Федотов Г. П. Русская религиозность. Часть 2. VI. Преподобный Сергий Радонежский

Но в свете этих видений вполне позволительно указать на род­ственность духовной жизни преподобного Сергия современно­му ему мистическому движению на православном Востоке. Это известное движение исихастов, практиков «умного делания», или умной молитвы, идущее от святого Григория Синаита с се­редины XIV столетия и широко распространившееся по гречес­кому и южнославянскому миру. Святой Григорий Палама, архи­епископ Фессалоникийский, Тырновский патриарх Евфимий, ряд патриархов Константинопольских были его приверженца­ми. Богословски эта мистическая практика связывалась с учени­ем о Фаворском свете и божественных энергиях.

Начиная с середины и особенно с конца XIV века возобновля­ется греческое и южнославянское влияние на северную Русь. При жизни преподобного Сергия, в одном из ростовских монас­тырей святым Стефаном Пермским изучались греческие рукопи­си. В том же столетии русскими книжниками и переписчиками предпринимались новые переводы Евангелия.^а Сам препо­добный Сергий принимал у себя в обители греческого епископа и получал грамоты от Константинопольского патриарха. Одним из учеников преподобного Сергия был тезоименитый ему Сер­гий Нуромский, по преданию пришелец с Афонской горы, и есть основания отождествлять ученика преподобного Сергия — Афа­насия, Серпуховского игумена, с тем самым Афанасием Русином, который списал на Афоне в 1431 году, «под крылием св. Григо­рия Паламы», сборник житий для русской обители Пресвятой Троицы. Библиотека Троицкой лавры хранит славянские списки Григория Синаита XIV и XV веков. ^b В XV же веке там были спи­саны и сочинения Симеона Нового Богослова. Все это еще не ус­танавливает прямых влияний Греции на религиозность

^а Ср.: Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси 14-17 ве­ков. Петербург, 1903. С. 4, 26-31.

^ь Ср.: там же. С. 15-16.

198

преподобного Сергия, но делает их в высшей степени вероятны­ми. Кроме того, пути духовных влияний не исчерпываются пря­мым учительством и подражанием. Поразительны не раз встре­чающиеся в истории совпадения — единовременно и, по-видимо­му, независимо возникающие в разных частях земного шара ду­ховные и культурные течения, созвучные друг другу. В свете мис­тической традиции, которая утверждается среди учеников пре­подобного Сергия, его собственный мистический опыт, озаряе­мый для нас лишь его видениями (можно сопоставлять светоносные видения преподобного Сергия с Фаворским светом исихастов), приобретает для нас большую определенность.

От мистики до политики огромный шаг, особенно в восточ­ном мире. Но преподобный Сергий на Руси сделал его, как это сделали Бернард Клервосский и многие средневековые святые Запада. Можно себе представить, что этот шаг нелегко дался лю­бителю одиночества, для которого даже общежитие в стенах мо­настыря было тяжким бременем. Как и в случае с игуменством, моральным стимулом для вовлечения отшельника в националь­ную политику, должно быть, было стремление к милосердию, принявшее форму патриотизма. Вмешательство преподобного Сергия в судьбу молодого Московского государства было, несо­мненно, одним из оснований, почему Москва, а вслед за нею и вся Русь чтила в преподобном Сергии своего небесного покро­вителя. В сознании московских людей XVI столетия он занял ме­сто рядом со святыми Борисом и Глебом, национальными за­ступниками Руси.

Истолкование политической деятельности преподобного Сергия представляет трудную проблему — не только из-за ее мо­тивов, но и из-за ее религиозной ценности. Эта проблема оста­лась не замеченной большинством православных в России из-за их неспособности отделять религиозные интересы от нацио­нальных. Следуя этому направлению до логического предела, современные советские историки делают из преподобного Сер­гия национального героя, превращая его в политического по­собника Московского князя. Заслуживает ли преподобный Сер­гий столь сомнительной репутации?

Пытаясь оценить политическую деятельность преподобного Сергия, мы исходим из убеждения, что целостность нравствен­ного облика преподобного подтверждается всеми исторически-

199

­ми источниками. Но, с другой стороны, следует учитывать со­временный Сергию мир, столь отличный от более позднего Московского государства, обладающий иными политическими стандартами. Стандарты древнего феодального быта были по­праны московскими князьями в борьбе за власть. Безнравствен­ность их политики осознавалась и осуждалась по всей Руси, за исключением, быть может, самого Московского княжества. Со­временный преподобному Сергию летописец, повествуя о мос­ковской крепости — Кремле, отстроенном в 1367 году, делает следующее замечание: «Князья Московские, надеяся на свою ве­ликую силу, князи Руськыи начаша приводити в свою волю, а ко­торый почал не повиноватися их воле, на тых почали посягати злобою»^а. Князь Московский был настолько непопулярен и изо­лирован на Руси, что в момент величайшей национальной опас­ности, в битве Куликовской, он один, лишь со своими вассаль­ными князьями стоял на поле брани.

