Федотов Г. П. Русская религиозность. Часть 2. III. Первая русская секта

Поколение, которое оставило нам первый сохранившийся спи­сок «Измарагда» (конец XIV — начало XV века), было свидете­лем подъема и упадка первой русской секты, известной под уни­чижительным названием «стригольники». ^a Возникновение пер­вой русской ереси само по себе является примечательным фак­том. Оно свидетельствует о глубине религиозных интересов и о пробуждении независимой богословской мысли. Киевская Русь не знала ни сект, ни ересей, но в те времена это означало, что христианство в Киеве не пустило еще достаточно глубоких кор­ней в массах и что новая христианская интеллигенция жила ду­ховным капиталом, заимствованным у Византии. В монгольский период, несмотря на понижение общего культурного уровня, христианство стало поистине народным, национальным сокро­вищем, которое заслуживало к себе серьезного духовного отно­шения.

О том, как возникла первая секта на Руси, мало известно. Под 1375 (или 1376) годом в Новгородской летописи имеется следу­ющая запись: «Тогда стриголников побиша, дьякона Микиту, дьякона Карпа и третьее человека его и свргоша их с мосту [че-

^а В недавнем прошлом появились две основные работы, в которых рас­сматриваются сектантские движения XIV и XV веков: Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI века. Москва, Ленинград, 1955; Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV — первой половине XVI вв. Москва, 1960. Первая из этих работ содержит критическое издание основных текстов, цити­руемых Федотовым. В обеих работах предпринята попытка объяснить русские сектантские движения исключительно социальными условиями «феодального» мира. В них имеются ссылки на многочисленные вспомо­гательные библиографии, недавно опубликованные в России. — Прим. И. Мейендорфа.

108

рез реку Волхов]» ^а. Другие отрывки также называют казненных еретиков и Карпа, дьякона и руководителя секты, стригольника­ми, но и они не добавляют никаких новых подробностей об исто­рии возникновения секты и ее подавления. Название «стриголь­ники» толкуется историками по-разному. Вне всякого сомнения, оно связано с русским словом «стричь». Возможно, оно обозна­чало цирюльников, «стригалей сукна», — ремесленников-суконщиков и указывало на профессиональную принадлежность руко­водителей секты или, может быть, просто выражало презрение к их низкому социальному положению. Разумеется, оно не имело ничего общего с учением или религиозной практикой сектан­тов ^b. Казнь через «потопление» не могла быть совершена по по­становлению церковного суда: Русская Церковь в то время возра­жала против смертной казни еретиков. «Потопление» было обычным видом казни, применявшейся, в довольно буйных фор­мах, по решению новгородского вече. Новгород и зависевший от него «младший брат» Псков были единственными местами, где присутствие секты засвидетельствовано документально.

Казнь 1375 года не положила конец существованию секты. Как раз с этого времени начинается письменная полемика против стригольников, из которой мы располагаем следующими докумен­тами: посланием Константинопольского патриарха Нила от 1382 года, поучением епископа Стефана Пермского, датированное 1386 годом, и четыре послания митрополита Фотия за период 1416-1429 годы ^с. Последние послания, адресованные Пскову по прошествии почти 40 лет со дня казни, говорят о длительности су­ществования стригольнического движения, по крайней мере в Пскове. Общественная реакция 1375 года предполагает наличие скрытого периода. Начиналось оно примерно с середины XIV ве­ка — из чего можно сделать вывод, что движение просуществовало по меньшей мере 70 лет. Принято считать, что новое преследова­ние, вспыхнувшее в Пскове в 1427 году, покончило с этой сектой.

^а Третья Новгородская летопись (1376). Ср.: Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. 4 тома. М., 1880-1907.

^b В противоположность толкованию Боцяновского В. Ф.: Богоискатели. Петербург, 1911.

с Павлов А. С. Памятники древнерусского права // РИБ. Т. 6. Петербург, 1880. № 22, 25, 42, 51, 55, 56. Хронология была исправлена Голубинским Е. Е.: История Русской Церкви. Т. 1. С. 406.

109

В первых двух посланиях Фотий, так же как и патриарх Нил до него, предлагает только духовное наказание для сектантов: отлучение их от Церкви и общественную изоляцию (недопуще­ние к трапезам). В последних посланиях Фотий требует приня­тия мер гражданскими властями, исключающих смерть и крово­пролитие, — в частности, тюремного заключения для сектантов. Псковитяне, по-видимому, были рады избавиться от еретиков. По крайней мере, в 1427 году они писали митрополиту, что ра­зыскали и наказали еретиков; но что некоторая их часть бежала из города, а те, что остались на свободе (вероятно, уже после на­казания) упорно продолжают придерживаться своих убежде­ний. Молчание источников по поводу стригольников после 1427-1429 годов может восприниматься как доказательство их постепенного исчезновения.

Хотя мы и не располагаем никакими письменными трудами са­мих стригольников, ^a их оппоненты дают, по-видимому, компе­тентную и честную оценку их учения; тем не менее наше любо­пытство удовлетворяется лишь наполовину из-за слишком ску­пых заявлений православных иерархов. Последние употребляют довольно резкие богословские формулировки, но, приравнивая еретиков к Арию, Македонию и другим известным ересиархам древности, они не обвиняют их в каких-либо догматических ошибках или в безнравственном поведении. По их описаниям, стригольники выглядят не столько еретиками, сколько расколь­никами. По словам патриарха Нила, они «отлучишася соборныя апостольскиа Церкви, изветом благочестия, еже мнетися хранити божественныя писания и священных канон известие». Отсю­да следует, что, по-видимому, оппозиция Церкви исходила от консервативных кругов и вдохновлялась каноническим рвени­ем. Суть претензий формулируется патриархом: «Все еретики мняще святителя и священници и клирики и прочаа люди християны, яко се поставляющия я и поставляемыя на мзде; себе же

^а Епископ Стефан говорит, что Карп «писание книжное... списа на помощь ереси своей». По-видимому, имеется в виду сборник неких древних текстов, а не его оригинальный труд. См. Павлов А. С. Памятники... // РИБ. Т. 6. С. 214. Позднее А. Д. Седельников обнаружил следы стригольнической письменности или, вернее, стригольнических тенденций в некоторых древ­них православных рукописях. См.: Седельников А. Д. Следы стриголь­нической книжности // ТОДРЛ АН СССР. Ленинград, 1934. Т. 1. С. 121-136.

