Бердяев Н. А., Христианство и классовая борьба. Глава V.

V.

Аристократ, буржуа, рабочий.

Так как социальные классы определяются для Маркса исключительно экономически и в отношении к производству, то психологические классовые типы у него совсем почти не были раскрыты и разработаны. Он не столько характеризует, сколько судит. Марксистская психология всегда очень груба. Между тем как большой интерес представляет психологическая характеристика типов аристократа, буржуа и рабочего. Это не только разные социально-психологические типы, но и разные духовные породы. Если бы Маркс не был так помешан на всеопределяющем характере экономики, то он увидел бы, что между аристократом и буржуа различие безмерно большее, чем между буржуа и рабочим. Именно аристократ и буржуа принадлежат к разным расам, между тем как буржуа и рабочий прина-

92

длежат к одной расе и их распря есть распря семейная. Самостоятельную ценность представляют типы аристократа и рабочего. Между тем как тип буржуа, как увидим, не представляет самостоятельной ценности, он производный, вопреки распространенному мнению. Тип аристократа определяется совсем не экономическим моментом, экономический фактор тут является вторичным. Аристократия может быть страшно богата и аристократия в прошлом была очень богата. Но самый генезис ее богатства не связан с экономической инициативой и предприимчивостью, это есть богатство добытое мечом, а потом наследственное. Аристократия лишена всех специфически экономических добродетелей. Экономические добродетели буржуазны. Аристократия есть прежде всего благородство породы, выработанность расы, белая кость. Положение аристократа не зависит от экономики. Оно прежде всего связано с рождением, с предками и их заслугами, с наследственностью. Как уже было сказано, момент биологически-антропологический играет тут большую роль. Аристократ может совершенно разориться и в ряде поколений род его может опуститься и утерять свое положение в обществе. Это бывало у нас с некоторыми княжескими фамилиями, принадлежащими к роду Рюрика. Но это явление второстепенного значения. Благородство породы остается и при утере всех

93

материальных орудий. Буржуа, который теряет все свои материальные средства и принужден скромно зарабатывать хлеб насущный, теряет все, у него более не остается признаков, определяющих его классовое положение в обществе. Аристократ, потерявший все свои материальные средства, не все теряет, у него остается его благородная порода. Аристократ даже в блузе рабочего остается аристократом. У него другие руки, другое лицо, другие манеры, другая интонация речи. Все выработано рядом столетий и передано из поколения в поколение. Экономические преимущества аристократа совсем не завоеваны личными усилиями, как экономические преимущества буржуа. В далеком прошлом предки его вероятно занимались военными грабежами. Все ведь в прошлом связано с кровавыми насилиями. Но в дальнейшем аристократ менее всего хищник, он очень мало способен к приобретению и обогащению, он скорее расточитель *). Аристократ помнит главным образом доблести предков, а не их насилия и жестокости. У аристократа все наследственно, по наследству передано от предков, и физические и душевные свойства и богатства. Все выработано длительным процессом, все отстоялось, как старое вино. И тем более подлинный аристократизм,

*) См. Sombard «Der Bourgeois».

94

чем более длинный ряд столетий передал аристократу его качества. Аристократия первая получила возможность досуга, без которого не может быть выработан более высокий тип культуры, утонченность манер, которым потом будут подражать другие классы. Вежливость аристократии есть культурная ценность, имеющая общечеловеческое значение. Аристократия могла позволить себе игру, как результат избытка сил, свободных от труда. Аристократия — родовая по своей сущности, в этом ее сила и ее слабость. Во всем аристократ противоположен буржуа. Аристократ хорошо помнить прошлое, живет преданиями ряда поколений. Буржуа плохо помнить прошлое или помнить лишь недавнее прошлое, он живет настоящими а не прошлым. Именитые буржуазные семейства уже могут назвать в прошлом ряд породивших их поколений и гордиться ими, но это уже есть образование особой аристократии среди буржуазии. Буржуа есть все-таки прежде всего parvenue и в этом его сила. То, что у аристократа все даровое, все наследственное, а не трудовое, не заработанное личными усилиями, порождает ряд своеобразных душевных черт. Настоящему аристократу чуждо ressentiment, обида, зависть, ободранная кожа. Аристократ мог быть обидчиком и часто им бывал, но не мог быть обиженным. Переживания обид и зависти не аристократические пережива-