В этом национальном конфликте преподобный Сергий, несо­мненно, был на стороне Москвы. Князья из рода Калиты посе­щали его в обители Пресвятой Троицы. Сам он часто оставлял монастырь и совершал поездки в Москву, был крестным отцом сыновей князя Димитрия Донского и иногда выполнял его по­литические поручения. О его политических шагах нам известно только из летописей; его жития хранят полное молчание.

Одно из этих поручений имеет полное моральное оправда­ние, так как это была миротворческая миссия. Преподобный Сергий был послан к князю Олегу Рязанскому, давнему и могуще­ственному врагу Москвы, и «тихими и кроткыми словесы и реча­ми и благоуветливыми глаголы» убедил его подписать договор о «вечном мире» с Димитрием. ^b

Другой случай политического вмешательства преподобного Сергия не так легко понять. Речь идет о его миссии в Нижний Новгород в 1365 году. Нижегородское княжество на короткое время стало опасным соперником Москвы в борьбе за титул и власть Великого князя. Его старой столицей был Суздаль, один из наиболее древних русских городов, а Нижний Новгород — но­вый, растущий и процветающий центр. Два брата, старший Ди-

^а Рог., ок. 1367.

^b Сим. и Рог., ок. 1385.

200

митрий и младший Борис, владели соответственно Суздалем и Нижним. Димитрию (не путать с его соперником, князем Мос­ковским) удалось получить ярлык на великое княжение от хана Золотой Орды. Но когда он вернулся из Орды с этим титулом, то столкнулся с новой ситуацией. Димитрий Московский, пре­восходивший его в военной силе, пренебрег решением хана и угрозами принудил князя Суздальского к отречению. Более то­го, Димитрий Московский забрал у своего соперника Суздаль, предложив ему в качестве компенсации Нижний Новгород, удел брата, который должен был бы довольствоваться еще меньшим городом. В то же время митрополит Алексий поспешил допол­нить этот захватнический акт соответствующим церковным ак­том; он «отнял» у епископа Суздальского два города — Нижний и Городец, присоединив их к своей епархии. Оставалось убедить Нижегородского князя Бориса согласиться с этой аннексией и уступить свой город старшему брату. Но тот отказался. В этот на­пряженный момент игумен Сергий был направлен как «посол» к князю Борису, чтобы призвать его в Москву. В Москве же стало привычным захватывать и держать в темнице князей, ранее не зависевших от московской власти, но оказавшихся достаточно доверчивыми, чтобы попасть в ловушку.

Нет ничего удивительного в том, что Борис «не послуша и на Москву не поиде». Тогда преподобный Сергий, по указанию ми­трополита Алексия и великого князя Димитрия, «затворил» все церкви в Нижнем Новгороде. Закрытие церквей, соответствую­щее «интердикту», весьма распространенному на Западе, не бы­ло закреплено в восточном каноническом праве. Эта мера при­менялась, однако, в XIV столетии митрополитами Московскими в борьбе с архиепископом Новгородским, но не получила народ­ной поддержки и успеха не имела. И на этот раз не помогло да­же имя преподобного Сергия. Московский князь был вынужден послать дружину в помощь Димитрию Суздальскому против бра­та, и только тогда, перед угрозой военного поражения, Борис отказался от своего города.

Такова история, рассказанная летописцами; даже теми из них, кто имел московское происхождение и промосковскую ориентацию. ^а Ее трудно назвать поучительной; вся она носила

^а Соф., Воскр., Никон, и Рог. летописи (ок. 1363) приводят имена двух

201

сомнительный, по крайней мере с точки зрения морали и пра­ва, характер, если не была актом агрессии и несправедливости. Церковная поддержка этого акта насилия была позором для Ру­си. Закрытие храмов было канонически незаконным. И нако­нец, оно не привело к какому-либо результату. Таким образом, миссия преподобного Сергия была неправой и потерпела неуда­чу. Неудивительно, что Епифаний в своем «Житии преподобно­го Сергия» не упоминает ни этот эпизод, ни посланничество преподобного к князю Олегу.

Ключом к объяснению ситуации служит упоминание в Нико­новской летописи митрополита Алексия. Преподобный Сергий действовал как посланник епископа, который несет полную от­ветственность за эти действия. Конечно, послушание преподоб­ного митрополиту не было безграничным — это видно в отказе от высокого митрополичьего сана. Но преподобный Сергий мог думать, что в этой политической миссии он действовал как миро­творец, стараясь примирить Бориса с братом. ^a

С другой стороны, и летописи, и житие сообщают о роли пре­подобного Сергия в Куликовской битве, первой успешной по­пытке русских оказать сопротивление татарам (1380). Их повест­вования согласуются друг с другом в главном. Перед битвой, когда Мамай, татарский военачальник и узурпатор, продвигался по направлению к Москве, князь Димитрий отправился в Свято-Троицкий монастырь к преподобному Сергию за благословени­ем. Сергий благословил и ободрил его, предсказав победу. По Епифанию, преподобный произнес следующие слова: «Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой че­стью вернешься». Епифаний добавляет, что во время похода, когда русские воины были охвачены внезапным ужасом накануне встречи с врагом, подоспел скороход от преподобного Сергия к князю со следующими обнадеживающими словами: «Без всякого сомнения, господин, смело вступай в бой со свирепостью их, ни­сколько не устрашаясь, — обязательно поможет тебе Бог».