110

токмо правоверных мняще» ^a. Это означает, что раскол возник как протест против распространенной симонии духовенства.

Протест против симонии упоминается во всей анти-стриголь­нической письменности. Но епископ Стефан, которому мы обя­заны большей частью знаний о сектантах, приводит иные моти­вы их антиклерикальной направленности. «Вы, стригольницы, тако глаголете: „Сии учители пьяницы суть, едят и пьют с пьяни­цами и взимают от них злато и сребро и порты, от живых и от мертвых"» ^b. Пьянство и жадность — характерные черты, они присутствуют во всех обвинениях против русского духовенства на протяжении веков. Дух стяжательства был особенно чувстви­тельным для совести стригольников. Это было связано, очевид­но, с их неприятием симонии, которое, в свою очередь, усугуб­лялось и обострялось несоответствием евангельскому, Христову учению о бедности: «Вы же, стригольницы, уловляете хрестьян тем словом, еже Христос рече ко апостолом: „Не имейте влага­лищ, ни меди при поясех ваших"» ^с.

Поэтому господствующее место в этой полемике занимает оп­равдание вознаграждения, взимаемого за священнические тру­ды. Стригольники были нравственными ригористами в своих требованиях к духовенству, но их собственный образ жизни был на уровне их нравственных принципов. Стефан не делает по­пытки скрыть это: «О стригольницех же неции безумнии глаго­лют: „Сии не грабят и имения не забирают"». Сам Стефан счита­ет их высокомерными и праведными фарисеями: «Таковыми же бяше еретицы, постницы, молебницы, книжницы, лицемерницы, пред людьми чисти творящеся. Аще бо не чисто житие их видели люди, то кто бы веровал ереси их». Их нельзя также уп­рекнуть в невежестве: «Изучисте словеса книжная, еже суть сладка слышати хрестьяном, и поставистеся учители народом». На их учености миряне или низшее духовенство основывали свое право на учительство: «Вы же глаголете, еже Павел просто­му человеку повеле учити»^d.

^а Павлов А. С. Памятники... // РИБ. Т. 6. № 22; Приложение. № 31 (греческий текст).

^b Там же. С. 220-221. №25.

^с Мф. 10, 9-10. (Цитируется неточно.) Там же. С. 222- 223.

^d Мф. 10, 9-10. (Цитируется неточно.) Там же. С. 218, 222, 226, 227.

111

Таков портрет сектантов, созданный их противниками. Буду­чи людьми низшей культуры или представителями низших клас­сов, они не были ни простаками, ни невеждами; не были они и критиками, отвергавшими какую-либо часть церковных преда­ний, содержащихся в Писаниях. Они были консервативными радикалами, настаивавшими на строгом и буквальном соблюде­нии нравственных и канонических законов. Единственным ло­гическим следствием их непримиримого отношения был рас­кол. Как сказал, высмеивая их, святитель Стефан: «Рците ли, еретицы, где хотясте попа взяти себе? Аще глаголете: недостоин есть патриарх, недостойни суть митрополиты, то по вашему ны­не ни единого попа несть на земли, аще бы который нищеты для, позна себе без даров церковных поставлен есть». ^a

Скорее всего, в среде стригольников не было священников. От­казываясь принимать таинства от недостойных иереев, они столк­нулись с трудной проблемой. «Не снидет ангел освятити вам по­па», — насмехается над ними тот же самый критик. И, таким обра­зом, эти консерваторы были вынуждены вступить на революцион­ный путь — отказаться от таинств и церковного спасения.

Мы располагаем надежной информацией о таинстве покая­ния у раскольников. Карп, основатель секты, «не велел исповедатися к попом», а из слов Стефана также совершенно ясно, что стригольники по своей воле отказались от участия в церковном таинстве Евхаристии. Дьявол через Карпа «отлучает [своих по­следователей] от святых пречистых и животворящих Христо­вых тайн». ^b Вся структура послания Стефана — настоящий бого­словский трактат, сосредоточенный вокруг учения о Евхарис­тии. Епископ начинает с упоминания о двух деревьях рая, кото­рые называет «древом животным» и «древом разумным». Пер­вое дает человеку бессмертие, второе несет смерть. Утрачен­ный плод древа жизни был возвращен нам Христом под видом Его Тела и Крови. Приобщение к ним есть жизнь: «Аще не снесте плоти Сына Человеческаго и не пьете крови Его, живота не имате в собе» ^с. Но стригольник (Карп), вопреки воле Христа, призывает «яко от древа животнаго, от причащения удалятися,

^а Там же. С. 217.

^ь Мф. 10, 9-10. (Цитируется неточно.) Там же. С. 214, 224.

^c Ин. 6, 54. Там же. С. 214.