95 

ния. Поэтому всякую обиду аристократ переживает, как оскорбление своей чести и чести предков, и готовь сейчас же защищать свою честь с оружием в руках, смыть обиду кровью, он не согласен ни одного мгновения остаться обиженным. Ценность аристократического типа даровая, а нетрудовая. Поэтому она подобна красоте, которая даром и ни за что дается. Красив по наследству, по рождению и потому никому не завидует. Что тип аристократа определяется главным образом биологически и психологически, а не социологически это подтверждается тем, что большевики гонять не только за привилегированное экономическое положение, но и за благородство происхождения, за предков, за белую кость. Благородная порода вызываешь ressentiment, хотя бы ее представитель была пролетарий по экономическому положению. Аристократ не экономический человек, в прошлом он был прежде всего воин. Аристократизм есть порождение избытка, а не недостатка. И подлинно аристократическому типу свойственно отдавать от избытка, быть великодушным и щедрым. Аристократ не хочешь приобретать, стяжать. Приобретать, зарабатывать не аристократично, потому что не наследственно, не даровое. Если аристократ склонен к наживе и руководствуется экономическими расчетами, то это значить, что он обуржуазился. Аристократизм означает, что я что-то уже

96

изначально имею, а не что мне что-то еще нужно. Аристократизм есть a priori, а не а poste-priori. Тип аристократа заключает в себе благородные черты, выработанные в европейских обществах рыцарством. И в этих рыцарских чертах есть вечный элемент человеческой личности, сохраняющийся и после того, как историческое рыцарство умерло.

Аристократия в отличие от буржуазии есть особая порода, особый антропологический тип. Она принципиально утверждает неравенство в отличие от буржуазии. Буржуа можно сделаться, аристократом сделаться нельзя, можно только родиться. Нувориш вполне закономерный для буржуазии тип. Но вновь испеченный аристократа, человек вышедший в аристократию, всегда тип подозрительный и фальшивый, заметающий следы своего прошлого. Аристократия требует времени, ее нельзя сделать быстро, для выработки ее нужен длинный ряд столетий и поколений. Буржуазию же можно сделать быстро, она образуется в одном поколении. Аристократия есть раса завоевателей и господ, выделяющая себя из всего остального общества, утверждающая свое другое происхождение, чем происхождение всех остальных людей, создавшая заслоны и заграждения, препятствующие ее смешению с массой. Аристократия более всего боится смешения, у нее есть пафос расстояния. Поэтому она создает ряд

97

условностей, которыми окутана ее жизнь. Это есть отход от природы и первый качественный отбор формы. Аристократия живет замкнуто, в своем собственном мире. Альфред де Виньи очень хорошо сказал, что аристократия основана на гордости, демократия же на зависти. И действительно, гордость есть первородный грех аристократии, грех не личный, а родовой, наследственный. Победить гордость, значить победить грех аристократии, которую труднее всего по настоящему обратить в христианскую веру. Гордость порождает презрение к другим классам, к неблагородным, не рожденным от старинного рода. Замкнутость аристократии, ее исключительная связь с прошлым, ее боязнь смешения, ее недостаточная раскрытость для жизненных процессов, происходящих в мире, ее приверженность условным формам роковым образом ведет к истощению и вырождению. Это есть рок всякой аристократии в социальном смысле слова. Она легко изнеживается, ищет наслаждений и в массе своей мало духовна. Она обречена на гибель.

Она лишь до времени способна господствовать и защищать себя. Но долго защищать себя от напора стихий жизни, от смешения с другими классами она не может. Лишь небольшая часть ее способна проявить гибкость и приспособиться к новым социальным процессам. Большая часть на это оказывается неспособной,

98

озлобляется от бессилия и переживает упадок. На морально наиболее сохранившиеся части аристократии ложится печать скуки и безжизненности. Но элемент аристократический входить во всякий новый строй общества, уже не аристократический, и сохраняет психологическую и эстетическую ценность, утеряв социальное значение. Мы знаем, как в демократических республиках, во Франции и в Америке, ценят аристократические фамилии, титулы, быть может гораздо больше, чем в старой императорской и дворянской России. Социально аристократия обречена на гибель и не может возродиться, но психологически она остается, в ней есть вечный элемент. Аристократия должна быть лишена своих социальных привилегий и своих материальных богатств. И тогда только видно будет, выживут ли аристократические душевные свойства, не аристократическая гордость и презрение, а аристократическое благородство и великодушие, свобода от ressebtiment и утонченность. Исторический грех аристократии был в том, что она пошла на уступки не рабочему, а буржуа, что она начала приспособляться к нараставшей силе буржуазии и смешиваться с ней, а не стала на сторону рабочих классов. Впрочем, это не есть явление всеобщее, есть исключения. В Англии консервативная партия, связанная с аристократией, более склонна была соединяться с рабочей

99

партией, чем с партией либеральной, связанной с буржуазией. Поэтому можно было достигнуть целого ряда социальных реформ. Аналогичное явление было в Германии. Возможен тип аристократического социализма, противополагающая себя буржуазному либерализму и радикализму. Но социально спасти аристократию это не может, социальная миссия аристократа кончена, она не выдерживаешь процессов индустриализации и головокружительных успехов техники. Будущее принадлежит лишь духовной и умственной аристократии, которая есть совсем особое явление.

