Мария (Скобцова) монахиня, прпмц. Аскетика человекообщения

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

монахиня Мария (Скобцова)

АСКЕТИКА ЧЕЛОВЕКООБЩЕНИЯ.

Трудно современному человеку, имеющему внутреннюю потребность применить к своей жизни строгие аскетические правила, найти точные указания, каковы они должны быть. Древние книги полны примеров высокого аскетического подвига. Четьи Минеи и Добротолюбие насыщены ими, но как современному человеку подойти к этим примерам, как приложить их к жизни, — никто не знает. И встают перед нами длинной чередой великие пустынники, молчальники, постники, веригоносцы, подвижники, почти отказавшиеся от сна, непрестанные молитвенники, столпники и подвигами своими как бы обличают современную человеческую душу, заставляют ее сделать выбор, вступить на этот путь. А как вступить? Где найти пустыню? Как зарыться по шею в землю, встать на столп, лечь в гроб, изнурить себя постом? И не только как осу-

7

ществить это практически, а отчего выбирать молчание, а не вериги, или вериги, а не столп? И какова ценность этого подвига? А может быть он сам по себе есть ценность и вне себя цели не имеет? Есть ли это упражнение воли, своего рода высокая духовная гимнастика, или есть это только отсечение всего желаемого, приятного самого по себе, являющееся долгом христианина. Можно так формулировать: есть ли аскетический подвиг своего рода призвание, весь жизненный путь человека, или своеобразный университет, подготовляющий его для какого-то иного призвания? Мне кажется, что аскетические правила являются правилами человеческого поведения, наиболее обеспечивающего максимально духовное, подлинное и глубокое отношение к Богу, к миру, к самому себе.

Аскетика облегчает молитву, аскетика окрыляет любовь к ближнему, аскетика смиряет дух, аскетика дает силы в борьбе с диаволом. И в первую очередь аскетика направляет человека к правильному восприятию своего ничтожества перед величием Бога и Божьего дела в мире. Человек, вступая на аскетический путь, именно этого должен добиваться. Он должен стремиться стать наиболее пригодным для Божьего дела на земле, наиболее духовным, наиболее связанным с Богом и преисполненным Божественной любви. Если для этого он должен молчать — то пусть молчит, стоять на столпе —пусть стоит, бичевать себя — пусть бичует, но все это делает лишь потому, что таким путем он приближается ближе к своей основной цели. И вот опять стоит вопрос о каком-то выборе, о каком-то применении всего многовекового аскетического опыта к нашей жизни, о какой-то правильной оценке наших возможностей и, главным образом, наших целей, и в приложении к ним аскетических правил, внутренне с ними связанных.

Человеческая душа хочет получить ответ на целый ряд вопросов в этой области, и, конечно, получает их. Аскетика древних учит молитве и посту, учит борьбе с диаволом; ее опыт может быть во многих отношениях транспонирован в современные условия и применен к ним.

Есть только одна область, самая может быть жгучая и мучительная для нас, где указания древних глухи, не ясны, не полны. Это область нашего отношения к миру, и в частности, к человеку, к человечеству. Почти всегда об этом говорится вскользь, или почти не говорится. Вы чувствуете, что этот вопрос не стоит в центре внимания, не тут лежит основной путь древней аскетики, а если он попадается, то только попутно, для какой-то общей урегулировки, для гармонии целого, как некое придаточное предложение.

8

А между тем, перед современным христианским человечеством этот вопрос встал с небывалой силой и от его решения в известной степени зависит дальнейшая судьба христианства. Предположим, что мы к нему серьезно отнеслись, что мы действительно сделали его нашей основной заботой, уделили ему особое внимание, предположим, что Церковь вручает нам, верующим, конкретное дело, осуществляющее ее заботы о мире, о человеке.

У нас достаточно точных указаний Евангелия, требующих от человека отдать душу за други своя, быть соработником Божиим в деле мирского устроения; апостол Павел говорит нам страшное и вдохновляющее к подвигу слово о своем желании даже быть отлученным от Христа, чтобы видеть братьев своих спасенными. Все это позволяет нам не колебаться, не сомневаться в правильности избранного нами пути, все это не только обосновывает наш выбор, но как бы требует от нас, чтобы именно этим путем мы шли. Тут сомнений нет.