112

яко древо разумное показа им писание книжное» (предлагая в качестве древа познания писание книжное). Однако писания, использованные без смирения, могут стать источником погибе­ли: «Всяк бо почитаа книжная писаниа без смирения и кротос­ти, ища кого укорити чим, и тем впадает в ересь... и на жизнь вдана ему заповедь обретется ему в смерть». ^a

Строго придерживаясь Писания, стригольники отказались от Евхаристии. Они не искали какой-либо замены ей; они не осме­лились ни создать собственное священство, ни освящать хлеб и вино молитвами мирян. Однако для таинства покаяния была найдена замена, и это наиболее интересная черта секты. К сожа­лению, единственный источник, епископ Стефан, чрезвычайно краток: «Еще же и сию ересь прилагаете, стригольницы, велите земли каятися человеку». ^b Это первое упоминание об обряде ис­поведания грехов земле, известном на Руси не только среди сек­тантов. Возможно, это скупое замечание может быть дополнено еще одним из послания митрополита Фотия: «На небо взирающе беху, тамо Отца себе нарицают» или «от земли к воздуху зряще, Бога Отца себе нарицающе» ^с. Предполагаемое еретичество подобного призывания может быть истолковано в том смысле, что стригольники отвергают своих земных духовных отцов — священников, исповедуясь только Отцу небесному. Упоминание «неба» и «воздуха» говорит о молитве под открытым небом; от­сюда можно косвенно заключить, что сектанты не только отвер­гали церковные таинства, но также и не посещали церковных богослужений и молились обычно не в домах, а на открытом воздухе, простираясь на земле, дабы покаяться ей в своих гре­хах. Начав с консервативной оппозиции духовенству, они закон­чили самым радикальным отрицанием всего священного и ли­тургического предания Церкви.

Известна еще одна подробность относительно заблуждений стригольников. Карп учил: «Не достоит бо над мертвыми пети, ни поминати, ни службы творити, ни приносы за умерших приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за ду­шу умершего» Дело в том, что попечение о душах умерших бы-

^а Там же. С. 227.

^Ь Ин. 6, 54. Там же. С. 223.

^с Там же. С. 484. № 56.

^d Там же. №25.

113

ло одним из главных источников обогащения средневековой Церкви. Дважды в своем послании критик позволяет стриголь­никам обвинять духовенство в том, что оно берет деньги «с жи­вых и с мертвых». Упоминание о «пирах» и милостыне (подава­емой частично в пользу храмов) указывает на то же самое — на борьбу против богатого и неправедного духовенства. Однако в данном случае возможно и другое объяснение. Поскольку упова­ние на посмертные молитвы, купленные за деньги, подрывало личную нравственность мирян, стригольники кончили тем, что стали отрицать действенность любых молитв за усопших. Это логическое следствие их моралистического подхода.

Если направленность и общий дух секты вполне ясны, то про­исхождение ее нуждается в объяснении. Во все времена на Руси существовало недовольство духовенством; однако само по себе оно не приводило к расколу или отделению от Церкви. Поэтому мы должны искать какие-то особые причины, которые привели новгородских стригольников к смелым выводам.

Некоторые русские историки пытались объяснить возникно­вение секты влиянием иностранных ересей: богомилов с Бал­кан, гейсслеров, или флагеллантов из Германии ^а. Однако эти па­раллели кажутся слишком натянутыми. Практика русских стри­гольников не имеет ничего общего с дуализмом богомилов или с экстатическим самобичеванием гейсслеров. Мы можем и, сле­довательно, должны искать подлинные корни стригольников на русской почве, в их социальном и духовном окружении.^b

Вопрос о симонии впервые был поднят не стригольниками; он имел многовековую историю. Насколько известно, впервые он был поставлен в очень резкой форме митрополитом Кирил­лом на Владимирском соборе в 1274 году. Это единственный собор русского средневековья (включая и Киевский период), ка­ноны которого сохранились до наших дней. Первое правило Владимирского собора начинается с осуждения симонии: «Приде бо в слухы наша, яко неции от братиа нашеа дерзноуша про-

^а См. Успенский Ф. И. Философское и богословское движение в XIV веке // ЖМНП. 1892 (и в отдельном издании). См. также: Тихомиров Н. С. Отре­ченные книги Древней Руси // Тихомиров Н. С. Сочинения. Т. 1. М., 1898. С. 214 и след.

^b Этот подход уже использовался Голубинским и в более позднее время Седельниковым, которому мы обязаны основной структурой данной главы.

114

дати священный сан, и причитати я к церквам, и взимати от них рекша «уроны» глаголемыя. И забыша правила реченаго св. апо­стол... Да слышат ясно вся: „поставленный на мзде да извержется и поставлий его"».^а Это правило очень длинное. После пере­числения ряда древних соборов, выступавших против симонии, оно подробно описывает каноническую процедуру поставления священства и все качества, которыми должен обладать достой­ный кандидат. Помимо платы за рукоположение, оно запрещает любое неоправданное обложение налогами духовенства и ми­рян со стороны епископов или их администрации. И тем не ме­нее, после торжественных анафематствований, митрополит Ки­рилл делает уступку, которая плохо согласуется с его суровой критикой: «Не взимати же у них ничтоже, разве якоже аз уставих в митрополии, да будет се во всех епископиях: да возмут кли­рошане 7 червен от поповства и от диаконства от обоего».^b

Чтобы понять эту странную уступку, следует иметь в виду, что в Византийской Церкви со времени указа императора Исаака Комнина (1057-1059) за рукоположение была официально уста­новлена плата в 7 гиперпир (золотых монет).^с Русская Церковь не могла не согласовываться с практикой Греческой матери-Церкви. Митрополит Кирилл, русский по происхождению, вдохновлялся добрым намерением осуществить реформы для укрепления Русской Церкви, которая была ослаблена после та­тарского нашествия. Он уже получил из Болгарии новый вари­ант книги канонических правил («Кормчую») и стремился про­вести ее строгие каноны через русский Собор.