Духовная и умственная аристократия есть совсем особенная социально-психологическая группа, уж окончательно неопределимая по признакам, установленным марксизмом. Она стоит вне социальной борьбы классов и лишь отчасти с ней соприкасается и перекрещивается. Представители ее могут, конечно, иногда защищать буржуазная идеологии, но основные интересы ее не экономические, — она живет интересами мысли и творчества, ценностями духовными, а не материальными. По своему составу духовная аристократия может происходить из разных классов, — из аристократии и дворянства, из крупной и мелкой буржуазии, из крестьян и рабочих. В средние века духовная аристократия сосредоточивалась главным образом в монастырях, интеллигенция

100 

была монашеской, монахи были первыми философами, учеными, художниками, писателями. Лишь монастырь защищал от грубости военной феодальной жизни. В новое время это изменилось, культурное значение духовного сословия упало. Духовное сословие очень ослабело и превратилось в закостеневший класс. Духовная, умственная аристократия не наследственная, не родовая, а личная. Ценность ее всегда связана с личным качеством, с личной одаренностью, с личным творчеством. Ценность эта реальная, а не символическая. Качества этого класса не может быть названо ни исключительно даровым, ни исключительно трудовым. Они и даровые и трудовые. Если аристократия социальная получает свои даровые ценности по наследству от предков, то аристократия духовная получает их от Бога. Творческие дары от Бога, они даровые и не заслуженные, как и всякий дар, как всякий гений, но даны не для того, чтобы они зарывались в землю и загублялись, а для того, чтобы таланты приумножались и давали проценты. А это значить, что к даровому присоединяется трудовое. Пророки, религиозные учители, религиозные и социальные реформаторы, философы, ученые, изобретатели, поэты, художники, музыканты принадлежат к духовной аристократии и их невозможно вместить ни в какую схему деления на классы, основанные на экономических приз-

101

наках. Люди эти заняты творчеством, но творчество их совсем не производительно в экономическом смысле, оно не производит полезных материальных ценностей. Часто лишь очень немногие способны оценить продукты их творчества. Материальное положение духовной аристократии в большинстве случаев бывает очень незавидное, она не интересуется хозяйственными вопросами и нередко испытывала жестокую нужду. Фабричный рабочий гораздо лучше может себя защитить. Аристократов духа и ума утесняла и угнетала аристократия социальная, потом буржуазия и наверное будет утеснять и угнетать рабочий класс. Невозможно причислить духовную аристократию к буржуазии, этого нельзя сделать ни по психологическим, ни по социальным признакам. Если русские коммунисты причисляют всех, объединяемых неопределенным словом «интеллигенция», всех ученых, всех писателей к буржуазии, то это делается по демагогическим соображениям, из лести дурным инстинктам рабочих, отчасти же по невежеству. Да и то, что я называю духовной и умственной аристократией, не совпадаешь с тем, что называют «интеллигенцией» в русском смысле. Нелепо восхвалять буржуазию за то, что она произвела огромное количество великих людей, гениев ученых, философов, поэтов, изобретателей и реформаторов, и нелепо опорочивать всех

102

этих великих людей за то, что они произошли из буржуазных классов. Социальное происхождение великого человека, гения не играет никакой роли. Марксисты сами это признают, когда речь идет о Марксе или Ленине, людях отнюдь непролетарского происхождения. Совершенно неинтересно для нас, что Кант или Гегель, Гете или Шиллер произошли из буржуазных классов, Пушкин или Толстой из дворянства. Нужно стать марксистом и экономическим материалистом, для того, чтобы делать апологию буржуазии за количество творческих гениев, якобы ею порожденных. Гений не создается никаким классом, он создается Богом. И гений Маркса дан ему Богом, но он употребил его для борьбы против Бога. И менее всего интересно, что Маркс сын буржуазных классов. Но вот что важнее всего. Во все времена, на протяжении всей истории человечества, лишь очень небольшая кучка людей жила духовными и умственными интересами, отдавалась созерцанию и творчеству, как самоценному, лишь ничтожное меньшинство искало смысла жизни и преображения жизни, творило новые ценности. Люди разделяются прежде всего на два класса — на класс, способный к творчеству, и класс, не способный к творчеству. По своей природе, сотворенной Богом, всякий человек способен к той или иной форме творчества, хотя бы в форме творческого отношения к