Но чем меньше сомнений, тем беспомощнее чувствует себя человек в выборе каких-то конкретных методов поведения. И тут каждая человеческая душа призвана творчески искать, создавая подчас почти невыполнимый «идеал» и стремиться воплотить его в своих отношениях с людьми.

Единой и непоколебимой базой этих отношений может быть только любовь — любовь к образу Божьему в образе человека. Чувство долга — чувство бескрылое, необходимое, когда любовь иссякает, некая часть между периодами любви, некий минимум, оправдываемый лишь надеждой, что и максимум будет. Долг — это только тлеющий уголь, из которого потом должен разгореться пожар любви. Его смысл в том, что он соблюл огонь, доберет его. Если же пожара любви не будет, то и углю не стоит тлеть.

Наше взаимоотношение с людьми соответствует трем основным началам, составляющим сущность человека, т. е. телу, душе и духу. И в области нашего обслуживания каждого из этих начал сами собою возникают совершенно определенные аскетические правила и указания, выполнение которых с одной стороны неизбежно, чтобы добиться цели, а с другой стороны — непосильно.

Попытаемся из этих предпосылок вывести какие-то устойчивые правила поведения, обобщая накопленный опыт, систематизируя его. Само собой разумеется, что все это лишь попытка, нечто предварительное, недостаточное, но вместе с тем и это недостаточное нужно, потому что помогает хотя бы продолжать поиски.

Итак, определим отношение человека к своему физическому миру и к физическому миру ближнего.

9

1. По отношению к себе аскетика требует от нас двух вещей: груда и воздержания. Труд не есть лишь неизбежное зло, проклятие Адамово, — он есть и соучастие в труде Божественного домостроительства, он может быть преображен и освящен. И труд неправильно понимать лишь как дело рук, как поделку, — он требует ответственности, вдохновения и любви. Он должен быть всегда трудом на ниве Господней.

Труд стоит в центре современного аскетического подвига в области отношения человека к своему физическому существованию. Воздержание также неизбежно, как и труд, но оно имеет до некоторой степени вторичное значение, т. к. нужно лишь для того, чтобы освободить внимание для более ценных вещей, чем те, от которых человек воздерживается.

Тут должна быть соблюдена мера. Можно внести в воздержание некую недолжную страстность, чрезмерно концентрироваться на нем, — это неправильно. Человек должен быть воздержан и одновременно не замечать этой своей воздержанности. Она должна вытекать из общей его ориентировки и сама собою разуметься. Воздержание и определяется и регулируется трудом, — в этом смысле они должны быть связаны.

2. К плоти брата своего должно быть более внимательное отношение, чем к своей плоти. Христианская любовь учит нас давать брату не только дары духовные, но и дары материальные. Мы должны отдать ему и нашу последнюю рубашку и последний кусок хлеба. Тут одинаково оправданы и нужны, как личная благотворительность, так и самая широкая социальная работа. В этом смысле христианин призван к социальной работе. Он призван организовывать лучшую жизнь трудящимся, обеспечивать старых, строить больницы, заботиться о детях, бороться с эксплуатацией, несправедливостью, нуждой, беззаконием и т. д. Принципиально совершенно равноценно как он это делает — индивидуально или в общественном порядке — важно лишь, чтобы и его общественная работа строилась на любви к ближнему, не имела бы подспудных личных или материальных целей. В остальном она всегда оправдана, — от личной помощи до работ в государственном Масштабе, от конкретного внимания к отдельному человеку до создания отвлеченных систем правильной организации социальной жизни. Любовь к человеку требует от нас в этой области одного: аскетического служения его материальным нуждам, внимательной и ответственной работы, труда в этой области, трезвого и не сантиментального учета и своих сил и его подлинной пользы, жертвенной самоотдачи на дело служения ему. Аскетические правила тут просты и не дают может быть никакого особого простора мистическому вдох-

10

новению, ограничиваются подчас будничной работой и ответственностью. Но у них есть великая сила и великая правда, базирующаяся на Евангельских словах о Страшном Суде, когда Христос скажет стоящим по правую руку, что они навестили Его в тюрьме и больнице, накормили Его, когда Он был голоден, одели, когда Он был наг. Это Он скажет и тем, кто делал это в индивидуальном и в общественном порядке. Таким образом, в скучных, трудовых, подчас будничных аскетических правилах, касающихся нашего отношения к материальным нуждам ближнего, уже лежит залог возможного Богообщения, внутренней их духовности.