Мы не знаем, удовлетворило ли умеренное, компромиссное решение Кирилла русское духовенство. Вероятнее всего, были такие епископы, которые требовали от кандидатов больше, чем предписанные 7 гривен. С другой стороны, каноническое созна­ние, пробудившееся в среде церковной интеллигенции, едва ли осталось удовлетворено этим компромиссом по греческому об­разцу. Во всяком случае, споры вокруг проблемы симонии про­должались в XIV веке с пылом, граничащим с яростью.

^а Павлов А. С. Памятники... С. 86-87.

^b Там же. С. 92.

^с Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 2. С. 69. Греческую гиперпиру заменила русская гривна.

115

Митрополит Петр (1308-1326) в первые годы своего подав­ления был весьма спорной фигурой. Его поддерживал Москов­ский князь, в то время как великий князь, которым тогда был Михаил Тверской, имел другого кандидата на этот церковный пост. Отсюда различные обвинения против Петра, выдвигавши­еся перед Константинопольским патриархом и перед русским Собором. Одним из пунктов обвинения была симония. Патри­арх Нифонт, принявший сторону врагов Петра, писал Тверско­му князю: «Еще же паче горше того творит митрополит — мзды емлет от ставления, яко и кормчит есть, продает благодать Святаго Духа: то есть преизлеше гнев от Бога; про то же не токмо изметают святыя каноны, но и отлучают и проклинают его».^а

На русском Соборе в Переславле в 1310 (или 1311) году Петр был оправдан от всех обвинений против него, но спор вокруг проблемы о симонии не завершился. Сомнения, возникшие в умах ревнителей, не угасли, а двусмысленное отношение Кон­стантинополя едва ли было способно их успокоить. Патриарх, как мы видели, торжественным образом, под угрозой отлучения, осуждал симонию в виде обязательной платы за посвящение. Тем не менее один из его преемников оправдывал греческую практи­ку взимания фиксированной платы как добровольного пожерт­вования для покрытия расходов на рукоположение (свечи, вино и тому подобное). Таковы казуистические аргументы патриарха Нила в его письме против стригольников.^b В русском сознании тонкие разграничения греков уравновешивались страшными уг­розами за совершение симонии и отождествлением ее с ересью Македония Пневматомаха. Это сравнение можно найти как в письме Нила, так и в правиле Владимирского собора: «Македоний же и прочаа духоборци, раба Богу хуляще, Духа Святаго глаголаху, си же раба себе стваряюще, купующе и продающе».^с

Во время борьбы вокруг митрополита Петра (1312-1315) епи­скопом Тверским был послан в Константинополь монах для изу­чения греческой канонической практики по вопросу взимания платы за посвящение. По возвращении этот монах, по имени Акиндин, написал письмо князю Михаилу Тверскому, призывая

^а Павлов А. С. Памятники... С. 149. № 16.

^b Там же. С. 195. № 22.

^c Канон Первого Владимирского Собора. Там же. С. 88. № 6.

116

его вести борьбу против симонии в его землях. Как очевидец и участник собора в Константинополе, он описывает каноничес­кую ситуацию в Греции не очень точно, а скорее поверхностно: «Отвеща ми патриарх: аще и до половины переперы, или ино мало что — село крови нарече и корчму; со Иудою равни суть, и не имут части с Христом ни зде, ни в будущем веце».

Язык, употребляемый Акиндином, столь же свиреп, сколь ра­дикальны его канонические выводы. Если бы мы располагали какими-либо письменными трудами стригольников, вероятно, нашли бы у них те же аргументы и те же выводы. «Видя ересь растущу и множащуся, бестудне и непокровными усты износиму, наченпгуся обычаем богоненавистным от старейших святитель наших и до меньших, непродаемую благодать [Духа] Святаго в куплю вводити и взимати от поставления митрополиту от епис­копа, и от попа, и от дьякона, и от прочих причетник... апос­тольскому и богоносных отец сборному преданию поставленнаго на мзде и с поставлыпем его обою от сан измещут...» Акиндин принимает этот закон настолько буквально, что даже не считает необходимым постановление церковного суда: «Ставя бо и взи­мая ставленое, то уже извержен; а отверженаго и никоеяже не имат пользы от поставления, и приобщаяся пречистых тайн от него, ведая, с ним осудится». В конце письма Акиндин возвраща­ется к той же мысли: «А взмет хоть и мало что от поставления, то уже твой епископ не епископ, и приобщающиеся от него с ним осудятся».^a

Таким образом, мирянин призывается быть судьей над свя­щенниками и епископами. Согласно Акиндину, все русское духо­венство без исключения виновно в симонии и фактически уже извергнуто из сана. Если понимать его слова буквально, то у ми­рянина не остается другого выхода, как отделиться от еретичес­кого духовенства, чтобы не подвергнуться вместе с ним осужде­нию. Все учение стригольников уже содержится в этих утверж­дениях Акиндина. Однако не следует воспринимать его пламен­ные речи слишком серьезно.

Начиная с вопроса о симонии, Акиндин присоединяется к стригольникам в осуждении современного ему духовенства, ут­верждая право и долг вершить суд над иерархами. Он продолжа-

^а Канон Первого Владимирского Собора. Там же. С. 151, 153. № 16.

117

ет: в защиту платы за рукоположение слышен обычно такой ар­гумент: «поганьского ради насилия». Имеется в виду обнищание Церкви в результате грабежей и необходимость увеличения цер­ковного дохода. На это Акиндин отвечает не без здравого смыс­ла: «Поганый бо, и тать, ли разбойник, где видит богатство, то всяко тщание творит пограбити, ли покрасти, ли разбити; а идеже нищета Христова смирения, ту не надеется ничтоже приоб­рести: то и не насилит и не томит...»