103

другому человеку. Но большинство подавило в себе творческую силу. Огромное большинство человечества всех классов живет лишь обыденными, житейскими, бытовыми, хозяйственными, коммерческими интересами, оно не ищет иного мира, иной жизни. Прислушайтесь о чем говорить огромная масса человечества повсюду, во всех публичных местах и в семейном кругу, на улицах, в вагонах. Вы придете в ужас от низменности человеческих интересов, от неспособности подняться над обыденностью. Все классы погружены в социальную обыденность и подчиняются ее законам. Масса духовно возвышается над обыденностью лишь через религиозную жизнь, религия есть единственный духовный интерес и духовное питание масс, хотя и она обычно приспособляется к уровню масс. Лишь очень немногие способны жить чистой мыслью и чистым творчеством, лишь очень немногие интересуются вещами духовными. Тут происходить основное деление человечества, более глубокое, чем деление на классы. Аристократ, буржуа, рабочий одинаково погружены в социальную обыденность, они друг на друга походят в своей исключительной обращенности к этому чувственному миру, они различаются между собою лишь манерами, жестами, языком, стилем и принадлежащими им вещами. «Чернь» в том смысле, какой вкладывает в это слово Пушкин, есть

104

аристократическая, дворянская, придворная чернь, а не народ. И вот небольшой кучке людей, способных жить высшими духовными и умственными интересами, способных к творчеству, не могут простить этой ее особенности, видят в ней чужую расу. Все классы в массе своей, аристократия, буржуазия, пролетариат, не любят духовной, умственной аристократии, требуют от нее служения своим интересам и преследуют ее, когда она отказывается от этой службы. Но проблема тут сложна и противоречива. Духовная, умственная аристократия тоже имеет тенденцию истощаться и вырождаться, она делается эгоцентрической и переживает декаданс. Исключительные творческие дары, дары духовные и умственные, даны человеку для творческого служения, для исполнения призвания, призвания свыше. Творец, одаренный свыше, должен слышать внутренний голос, призывающий к служению, не к служению социальной обыденности, не к служению классовым интересам, а к служению правде, истине, красоте, к служению Богу и образу и подобию Божьему в человеке. Духовная аристократия может перестать слышать голос свыше, может начать служить себе, может так же самодовольно замкнуться в себе, как и аристократия социальная, и тогда она изменяет своему призванию, она теряет свое значение. Она может совершенно оторваться

105

от социального целого, образовать замкнутую элиту, презирающую окружающий мир, может быть слишком довольной своей утонченностью и тогда она склоняется к упадку, идет к смерти. Печальнее всего, что этот упадок и эта смерть могут переживаться, как признаки высшего состояния, как гордыня одиноких и ненужных. Духовная аристократия имеет пророческое, в широком смысле слова, призвание, призвание служить лучшему будущему, пробуждать дух новой жизни, творить новые ценности. Когда этот пророческий дух, движущий не только пророками в высшем, религиозном смысле слова, но и философами, поэтами, художниками, реформаторами, изобретателями, начинает исчезать, когда угасает сознание высшего призвания и служения, тогда духовная аристократия вступает в период декаденса, вырождается и теряет свое оправдание. Когда Карлейль говорит о новой аристократии труда и творчества, он, конечно, имеет в виду аристократию пророческого служения, преображения жизни, а не самодовольную элиту, не одиноких эстетов, всегда потребителей, а не производителей. *) Тот дух смерти, который проносится над современной европейской элит, свидетельствует о социальном кризисе культуры в современном обществе. Но духовная и умственная ари-

*) См. Карлейль «Post and Present».

106

стократия есть вечный элемент человеческого общества, без которого оно не может достойно существовать. Это есть вечное иерархическое начало, возвышающееся над борьбой классов. В подлинной иерархии низшая ступень всегда зависит от высшей и связана с ней. Так работа практика-техника зависит от высших форм науки и философии, хотя он может этого не сознавать.

В чем особенности типа буржуа и типа рабочего? Понятие буржуазности, как и понятие аристократизма, можно употреблять в двух смыслах — социальном и духовном. Но в то время как духовный аристократизм есть квалификация положительная, духовная буржуазность есть квалификация отрицательная. Это бросает свет и на буржуа в социальном смысле. Буржуазия есть класс, который наиболее определяется по отношению к экономике. Буржуа и есть homo economicus. Экономизм есть субстанциальное свойство буржуа. Буржуа и создал экономизм, он экономический материалист, не зная Маркса. Его отношение к экономике совсем иное, чем у аристократа. Аристократ по природе расточитель, он совсем не верит в возможность личного обогащения, для него не существует категории экономического развития. Он владеет наследственными имениями. Буржуа же есть человек, обогащающийся личными усилиями, личной инициативой и энер-