3. Дальше идет душевный мир человека. Как надо относиться к своему душевному миру? Очень часто за ним не только отрицают всякую ценность, но ощущают его как величину, с которой надо бороться чуть ли не до полного ее уничтожения. И мы видим, как человек путем напряженных усилий добивается странных результатов — сухости, безразличия, холода, отсутствия вдохновения. Сами эти результаты говорят о том, что тут что-io неверно. Ведь в конце концов по самой структуре своей человек не может уничтожить своей душевности, — он может только как-то извратить ее, омертвить, заморозить, закостенить. Какое же отношение к своей душевности надо почитать правильным? Критерий тут все тот же. Душевность, которая питает самого человека, которая отгораживает его от внешнего мира и ограничивает его областью собственных чувств, собственных переживаний и сосредоточивает его на внимательном анализе мельчайших внутренних движений собственной души — недолжная душевность. Душевность, которая позволяет человеку ближе и внимательнее подойди к другому, которая раскрывает ему внутренние причины и мотивы поведения другой души, которая создает мост между ним и его ближним, учит любви к ближнему, это должная душевность.

4. И тут мы переходим· к тому, каково должно быть отношение к душевному миру другого человека. Надо уметь в буквальном смысле «ставить себя на место» другого человека, пытаясь оценивать и переживать то, что он чувствует, быть для каждого каждым. Даже чужие страсти надо судить не извне, а входя во внутреннюю атмосферу переживающего их человека. Не надо определять, что должно и что не должно для данного человека, но искать освобождения его от его страстей и эмоций не в их механическом отсечении, а в сознательном и глубоком их преодолении, преображении, переключении.

5. Область духа требует самого большого напряжения в отношении к ближнему и к самому себе. Конечно, духовных путей

11

великое множество и нельзя их унифицировать и сводить к каким-то одним и тем же правилам и законам. Но мы уже видели известный вид духовного делания, которое определяет подлинное религиозное отношение к человеку. Тут известные общие предпосылки вполне возможны. Духовная аскетика тут заключается в открытом и сознательном отказе от самого себя, в готовности следовать всегда воле Божией и быть исполнителем Божьего замысла в мире, орудием в Его руках, средством, а не целью. Принцип служения, некоей духовной мобилизации, должен быть тут до конца проведен, должен охватить все духовные возможности и силы человека. Гордость должна умереть. Человек должен чувствовать себя только проводником Божественной силы и Божественной воли.

6. Обращаясь к духовному миру другого мы встречаемся не с плотью и кровью, не с чувствами и настроениями, а с подлинным образом Божиим в человеке, с самой воплощенной иконой Бога в мире, с отблеском тайны Боговоплощения и Богочеловечества. И человек должен безусловно и безоговорочно принять это страшное Богооткровение, преклониться перед образом Божиим в своем брате. И только когда он это почувствует, увидит и поймет, ему откроется еще другая тайна, которая требует его самой напряженной борьбы, самого большого его аскетического восхождения. Он увидит как этот образ Божий затуманен, затемнен, искажен, исковеркан злою силой. Он увидит сердце человеческое, где диавол ведет неустанную борьбу с Богом, и он захочет во имя образа Божьего начать борьбу с диаволом, стать орудием Божиим в этом страшном и попаляющем деле. Он преуспеет, если возложит упование свое на Бога, а не на себя.

Вот крепкие вехи на том пути, по которому может идти человеческая душа, жаждущая аскетического подвига в области своего отношения к людям. Все это можно выразить в одном вечном образе распинаемого Христа: Он плоть свою отдал на Распятие, Он страдал своей человеческой душой, Он предал Дух Свой в руки Отца — и Он зовет нас к тому же. И Он принес свою жертву за всего человека, во всем его духовно-душевно-телесном составе. Нам ли делить человека и выбирать, что в нем достойно жертвы?

Мать Мария (Скобцова).

12