Акиндин рисует идеал бедной и смиренной Церкви: «Апостоли ци богатством от конца и до конца вселеныя проповедию слова притекоша? Но вся уметы мнеша, да Христа преобрящут». Насколько далеко уклонились современные епископы от апос­тольского образа жизни, показано в рисуемом Акиндином порт­рете, противоположном идеальному епископу: «Зватися именем точию святителю, и чистительскими ризами украшатися, и мно­жеством предстоящих кичитися, многонародным вследованием чтити себе, и запрещати без правды, мучительски, а не святи­тельски, и злобою покрыватися от обличающих...» Таким обра­зом, первоначальный протест против симонии, основанный на канонической акривии, перерастал в обвинение богатой и гор­дой иерархии, формулировавшееся с евангельских позиций. И автор заканчивает в пророческом и революционном духе: «Убойтеся, чистители, прещения Господня, по пророку нареченого на вы: Ангелы! Начнете от святых моих, сецете и не поща­дите. Имя Божие вас для хулится в языцех»

Все беды Руси, испытанные ею при монгольском иге, припи­сываются Акиндином (а до него митрополитом Кириллом) пре­небрежению канонами, в частности симонии иерархов. Акин­дин не надеется на реформационное движение со стороны како­го-либо члена разложившейся иерархии, хотя его собственный епископ является инициатором кампании против Петра, обви­ненного в симонии: «Како ли возмогут вас научити мзды не взимати? Мзда бо, рече, ослепляет очи мудрых, — а сами мздою от священия слепи суще!». И поэтому Акиндин обращается к свое­му князю: хотя тот и мирянин, Христос потребует от него отве­та на Страшном Суде, если он «смолчит митрополиту». Но про­тивостояние грешному епископу не является только привилеги-

^а Канон Первого Владимирского Собора. Там же. С. 155-157.

118

ей князя. Это долг каждого мирянина, который обязан руковод­ствоваться своим разумом, данным ему от Бога: «А по великому Афанасию, всяк человек, приим от Бога разум рассужати, после­довав невежи пастуху, муку приимут, по реченому: слеп слепа ве­дя, оба в яму впадетася, рекше в бездну».^а

Мы столь подробно остановились на послании Акиндина по­тому, что можем узнать из него о настроениях и аргументации будущих стригольников. Но совершенно неожиданно высокопо­ставленный противник Акиндина, митрополит Петр, обвинен­ный в симонии и, очевидно, одобрявший греческую практику взимания платы за рукоположение, сам приготовляет путь для учения сектантов, по крайней мере в одном вопросе, причем го­раздо более опасном. В пастырском послании, адресованном ду­ховенству, он запрещает овдовевшим священникам совершать Божественную литургию, подозревая их в нечистой жизни. Ие­рарх заключает: «Аще не послушает моего словеси, да будет не­благословен, и тии, иже приобщаются с ними».^b На мирян возла­гается ответственность за неканоническое поведение священ­ников. Они обязаны воздерживаться от евхаристического обще­ния с виновными священниками под угрозой отлучения. Реше­ние митрополита Петра относительно вдовых священников (весьма спорное и не имеющее основания в древних канонах) дает дополнительное оправдание отношению стригольников к проблеме симонии. В результате возник раскол.

Ситуация напоминает каноническую борьбу против симонии и распущенности духовенства, которую вели в XI веке Римские папы и реформаторская партия монастыря Клюни. Тогда папа Григорий точно также совершил опрометчивый шаг, призвав мирян подвергнуть остракизму недостойных священников и воздерживаться от общения с ними. Одним из результатов ре­формистского движения был рост народных евангелических сект в XII веке. Русские стригольники по своему происхожде­нию и по убеждениям, имеют много общего с вальденсами. Од­нако напрашивающаяся параллель не означает наличия связую­щего звена. Стригольники просто повторили на русской почве религиозный опыт западных сект.

^а Канон Первого Владимирского Собора. Там же. С. 157.

^b Там же. С. 161.

119

Связующее звено может быть обретено между двумя центрами антисимонийного движения на Руси: Тверью и Новгородом.^а Спустя несколько лет после того, как Акиндин написал свое по­слание, Тверское княжество подверглось карательному набегу татар. В летописях сообщается, что большинство населения су­мело убежать от врагов, найдя убежище в соседней, Новгород­ской земле. В библиотеках Новгорода до сих пор сохраняются книги, свидетельствующие об этом переселении. Вполне естест­венно, что канонические идеи Твери пустили корни в Новгоро­де и Пскове. На новой почве они получили подкрепление благо­даря особым событиям, происшедшим в церковной жизни и по­колебавшим основы церковной дисциплины и уважение к цер­ковной власти. В течение всего XIV века архиепископ Новго­родский вел почти не прекращавшуюся войну против Москов­ского митрополита, безуспешно ходатайствуя перед патриар­шим константинопольским судом о канонической независимос­ти. Основным предметом спора была апелляционная юрисдик­ция митрополита над территорией Новгорода. Прибывая в Новгород для отправления правосудия, митрополит обременял духовенство и истцов из мирян всевозможными поборами. В средние века правосудие было финансовым предприятием. Та­ким образом, в глазах ревнителей и новгородских патриотов во­прос о церковной автономии принял форму борьбы против экс­плуатации, стяжательства и во многих случаях против симонии.

В 1385 году, в самый разгар стригольнических споров, Новго­родское вече поклялось более не подчиняться апелляционной юрисдикции митрополита. Позднее, в 1392 году, митрополит Киприан отлучил от церковных таинств весь Новгород — как ду­ховенство, так и мирян. Огромная область, вероятно безразлич­но отнесшаяся к этому акту московского иерарха, жила в отлу­ченном состоянии в течение года.^b Такая ситуация не могла спо­собствовать уважению мирян к церковной дисциплине.