посланников митрополита Алексия, но не упоминают имени преподобного Сергия.

^а Этот мотив приводится в Воскресенской и Софийской летописях.

202

В этом эпизоде Епифаний всячески подчеркивает пророчес­кий дар преподобного. В течение всей кровавой битвы он, мо­лясь за победу, рассказывает братии все перипетии боя, называя имена павших.

Рассказ, включенный в Никоновскую летопись, отличается от Епифаниева интересными подробностями. Перед тем как благо­словить князя, преподобный Сергий пытается помешать воен­ному столкновению и открытому выступлению против хана, со­ветуя сделать шаги, выражающие смирение и послушание: «Почти дары и честию нечестиваго Мамая, да, видев Господь Бог смирение твое, и вознесет тя, а его неукротимую ярость и гордость низложит». Князь же ответил: «Вся сия сотворих ему, отче, он же наипаче с великою гордостию возносится». И пре­подобный сказал: «Аще убо тако есть, то убо ждет его конечное погубление и запустение, тебе же от Господа Бога и Пречистыя Богородицы и святых Его помощь и милость и слава» ^a.

Такой же осторожный совет соблюдать христианское смире­ние был дан, согласно той же летописи, князю Димитрию но­вым митрополитом Киприаном. Следует помнить, что татар­ский хан был законным правителем Руси, назывался «царем» в документах того времени и Церковь поминала его за литургией. Но в этом случае нарушение лояльности могло быть оправдано незаконным характером его власти — Мамай был не ханом, а «темником» (военачальником).

Другое дополнение к житию, содержащееся в той же летопи­си, касается двух иноков Свято-Троицкого монастыря, приняв­ших непосредственное участие в битве. Сообщается о том, что по просьбе Димитрия преподобный Сергий позволил двум ино­кам, Пересвету и Осляби, пойти с ним в поход; либо один из них, либо оба пали в битве на поле Куликовом. Неизвестно, уча­ствовали ли они в сражении как воины. С другой стороны, со­гласно Никоновской летописи, преподобный Сергий «даде им оружие в тленных место нетленое, крест Христов нашит на схимах [монашеское облачение], и сие повеле им вместо шоломов возлогати на главы своя и крепце поборати по Христе на враги Его». Быть может, их участие в битве было духовным и они ис­полняли в армии роль полковых священников. Однако в той же

^а Никоновская летопись, 1380.

203

летописи в другом месте объясняется выбор преподобным Пересвета и Осляби: «Сии бо суть ведоми всем ратницы велиции и богатыри крепции и смыслени зело воинственному делу и наря­ду». В этой же летописи описывается поединок между Пересве­том и татарским богатырем, в котором оба пали мертвыми. Это означает, что у монахов в руках были настоящие мечи. В позд­нейшее время одержала верх последняя версия, остающаяся весьма популярной в России вплоть до настоящего времени. Она послужила мощной поддержкой в освящении войны и сти­ранию разграничительной черты между церковными канонами и государственными законами. Согласно канонам Восточной Церкви, участие в войне монахов и белого духовенства недопус­тимо, а греческие и русские полемисты упрекали латинян за терпимое отношение к воинской деятельности католического духовенства. ^а Некоторые древнерусские духовники даже нала­гали епитимьи на мирян, убивавших врагов на войне. ^b Пересвет и Ослябя нарушили эту традицию и предзнаменовали новую эпоху, когда большие монастыри превратились в государствен­ные крепости и вписали несколько славных страниц в россий­ские военные хроники.

Религиозная потеря очевидна. Трудно предположить, какая доля в нарушении традиции принадлежит преподобному Сер­гию, как и в случае дипломатических миссий. Его политическая деятельность резко контрастирует с кенотическим обликом. Возможно, он жертвовал религиозными идеалами, порой и сво­им духовным призванием перед тем, что он считал жизненными интересами нации. Его действия свидетельствуют, что он порой шел на уступки высшей власти, как Церкви, так и государства, но он не совершил ничего, что могло бы быть истолковано как отступничество от религиозного призвания. Следует признать, что русский или московский патриотизм занимал значительное место в его душе, что его патриотизм был облечен религиозной святостью, когда он вел к борьбе против врагов христианства;

^а Попов А. А. Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латынян. Москва, 1875. С. 104, 111 и след. Слово на латынян и о извержении Исидора.

^b Смирнов С. И. Древнерусский духовник: исследование по истории церков­ного быта. Сергиев Посад, 1899, Москва, 1914. С. 244.

204

следует признать также, что преподобный Сергий считал Мос­ковского князя провиденциальным вождем национального ос­вобождения.

Религиозные противоречия, присущие этой позиции, прояви­лись в следующем столетии, когда кенотические и националис­тические элементы наследия преподобного столкнулись в борь­бе, развернувшейся среди его учеников и последователей.

205