107

гией, он экономически идет в гору, подымается, выходя из тьмы. Это он открыл эволюцию. Ему свойственна бесконечная экспансия. Для аристократа важно, «откуда», для буржуа важно «куда». Аристократ не может подниматься, он может лишь опускаться, он лишь сохраняешь положение изначальной высоты. Буржуа же подымается, выходит в люди. В то время как качества аристократа даровые и наследственные, качество буржуа трудовые, заработанные. Он хочет усилиями выделиться, подняться. И аристократ и буржуа — завоеватели мира. Но аристократ завоевывал мир в прошлом мечом, военным ремеслом. Буржуа же завоевывает его теперь экономически, промышленно, денежно. Менее всего верно, что буржуа тунеядец, что он не работает. Говорить это можно лишь для демагогического употребления. Буржуа труженик, рабочий, он почти не имеет свободного времени, которое всегда имел аристократ для игры и украшения жизни, он живет не для себя, а для дела. Буржуа-миллионер, но он вечно озабочен, он не знаешь беззаботности аристократа, единственной, которую знает история. Буржуа часто мученик своего дела, не знает минуты покоя. Если он живет в роскоши, то для интересов дела. Аристократ никогда не думал, что его материальное благосостояние зависит от его ловкости, находчивости, инициативы, выдумки, буржуа же всегда это думает.

108

Буржуа, который ведет паразитарное существование и наслаждается жизнью, есть упадочный выродившийся буржуа. Такая паразитарная часть буржуазии всегда выделяется. Но настоящему, классическому, буржуа свойственен аскетический элемент, он живет не для наслаждения жизнью, а для увеличения и умножения экономических ценностей и благ. *) Именно у буржуа появилась впервые инициатива бесконечного развития экономического могущества человека. В этом была его миссия. Буржуа изобретателен. Им овладевает пожирающая страсть к раскрытию новых миров, к бесконечной экспансии и бесконечному развитию. Он не живет уже в устойчивом, статическом космическом порядке, он динамичен. В жизни хозяйственной, которая и есть по преимуществу сфера буржуа, он требует постоянных изменений, он не выносить застоя. Робинзон Крузо — типичный буржуа в свою молодую, более благородную эпоху. В буржуазном классе есть разные слои, которые имеют разные психологические черты. Есть старая благородная буржуазия, дорожащая традициями, по происхождению восходящая к началу новых времен, очень

*) Макс Вебер говорить об inerveltliche Askese свойственной создателям капитализма, и объясняет ее кальвинистическим типом религиозности. См. его «Gesammelte Aufsätze zur Religionssoziologie».

109

по своему добродетельная, утверждающая черты своеобразного буржуазного аристократизма, буржуазия трудовая в старом смысле слова, довольствующаяся скромными богатствами. И есть буржуазия новая, авантюристическая, живущая лихорадочно, гоняющаяся за бесконечной наживой и обогащением, не способная уже остановиться в своем порыве к экономическому развитию, создавшая фиктивный и фантасмагорический мир современного капитализма, уже не дорожащая никакими традициями. Психологически и морально это есть разные слои. Новая буржуазия выделяешь из себя элемент разлагающий, упадочный, ничего уже не созидающий, предающийся наслаждениям жизни и безумной роскоши. Но центральное ядро ее не таково, в центральном ядре есть еще жажда дела, инициативы, есть воля к могуществу. Идеологически буржуазия склоняется к упадку, идеи она уже не имеешь, миссия ее уже как будто кончена. В каком же отношении буржуа стоишь к рабочему? Это есть основной для нас вопрос.

Ценность рабочего есть ценность труда. Труд же священен. Именно в этой ценности труда рабочий человек стоить ближе всех к Библии, к истокам нашего греховного мира. Он в поте лица своего зарабатываешь хлеб свой. Защита рабочего есть защита труда. Рабочий принимает на себя тяжесть нашего мира,

110

в нем сосредоточена забота мира, которую Гейдеггер считает сущностью бытия. Он лишен возможности пользоваться цветением жизни, он знает лишь ее элементарные основы. Именно жизнь рабочего свидетельствует о том, что человеку приходится жить в падшем греховном мире, подчиненном жестокой необходимости. Лишь сравнительно немногим удалось прорваться к более свободным районам бытия, получить досуг, необходимый для избыточного творчества. Большинство же осталось подчиненными тяжелой необходимости и заботе. Нам не дано понять, почему одним людям выпадает одна доля, более свободная и дающая избыток, другим же иная доля, подчиненная тяжкой заботе и непрерывному труду. Понять это можно лишь за пределами нашей жизни. Но мы знаем, что не могла вся масса человечества равномерно подняться до более свободной и избыточной жизни, это могло происходить лишь путем качественного отбора и неравенства. Не буржуа, а аристократ был насильником, установившим неравенство, он первый освободил себя от тяжкого труда и заботы о поддержании жизни. Это было очень давно. Буржуа же изначально был тоже человек озабоченный и трудящийся, хотя труд его был иного рода. Буржуа не имеет, подобно аристократу, иного источника своей ценности, чем ценность труда, трудового усилия и заботы. Капитал сам по