Что касается Пскова, то этот город, добившись политической независимости от Новгорода, стремился дополнить ее независи­мостью церковной и обрести собственного епископа. Эти проек­ты, как и аналогичные новгородские планы, не осуществились.

^а Касательно нижеследующего см.: Седельников А. Д. Следы... С. 124-126.

^b Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 2. С. 306-318.

120

Между тем псковское духовенство протестовало против пастыр­ских посещений Новгородского архиепископа, а также против его юрисдикции. На какое-то время в Пскове установилось нечто вроде пресвитерианского правления, то есть самоуправления ду­ховенства, которое, к сожалению, способствовало падению дис­циплины ^а. И здесь, и в Новгороде сама атмосфера благоприятст­вовала росту антиклерикальных настроений среди мирян, уже подготовленных полемической борьбой против симонии.

Отражение этих настроений прослеживается даже теперь в некоторых сохранившихся рукописях XIV века псковско-новгородского происхождения. Хотя мы не располагаем ни одной книгой, которая бы носила откровенно сектантский характер, некоторые из упоминавшийся ранее сборников несут бесспор­ные черты стригольнического движения. Профессор А. Д. Се­дельников в своей работе «Следы стригольнической книжнос­ти» обнаружил их в первой редакции «Измарагда» и в рукописи № 1262 новгородско-софийского собрания.^b

Хотя «Измарагд» не касался непосредственно проблемы симо­нии, его духовная моралистическая и рационалистическая на­правленность близка взглядам новгородских сектантов. Во мно­гих главах подчеркивается важность Писаний и вообще книг как главного средства спасения. В «Измарагде» осуждаются слабости священников и возлагается долг проповедничества на всех ми­рян. Две главы первой редакции «Измарагда» особенно соотно­сятся с борьбой стригольников: это «Слово о лживых учителях» (глава 71) и «Слово святых отец о праздновании духовнем и о пьянстве» (глава 24). Последнее «Слово» — в целом безобидное и составленное из общих мест поучение на темы морали, содержит краткое замечание по поводу «брашна духовного». Это брашно, подобающее субботнему дню, «сокровенно есть в сосудех книж­ных, снесено с небеси. О сем бо брашне речено, еже глаголется: хлеб ангельский се яст человек».^с Епископ Стефан порицал как грубейшую ошибку сектантов то, что они заменили плоды древа

^а Никитский А. И. Очерк внутренней истории Церкви во Пскове //ЖМНП. 1871. Т. 5. С. 1-70; 1873. Т. 2. С. 188-251.

^b Мы снова цитируем «Измарагд» по: Яковлев В. А. К литературной истории древнерусских «Сборников»: опыт исследования «Измарагда» // ЗНУ. Т. 60. Одесса, 1893.

^с Измарагд I. Гл. 24.

121

жизни, Евхаристии, плодами древа познания, книжною мудрос­тью. Они игнорируют предостережение Христа: «Аще не снесте плоти Сына Человеческаго, ни пиете крови Его, живота не имате в себе» (Ин. 6,53). Хотя епископ Стефан не употребляет выра­жений «брашно духовное» и «ангельский хлеб», вполне вероятно, что «ангельский хлеб» является эквивалентом «хлеба, сшед­шего с небес» (Ин. 6, 58). Таким образом, существует два толко­вания одного и того же текста: одно традиционное и евхаристи­ческое и другое, относящееся к премудрости, даже если и не новое тем не менее популярное в стригольнических кругах.

Что касается главы 71 первой редакции «Измарагда» «О лжи­вых учителях», то ввиду ее вероятного влияния на учение стри­гольников, приведем длинную выписку. Она начинается с похва­лы книгам и утверждения долга учительства: «Вы же христолюбцы и книголюбцы в правду бо пребывайте по глаголу Господню. Рече бо Господь: Любяй Мя в законе Моем поучится день и нощь, и рекше в книгах. Книги бо незабытную память имут. От Святаго Духа устроени книги, держа в руку не имат забыти онех страшных книг будущаго века, о них же пишется: судии судей книги розгнутся... Горе же тому, иже не почитает святых книг писания пред всеми, но яко Иуда скрывает талант рекше учение Господне... и моряще инех гладом духовным... Увеждь, человече, яко книги всему добру мати есть, кормяще дети своя... Продай же сущая у себе и купи святые книги. В нихже сокровен Сын Бо­жий, истинная мудрость Отца».

И затем проповедник переходит к вопросу о нерадивых и не­вежественных учителях. «О горе вам, наставницы слепии не учившися добре, ни утвержени книжным разумом, ризам краси­тели, а не книгам, оставивше Слово Божие, а чреву работающе, их же Бог чрево... О таковых бо рече пророк: будут бо в послед- ния дни ругатели книгам, по своим похотем ходяще и будут лжи учители, иже введут многия в погибель и мнози имут последова- ти учению их неспасенному, но кривому и слабому...

Разумете же есть притчи, яко мнози пастухи наймают найми­ты паствити скот, а сами пиют или спят, такоже и пастухи сло-

^а «Слово святых отец о праздновании духовнем» было частью проповеди, оши­бочно приписывавшейся св. Феодосию Киевскому. Ср.: Яковлев В. А. К лите­ратурной истории... С. 15.

122

весных овец спят неведением или грубостию, или упиваются не­праведным собранием и потакови деюще властителем, не хотят учити... Того ради простейшим учением учат, а дивное таят, им же есть в разум и живот вечный обрести... О горе, уже бо, рече, пастуси волци быша и овец истерьгоша. Рекше изучиша попове люди и не на добро, но на зло... Ни сами учите, а и учащих нена­видите, рекуще не мнози будете учителе... Егда пастуси возволчатся, тогда подобает овци овца паствити... Не сушу епископу и учителю, да аще добре научит простый и то добро».

