскорблением, насмешкой над его собствен­ным бессилием. Он стремится потопить эти отношения в воде сво­его нравственного негодования. (Том VII, стр. 226).

Разрыв между действительным и должным.

Отличительная черта «субъективных» мыслителей заключается в том, что «мир должного,, мир истинного и справедливого» стоит у них вне всякой связи с объективным ходом исторического разви­тия: здесь — «должное», там — «действительное», и эти две обла­сти отделены друг от друга той пропастью, которая отделяет у дуа­листов мир матерьяльный от мира духовного... (Том VII, стр. 102).

Изгнание законосообразности.

Субъективный... социолог изгоняет законосообразность во имя «желательного» и потому для него не остается другого выхода, как уповать на случайность.

Формула прогресса Михайловского.

Г-н Михайловский имеет свою «формулу прогресса»...

Каково может быть научное значение этой формулы? Объясняет ли она историческое движение общества? Говорит ли она, как оно совершалось, и почему оно совершалось так, а не иначе? Нисколь­ко, да и не в том ее «главная цель». Она говорит не том, как шла история, а о том, как она должна была бы итти, чтобы заслужить одобрение г. Михайловского. Это «гигиенический рецепт», приду­манный утопистом на основании точных исследований законов ор­ганического развития». (Том VII, стр. 115-116).

(«К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». 1895 г.).

Оценка Н. К. Михайловского.

Г-н Михайловский, бывший всю свою жизнь ничем иным, как бой­ким фельетонистом, обладает развязностью, присвоенною по штату людям этого звания. Но он позабыл, какая разница существует, между ним и людьми науки...

(Приложение II к «К вопросу о развитии...»; «Несколько слов на­шим критикам». Том VII. стр. 303).

186

 

Безотрадность «субъективистов».

Субъективно-идеалистический взгляд на историю («Мнения пра­вят миром»), повидимому, отводящий такое широкое место свободе человека, на самом деле представляет его игрушкой случайностей. Вот почему этот взгляд в сущности очень безотраден.

Так, например, мы не знаем ничего безотраднее взглядов утопи­стов конца 19-го века, т. е. русских народников и субъективных социологов. У каждого из них есть готовый план спасения общины, а с нею и крестьянства вообще, у каждого — своя «формула про­гресса». Но, увы! Жизнь идет своим ходом, не обращая внимания на их формулы, которым не остается ничего другого, как тоже прокладывать себе свой, независимый от жизни, путь в области аб­стракций, фантазии и логических злоключений. (Т. III, стр. 105).

Презрение «героев» к «толпе».

Пока существуют «герои», воображающие, что им достаточно просветить свои собственные головы, чтобы повести толпу всюду, куда им угодно, чтобы лепить из нее, как их глины, все, что им вздумается, царство разума остается красивой фразой, благород­ной мечтой.

Необходимость просвещения «толпы». Препятствия со стороны «субъективистов».

Оно начнет приближаться к нам семимильными шагами лишь тогда, когда сама «толпа» станет героем исторического действия и когда в ней, в этой серой «толпе» разовьется соответственное этому самосознание. Развивайте человеческое сознание, сказали мы. Развивайте самосознание производителей, прибавляем мы те­перь. Субъективная философия кажется нам вредной именно по­тому, что она мешает интеллигенции содействовать развитию этого самосознания, противопоставляя толпу героям, воображая, что толпа есть не более, как совокупность нулей, значение которых за­висит лишь от идеалов становящегося во главе героя...

(Том VII, стр. 248-249).

Слепая необходимость субъективистов и свобода.

Когда субъективный мыслитель говорит: «мой идеал», — он этим самым говорит: торжество слепой необходимости. Субъек­тивный мыслитель не умеет обосновать свой идеал на процессе развития действительности; поэтому у него тотчас же за стенами крошечного садика идеала начинается необъятное поле случайно­сти, а следовательно, и слепой необходимости. Диалектический ма­териализм указывает те приемы, с помощью которых все это необъ

187

ятное поле можно превратить в цветущий сад идеала. Он прибав­ляет только, что средства для такого превращенния скрыты в нед­рах самого того поля, что надо только найти их и уметь воспользо­ваться ими... (Том VII, стр. 248).

Марксизм, разум и действие.

Я — червь, говорит идеалист. Я — червь, пока я невежествен, возражает материалист-диалектик, но я — бог, когда я знаю. Tantum possumus, quantum scimus.

И против этой-то теории, которая впервые прочно обосновала права человеческого разума; которая впервые стала рассматривать разум не как бессильную игрушку случайностей, а как великую непреоборимую силу, восстают во имя, будто бы, пренебрегаемых ею идеалов! И эту теорию смеют обвинять в квиетизме, в стремле­нии примириться с окружающим...

Действие (законосообразная деятельность людей в обществен­ном производительном процессе) объясняет материалисту-диалек­тику историческое развитие разума общественного человека. К действию же сводится вся его практическая философия. Диалек­тический материализм есть философия действия. (Том VII, стр. 247-248).

(«К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». 1895 г.).

188


Страница сгенерирована за 0.07 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.