111

себе не дает никакого оправдания человеку. Буржуа и рабочий принадлежать к одной расе, к третьему сословию, они одного происхождения. Буржуа вышел из трудового народа, из горожан ремесленников. Первоначальное выделение и возвышение буржуа производит впечатление не выделения особого класса, а выделения личного, определяющегося личными качествами. И всегда, конечно, должны выделяться люди более одаренные и энергичные, т. е. происходит качественный отбор. Качество буржуа, т. е. того, что он сам есть, а не того, что у него есть, целиком определяется его трудом, более квалифицированным и творческим, его инициативой, энергией, изобретательностью. Поэтому он еще как будто бы остается принадлежащим рабочему народу и отличается от аристократа. Буржуа кровный родственник рабочего. Каждый рабочий, казалось бы, может стать буржуа. Буржуа и есть рабочий, которому суждено было иметь удачу. В Америке, в которой буржуазия наименее традиционна, так и происходит. Но почему же между классом буржуазии и классом рабочим происходит самая яростная классовая борьба? Почему основное противоположение в капиталистическом обществе есть противоположение буржуа и рабочего? Буржуа есть изменник рабочему народу. Он вышел из недр трудового народа. Он обладал большей инициативой, большей энергией,

112

большей изобретательностью, в нем впервые пробудилась воля к бесконечной экспансии и бесконечному развитию. И так должно было быть, такой человек должен был народиться. Средневековый человек не мог жить вечно. Раскрылся новый мир и пробудилась воля к господству над всей землей. Появился Фауст. И в буржуа был фаустовский элемент. Но буржуа не захотел остаться органически связанным с рабочим народом, не захотел остаться лишь его верхушкой и передовым отрядом.

Он стал стыдиться своего происхождения. Он надел фрак и цилиндр, построил роскошные гостиницы и рестораны. Он образовал новый класс, враждебный рабочему народу, эксплуатирующий и угнетающий труд. Это был роковой факт нравственного порядка, определивший всю яростность и весь ужас классовой борьбы современного капиталистического общества. Ложна и цинична та буржуазная теория, что буржуазия есть не что иное, как качественный отбор более даровитых, рабочий же класс есть оставшиеся внизу вследствие своей негодности и неодаренности. В действительности среди буржуазии есть несметное количество бездарностей, принадлежащих к низшему человеческому типу и занимающих первые места, как есть среди рабочих более одаренные и принадлежащие к более высокому человеческому типу. Только творческий гений, призванный свы-

8      

ше, только огромный талант пробивается при всяких, самых мучительных условиях, но он никогда не бывает буржуа. Буржуа не захотел понять свое дело, как социальное служение. Он способствовал атоматизации человеческого общества. Он внес дух бешеной конкуренции и беспощадной экономической борьбы, он сделал ставку на сильного. Развитие материальной экономической мощи он поставил выше человека, выше человеческой души. Интересно, что Маркс не только ненавидел буржуазию, но он также ее восхвалял и идеализировал. Именно буржуазия наделена у него великим призванием развивать материальные производительные силы, без чего невозможен социализм. Он в сущности одобрил предательство, совершенное буржуазией в отношении к трудовому народу. Через это предательство произошло образование пролетариата, который Маркс считает единственным истинным, трудовым народом. Исторический путь, которым пошел буржуа, ведет к накоплению нечеловеческой злобы и ненависти, он создал условия труда худшие, чем в труде крепостном. И потому путь этот не может быть оправдан христианским сознанием. Забота, необеспеченность завтрашнего дня в капиталистическом обществе, созданном буржуа, сделалась максимальной. Забота эта озлобляет и ввергает в какое то адское существование. Чело-

114

век находится уже не во власти природной необходимости, а во власти фиктивного денежного царства, царства мамоны, в котором ничего нельзя уже разобрать и нельзя определить реальностей. Но классовая борьба буржуа и рабочего, небывалая в истории по остроте, ставит вопрос о духовной буржуазности. Духовная буржуазность есть совершенно особый феномен, отличный от социальной буржуазности и не связанный обязательно ни с каким классом.

Духовная буржуазность или буржуазный дух совсем нельзя мыслить в категории борьбы буржуазии и пролетариата, капитализма и социализма. Не капитализм создал буржуазный дух, он существовал и раньше, но капитализм очень его усилил и концентрировал. Пролетариат и социализм отлично могут быть заражены буржуазным духом. Материализм, экономизм, исключительная поглощенность земными благами и обращенность к чувственному миру, отрицание всякой тайны в жизни человека и мира, отрицание мира духовного и потустороннего — все это порождения буржуазного духа. В душе закрывается бесконечность, все становится конечным, — это и значить, что души становятся буржуазными. В XIX веке был целый ряд замечательных мыслителей и писателей, которые вели страстную борьбу против буржуазного духа. Они совсем не были пролетарскими мыслителями и стояли в стороне