Далее приводится еще одна притча. «Егда бы пошла рать к не­коему граду ти, то кто бы прост людин не воскликнул: люди, по­бегаете в град, рать идет на вы, то быша слышавше, людие смыслени бежали в град, избыли бы зла, а несмыслении рекли быша: не княжи муж поведает — не бежим. Пришедши бы рать избила, а других повоевала и была бы последняя горше первых...

Слушайте и разумейте какое злое учение, какое же доброе... Доброе же учение приими, если от простаго слышишь, а злаго учения не приими, если и святитель учит, то разумей и писание глаголет: от плода их познаете их...»

Хотелось бы узнать что-либо о происхождении этого приме­чательного документа. Никто не сомневается в том, что это рус­ское сочинение. Седельников относит его к XIV веку, поскольку нашел в нем цитату из «Власфемии», переводного трактата, по­явившегося на Руси в XIV веке. ^а Но это означает, что «Слово о лживых учителях» написано в разгар споров о симонии на Руси.

И это «Слово», и другое, «Слово святых отец о праздновании духовнем», содержатся в сборнике № 1262 Новгородско-софийского собрания. В этой рукописи Седельников нашел много дру­гих глав, имеющих отношение к стригольническому спору, отра­жающих их антиклерикальный дух либо, наоборот, возражаю­щих раскольникам. К первой группе принадлежат: «Власфемия», занимающая треть сборника; «Предисловие к покаянию»; послание Иосифа, которое рассмотрим позже, и проповедь против язычества — «Како первое поганые веровали в идолы».

^а Седельников А. Д. Следы... С. 134. Однако В. М. Изергин относит ее к XII ве­ку. Она обнаружена в рукописи новгородско-софийского собрания (№ 1285) XV века, которая является копией рукописи XII века. Вопрос требует палеогра­фической переоценки. См.: Изергин В. М. Предисловие к покаянию // ЖМНП. 1891.Т. 2. С. 158-159, 176.

123

«Предисловие к покаянию», письменный памятник домон­гольского периода, ^a отличающийся широким кругозором, под­нимает вопрос о том, «добро ли исповедати грехи к духовным отцем». Ответ носит дифференцированный характер: «Добро и полезно, но не без искуса сущим... Будет ли попин груб, ли неве­жа, ли пьяница, ли горд, — так бо сущь поп, преобщника тя, и не­радива, и ленива, и ослаблена тя створит. О таковых бо и Гос­подь рече: „горе вам, фарисеи, лицемеры... Горе вам, вожеве сле­пни, спону творити хотящим спастися"». ^b

Сколь бы смело ни звучал ответ, он всего лишь дословный пе­ревод греческого канониста XI века. В то время как в Греции это был отголосок древне-церковного порядка, когда мирянам реко­мендовалась, следуя монашескому образцу, частная исповедь, на Руси в XIV веке такой подход имел революционное звучание: это было руководство, на основании которого стригольники могли оправдать, по крайней мере частично, свое отделение от Церкви.

То же самое «Предисловие к покаянию» с самого начала подни­мает вопрос об учености. Для автора ученость является главной характеристикой хорошего священника: «Подобает быть архи­ерею смысльну, и умну, и мудру в учении книжнем... Такому же по­добает быти иерею; аще ли не таким, то не подобает быти ереем, аще будет и свят: понеле есть невежа и несмыслен. Неведенье бо и согрешения злее есть. Книгам бо учится друг у друга, а разум Бог дает, емуже хощет — тому, иже кто сохранит заповеди Его».^с

Что касается проповедей против народного язычества, восхо­дящих, главным образом, к домонгольскому периоду, то они изо­билуют обличениями недостойных священнослужителей. В по­роках духовенства — лености, жадности — проповедник видит са­мое большое препятствие в борьбе против язычества. Довольно правдоподобно, что многие из этих проповедей, подписанных ложными именами или анонимных, были составлены мирянами — особенно те из них, которые в заголовке приписываются неко­ему «христолюбцу». Известно, что в Древней Руси «христолюбец» было почетным прозвищем благочестивого мирянина.

^а Федотов Г. П. Собрание... Т. X. С. 218-220.

^b Павлов А. С. Памятники... С. 838-839.

^с Там же. С. 835-837.

124

«Слово о том, како первое поганые веровали в идолы» начина­ется с цитаты из святого апостола Павла о происхождении идо­лопоклонства (Рим. 1, 21-27). И сразу же после обличения языч­ников, предающихся противоестественным порокам, русский автор переходит к священникам: «Тако рекше попове деют по­винующемся им [язычникам], и не хотяще их поучити. Молча­нием заградиша уста своя на пагубу малоумным. Угодная им тво­рят, чреву работают, а не Богу. Якоже и апостол глаголет: имже Бог чрево... и слава их — в студе лица их... Како станете у престо­ла Божия, дрождгями воняюще и трясущеся аки Каин? И Гос­подь рече: Горе вам, вожеве слепии...»

Только после этого автор приступает к основной теме — про­исхождению языческих культов ^а. Вывод ясен: живучесть идоло­поклонства — результат пастырского небрежения священников. Вторая часть проповеди — буквальный перевод с греческого сло­ва, приписываемого Иоанну Златоусту, «О лжепророках»,^b где читаем знакомое предостережение против лжепастырей:

«Не удивляйтесь, если и пастыри оказываются волками. Ведь именно в беседе с епископами и пресвитерами апостол Павел говорил: От вас самих восстанут мужие, глаголющии развращен­ная (Деян. 20, 30). Итак, не давайтесь в обман никому, хотя бы кто и имел снаружи вид ангела, будучи внутри диаволом... Бере­гитесь от соблазна, откуда бы он ни шел — от чужих ли, или от своих, и кто бы ни был тот, кто говорит «развращенная» — епи­скоп ли, пресвитер ли, диакон ли, или чтец — из тех, иже прихо­дят к вам в одеждах овчих внутрь же суть волцы хищницы...» Об­щее впечатление от этой проповеди позволяет предположить, что она направлена не столько против язычников, сколько про­тив современного автору духовенства.

Антиклерикальные тенденции, обнаруженные в одном или двух сборниках, не являются чем-то необычным для сочинений данного периода. Хотя их присутствие, возможно, объясняется влиянием стригольников, мы находим их и в других рукописях данного столетия, не особенно богатого дошедшими до нас ли­тературными памятниками. Среди нескольких сборников, со­хранившихся с XIV столетия или, возможно, с начала XV, иссле-

^а Гальковский Н. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. М., 1913. Т. 2. С. 53-69.

^b РС. V. 59. Р. 553-563.

125

дователи русской книжности хорошо знают и высоко ценят так называемый «Паисиев сборник». Мы находим там, среди проче­го разнородного материала, следующие главы: «Кая польза приносити имение свое в церковь или нищим даяти?», «О лживых учителях», «Св. Ефрем Сирин о книгопочитании», «Предисло­вие к покаянию», а также статьи против грехов духовенства и о пользе ходатайственных молитв ^а.

Ни одна из сохранившихся глав ни единым намеком не позво­ляет предположить какое-либо сочувствие антицерковным выво­дам, которые сектанты извлекали из общих антиклерикальных предпосылок. Такой вывод был сделан игуменом Акиндином — правда, в полемическом задоре. Наверняка тверской игумен не желал реального отделения от Церкви, которую обвинял в симо­нии; да и митрополит Петр вряд ли думал о далеко идущих послед­ствиях неосторожного канонического указа. Практический и ло­гический вывод был самостоятельным дерзким актом стриголь­ников, который привел к конфликту не только с церковными вла­стями, но также и со всеми мирянами. Церковь, в лице митропо­лита Фотия, вынуждена была защищать сектантов от смертной казни, к которой их присудили народные представительства Нов­города и Пскова. Можно только предположить, что отказ от цер­ковных таинств поддерживался также общими тенденциями того времени: в покаянии нравственная сторона преобладала над та­инственной; по отношению к Евхаристии отрицалось спаситель­ное значение этого таинства, причем оно было окружено завесой страха и ужаса; также более подчеркивалась опасность недостой­ного причащения, чем опасность редкого причащения.

Остается осветить еще одно темное место в практике стри­гольников, упоминаемое их оппонентами. Мы не знаем, создали ли они какую-либо замену для церковной Евхаристии, но зато знаем, что они нашли замену таинству покаяния — знаменитое исповедание грехов земле. Этот странный религиозный обряд хорошо известен русским фольклористам. Он практикуется не только среди некоторых сектантов, отвергающих священство, но даже среди традиционных православных при определенных обстоятельствах (в отсутствие священников). Впервые в рус­ской истории этот обряд появляется среди стригольников.

^а Срезневский И. И. Сведения... //СОРЯС. Т. 12. Гл. 56; и в отдельном издании.

126

Изучая происхождение этого обряда, С. И. Смирнов указывает в качестве прецедента исповедание грехов перед священными предметами, практиковавшееся на христианском Востоке. В Константинополе, в храме апостолов был образ Спасителя, ко­торый принимал исповедь и даже чудесным образом давал раз­решение от грехов. В Иерусалиме это была гробница святой Пелагеи; в Лидде — колонна в храме святого великомученика Геор­гия. С этой необычной исповедью связаны некоторые любопыт­ные обычаи, целью которых было получить подтверждение от­пущения грехов. В России известны примеры исповеди перед мощами святых. Но это лишь отдельные случаи; ни один из них не указывает на широкое распространение, в отличие от только что упомянутых обычаев христианского Востока.

С другой стороны, исповедь земле совершенно неизвестна на Востоке. В новое время в России те старообрядцы, которые не имели священства (беспоповцы), с конца XVII века практикова­ли исповедь земле или исповедь пред иконой Христа. Что каса­ется традиционных православных, то такой обычай известен в Сибири, в местах, где нет священников. Но и сектанты, и право­славные дают этому обряду одно и то же объяснение. «Если не­кому, то можно исповедоваться и былине» (старовер). «Ну, а как же быть-то, если болесть захватит в поле или в лесу; кому же, как не земле или дереву каяться, коли человека-то не будет?» (право­славный). Но, конечно, земля — это не просто произвольно вы­бранный предмет. Если люди выбирают ее для священной испо­веди, то у них есть на это глубокие причины.

Идея святости матери-земли — наследие русского язычества. В христианские времена земля сохранила качество живого или одушевленного существа, вселенской матери и даже, до некото­рой степени, хранительницы моральных устоев. В этом отноше­нии русские христиане могли найти поддержку и в учении Гре­ческой Церкви. Некоторые греческие отцы Церкви (Григорий Назианзин, Иоанн Златоуст), с их эллинистически-риторичес­ким стилем, называют землю «вселенской матерью». ^a В апокри­фическом «Видении апостола Павла» земля вместе с солнцем и луной представлены жалующимися Богу на беззакония людей и

^а Смирнов С. И. Древнерусский духовник: исследование по истории церков­ного быта. М., 1913. С. 266.

127

просящими об их наказании. Даже в одном богослужебном текс­те весьма торжественного назначения, в молитвах вечерни пра­здника Святой Троицы, слышим слова: «И тебе, земле-мати, со­грешил есми душею и телом».^а