115

от социалистических движений и социалистической борьбы. Прежде всего Леон Блуа, самый страстный и негодующий обличитель буржуазности и буржуа, написавший гениально острую книгу «Exegeses des lieux communs», в которой исследует мудрость буржуа. Л. Блуа католик, принадлежал к поколению французских символистов, он очень плохо знает социализм и вероятно ничего не слыхал о марксистской идеологии-пролетариата. Но он страстно обличаешь царство мамоны, капитализм, как измену Христу, которого всегда называешь Бедняком (Le Pauvre), он защищает бедных и поет хвалу бедняку, он раскрываешь мистерию денег, которая богатства мира отделяет от Бедняка через распятие. Буржуа для него есть истребитель рая, предавший вечность времени, верящий лишь в видимые вещи. Для него буржуазности противоположен не социализм, не пролетариат, а христианство. Но он слишком хорошо знает, что существует буржуазное христианство, буржуазное католичество и его то он быть может ненавидел больше всего. Он с горечью говорить, что Господь Бог стал очень декоративен в лавках буржуа. Л. Блуа никуда нельзя отнести с точки зрения марксистской схемы. Вероятно, он нашел бы тьму общих мест буржуазной мудрости у коммунистов. Коммунист и есть окончательный буржуа, последний буржуа, одержавший последнюю по-

116

беду и ставший коллективным человеком, объемлющем всю землю. Социализм не буржуазен лишь в краткий миг своего революционного пафоса, лишь в своем демоническом отрицании и разрушении. Положительные вожделения социализма вполне буржуазны, и социализм роковым образом теряет свой пафос. Социалистически-коммунистический идеал человека есть идеал буржуа, экономического человека, совершенно обезличенного и обездушенного, принявшего образ механического коллектива, занятого исключительно экономическим и техническим устроением жизни. Это значить, что социализм, лишенный духовной основы, не имеет идеала человека, человеческой личности. Идеал «товарища» не есть идеал человека, он говорить лишь о социальных отношениях людей. Идеал серого, фабричного земного рая, в котором не видно уже будет звездного неба, есть идеал насквозь буржуазный. Я привел пример Л. Блуа. Но против буржуазного или мещанского духа восставал и страстно его обличал ряд гениальных людей XIX века, т. е. как раз века капиталистического Таковы Карлейль, Кирхегардт, Ибсен, Ницще, у нас Толстой и Достоевский, реакционер К. Леонтьев, Н. Федорова Романтики противополагали себя «буржуа» и они даже создали эту категорию. Значение символизма в том, что он есть невозмож-

117

ность вынести буржуазный дух, но он есть уход из буржуазного царства, не столько активная борьба против него, сколько уход из него. Все эти явления стоят вне борьбы пролетариата и буржуазии, это явления духовного порядка. Они свидетельствуют о том, что поставлен не только социальный вопрос, но и вопрос духовный, что преодоление того, что мы называем «буржуазностью» есть не только социальная, но и духовная задача, что пред- стоит очень трудная духовная борьба. Материалистический социализм и коммунизм этого совершенно не понимает, он борется против буржуазности в экономическо - классовом смысле, но находится во власти духовной буржуазности. Буржуазности противостоит дух, и всякое отрицание духа есть уже буржуазность. Буржуазности противоположно подлинное, цельное христианство, а не приспособленное к буржуазной эпохе лже-христианство, противоположна религии креста. Буржуазность и есть отрицание креста, отрицание трагического начала в жизни. Рабочий, который развращается бесстыдной демагогией, у которого вытравляется чувство греха, может очень легко стать буржуа и эксплуататором в час своей победы. Он может угнетать и эксплуатировать интеллектуальный пролетариат в качестве господина, может истреблять и уничтожать всякую духовную аристократию.

118

Отсюда вытекает целый ряд выводов для определения христианского отношения к классовой борьбе, для христианских оценок происходящих в мире социальных движений. Христианское сознание, вкорененное в мире духовном, неизбежно должно возвышаться над классовой борьбой, оно не может ею определяться и потому только оно и может ее оценивать. Христианство черпает свои оценки из иного, более глубокого источника, чем материальная, экономическая жизнь, из источника духовного, из духовной жизни, из откровения высшего мира. Классовая борьба существует, и в происходящей классовой борьбе мы должны признать, что на чьей-то стороне больше правды, хотя бы и не вся правда. Мы думаем, что больше правды на стороне трудящихся. Но духовное состояние борющихся должно иметь для нас еще больше значения, чем их экономическое состояние. Вопрос все время идет не только о том, чтобы преодолеть буржуазные социальные отношения людей, которые в капиталистическом обществе достигают своего предельного выражения, а и о том, чтобы преодолеть буржуазность человеческих душ, буржуазное отношение к жизни, которое у рабочих может быть не меньше, чем у представителей других классов. Преодоление же буржуазности души есть прежде всего принятие тайны креста. Социальная задача неразрешима вне духовной задачи, вне христиан-

119 

ского возрождения. Вне христианского возрождения, вне духовного возрождения человеческих душ и прежде всего душ рабочих, царство социализма будет окончательным царством буржуазности, буржуазным довольством этим миром, отрицанием вечности, прекращением искания Царства Божьего. Только искание Царства Божьего преодолевает буржуазность. Параллельно социальной демократизации общества должно идти духовное его облагораживание, т. е. духовная аристократизация. Новое общество должно быть аристократически - рабочим обществом. В нем не отвергнута должна быть всякая иерархия, как хотят сторонники механического миросозерцания, а выявлена истинно человеческая иерархия, иерархия качеств, иерархия даров и призваний. Преодоление классов и прекращение классовой борьбы совсем не должно означать уничтожение разделения труда, вытекающего из различия дарований и призваний, механического уравнения и низвержения всякого иерархического начала. Коммунисты на практике очень признают иерархическое начало. Но они принципиально не хотят признать аристократического начала в духовной культуре. Они готовы признать политическое и экономическое неравенство в силу внешней необходимости, но в духовной

120

культуре они уравнители, они утверждают равнение по низшему, подчинение качества количеству. Поэтому они ведут общество по пути качественного понижения культуры, вульгаризации и варваризации. На путях внерелигиозных совершенно неразрешим конфликт аристократического и демократического начала культуры. Только христианство может его разрешить, ибо оно признает благородство духа, аристократизм детей Божиих совершенно вне социально-классового положения человека, вне социально-привилегированного положения. Аристократизм, основанный на социально-привилегированном положении, всегда имеет не христианский, а античный, греко-римский, языческий источник. Вне христианства ему противополагается вульгаризация и варваризация, затопление качеств количеством, зависть количества к качеству. Христианское духовное устроение основано на переживании вины, а не обиды. Сознание же вины, связанное с грехом, есть благородное, духовно более аристократическое состояние, чем сознание обиды. Только христианство излечивает человеческую душу от неблагородного чувства обиды, рождающего зависть и озлобленность. Самая тревожная проблема нашего времени есть проблема затопления человеческой культуры огромными массами, большими количествами.

Сметаются все барьеры, уничтожаются все

121 

ограждения, охранявшие качественный подбор в культуре. С этим неотвратимым, с одной стороны справедливым, с другой стороны опасным процессом сама культура справиться не может, и ей грозит гибель, справиться может лишь религия, лишь духовный подъем масс.

Очень важно также установить, что христианское сознание не может становиться на эволюционную точку зрения в оценке капитализма и социализма. Христианин не может рассуждать так, как рассуждал русский марксист конца XIX века. Капитализм есть зло и несправедливость, и с ним нужно бороться, но капитализм обостряет классовые противоречия, развивает производительные силы и создает пролетариат, который и сокрушает капитализм, и потому мы должны приветствовать развитие капитализма. Это есть релятивистически-эволюционная точка зрения, приводящая к невозможному нравственному конфликту. Можно считать индустриально-экономическое развитие благом и ценностью, и тогда нужно ему способствовать. Так русский коммунизм хочет провести индустриализацию России против капитализма и отрицая капитализм, хотя он подлежит нравственному суду с другой стороны. Но я не могу способствовать тому, что я считаю злом и несправедливостью. Если в капитализме есть зло и несправедливость, то я не мо-

122

гу его утверждать даже временно, на известный период, я должен и сейчас уже отрицать это зло и несправедливость, и сейчас утверждать то, в чем вижу правду. Добро не рождается от зла, оно от добра рождается. Вопрос о капитализме, как несправедливости и зле, совсем не есть вопрос о ступени развитии, о временной его благотворности. Та сторона капитализма, которая связана с развитием материальных производительных сил, есть благо, которое я должен утверждать и сегодня и завтра, та же его сторона, которая есть несправедливость и зло, есть несправедливость и зло и сегодня и всегда, я должен его отрицать с сегодняшнего дня и не могу призывать к тому, чтобы это зло на некоторое время допустить, и духовном и нравственном зле капитализма христианское сознание может судить лишь с точки зрения вечных ценностей и благ, вечных духовных и нравственных основ общества. Нельзя губить человеческие души и человеческие жизни во имя экономического развития и процветания. Это допускать могут марксисты, но не христиане. И коммунизм подлежит тому же суду, что и капитализм. Да и никто не доказал, что экономическое развитие возможно лишь на безнравственных началах, отрицающих духовные основы жизни, что оно требует греховных вожделений, свойств, в которых христианин должен каяться на исповеди. Экономиче-

123 

сков развитие возможно и на других началах чем начала беспощадной конкуренции, оно может быть и «общим делом» в смысле Н. Ф. Федорова. *)

*) См. Н. Феодоров «Философия общего дела».

124